Райские песни. Дорога

Пели, умирали на бегу…

Мы остались на платформе – или

Две полынных ветки на снегу?

ФРЕСКА ПЕРВАЯ. СИНИЙ СЕМАФОР

Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье.

Ф. М. Достоевский, «Идиот»

«Входят глаза мои в небо последнее…»

Входят глаза мои в небо последнее.
Гуляют там.
…по синим сонным полям,
по синим лугам…

Глаза на свободу отпущены.
Громок приказ.
Глаза гуляют по небу в последний раз.

А сколько каждый из нас
в Мiру проживёт?
Закину лицо.
Облаков тяжёлый, бешеный ход.
Стою. Жду выстрела, боли, огня.
…Всеми глазами входит моё небо в меня.

Последний вагон

Всё вокруг меня рушилось и сгорало дотла.
Я ночною столицею, я плясицею шла.
То ль пьяна, девка крашена, то ли вусмерть трезва,
Застывая безбашенно, на морозе трава.
В полночь наипервейшая шелестит седина.
Плечи – жёсткая вешалка. В пёсьей шубе. Одна.
Все ворота закрылися. Зимний уголь и дым.
Одинокими крыльями машет мне Серафим.
Это рушится, падает не бетон, а земля.
Стынет болью и падалью, под ногою пыля.
Бормотала я: матушка, слышишь, не умирай!
Ты сосновая матица… ты в печи каравай…
А вокруг меня клёкотом – иноземная молвь.
Площадь Красная – рокотом.
Площадь Чёрная – тьмой.
Я, танцуя, вышагивала, я юродкой брела —
Пламя лисьею шапкою ночь сжирало дотла.
Из бумажных стаканчиков горький чай я пила
На краю всех обманщиков, на отшибе стола.
Ярославский, Казанский ли, Ленинградский вокзал!
Что ж ты, троица Райская… мне ж никто не сказал…
Что ты, троица Каинова, где колючка и наст…
Ни греха. Ни раскаянья. И никто не предаст.
Мне б согреться, о публика! Мелочь, блеск чешуи…
Я станцую по рублику, вам спляшу, соловьи!
Ах, лапша ты разваристая, кофе-чай ты спитой…
Потанцуем, товарищи, мой вальсок золотой!
Моё танго маманькино…
резвый батькин фокстрот…
Я вчера была маленька… а сегодня – вперёд…
Я вчера была старенька… а сегодня – в расход…
Херувимская барынька… скоро поезд уйдёт…
Ну, беги ты, плясавица! Он на третьем пути…
Чисто петь. Не гнусавиться. Да по рельсам идти.
Да по шпалам бревенчатым, задыхаясь, бежать,
Да от смерти до вечности – повернуть рукоять…
Вот седая старушенька за составом бежит!
А земля вокруг рушится! А столица дрожит!
О, смешная бабулька-то, рот сердечком, хоть вой!
Снег вином белым булькает во бутыли ночной!
То ль пьяна, вся изморщена! То ли ведьма она!
То ль святы ея мощи! Без дна глубина!
Всё бежит, ах, за поездом, кости вытянув, мчит,
Не догнать, уже поздно, крик вороной летит,
Крик летит шестикрыло в Серафимью пургу,
Дай мне, Боже, дай силы, добегу, добегу,
Я смогу, я настигну мой последний вагон,
Втащат за руки, гигнут, засвистит мой Харон,
И присунут ко рту мне горло фляги чужой,
И я сделаю жадный глоток мой большой,
Выпью жизнь мою, Мiръ мой и родимую смерть,
Время, ты умираешь, а мне – не посметь,
Но я знаю: случится, вот сегодня, сейчас,
Поезд мчится, молиться надо горечью глаз,
Вы глаза-мои-рыбы, уплываю, плыву,
Неба мощную глыбу, как ребёнка, зову,
Ноги ставлю на буфер, ближе к сердцу суму,
И гляжу, как столица улетает во тьму,
Я метелями плачу, фонарями горю,
Нищей речью горячей о любви говорю,
Этот поезд последний, рельсы рыб солоней,
Я последней обедней, я безумней огней,
Я в пургу улетела, не вспомянь, не жалей,
На последний – успела ночью смерти моей.

Глоток огня