Райские песни. Дорога

Я хочу обратно в счастье! В любовь! В праздник!

В мой Рай.

Каменные колёса. Железные жернова. И, кажется, крутятся. По ободу вспыхивают хищные огни. Гасну, захлебнувшись собственным жалким светом. В глубине каменного тюремного леса иной раз чужой свободный свет взрывается, ослепляет, убивает и долго не умирает. Теперь мне здесь надо жить? Кто меня сюда привёз?

А может, привёл? За ручонку? Дитёнком?

Я резко обернулась. Кто-то рядом стоит и смотрит на меня. Зеркало. Это всего лишь зеркало. Издали, из зазеркалья, стала робко нащупывать путь, расползаться пролитым чаем, вином, водой по столешнице тихая дремучая музыка. Я пыталась прислушаться. Музыка тихо пела мне в изумленную душу о том, что вон там когда-то стояла гордая красная башня, и от неё все вокруг становилось немыслимого красного цвета, даже серый асфальт, даже чёрная брусчатка, наспех-подделка под седую древность. У нас, там, далеко, умели искусно подделывать старое. Старость. И молодость. И смерть. Да что там, умели всё подделывать. Всё что хочешь.

Музыка мурлыкала кошкой, а я глядела в зеркало. Как меня зовут? Музыкой звучали ветхие, истрёпанные, крылатые имена.

Зеркало покорно отражало мне меня. И себе – тоже меня. А может, то, что когда-то было мною. Я не уверена, истинно ли существует тело. Может, оно только так, видимость одна. Ну, некто умный-как-утка сбрехнул однажды: тело всего лишь платье души. Ну что, модница душа? Напялишь новый наряд? От меня утомилась?

Неизвестный страшный город глухо, монотонно шумел за окном.

Шум заглушал тихую назойливую, бесконечную музыку.

Я глядела в зеркало, а вот не надо было глядеть.

Там я увидела дорогу.

Рельсы бежали прямо под окном. Вагоны грохотали. Шатались пьяно. Гудок рвал слух. Дым заволакивал зрачки.

Вечная дорога. Билеты. Вокзалы. Поезда. Пересадки. Вагонная тряска. Стремление вперёд.

И никогда – назад.

Исповедь

Неужели свободна? Неужели одна?
Этот Мiръ отчаянный, всенародный,
эта – вбита во тьму щитом – Луна…
Неужели несчастна? Неужто лечу?
Неужель всё напрасно – и всё по плечу?

Это Время, до пят платьишко, в пол,
неуклюж суждённый раскрой.
Это Время вперемешку с Войной,
где святые – кто бос, кто гол.
Неужели вратами вниду, тоскуя, сей миг —
в Первый Круг?
Успокойся, мой Адище, аллилуйя,
убери колючие кольца рук.

Ты не скалься. Зубами не лязгай.
Не хохочи красно, впопыхах.
Вот ребячья морозная сказка.
Вот сожжённый мой страх.
Цапну потир я с полки – ах, винтаж, семнадцатый век…
Погребальная хвоя, зимы иголки.
Чистый, детский мой смех ли, снег.

Я снаружи зряча, старуха.
Я слепая девчонка внутри.
А в округе – поруха, а вперёд не смотри.
Нет, гляди! Близоруко-бессонные зенки
до дна распахни, насквозь!
Все родные снимки со стенки —
дыбом, наотмашь, вкось.

А все люди, зри, баба, все строем,
тяжек огненный мощный ход.
А все люди опять герои – ибо: Время, вперёд!
А назад хода нету! Дышу глубоко, тяжело.
За решёткой – в окне – комета,
ея будущим пышет жерло.

Я грешила, как все. Блудила. Я бродила, как все,
Посреди золотых и немилых,
по нейтральной ползла полосе.
Пощадите мя, вы, герои!
Каждый нынче из вас – иерей.
Снег клубится пчелиным роем
у разверстых в судьбу дверей.

Там, в полях, валитесь навзничь, ничком,
обливаясь не кровью, нет,
А Причастной сластью, во веки веков,
обливает вас звёздный свет!
Всякое дыхание да хвалит Господа…
а моё – ловит вдох: не покинь…
И последний выдох… как все просто…
Вот война. И любовь. Аминь.

Ах, мой дух, смущённый, бегущий,
нога за ногу, всё вперёд,
Погоди, любимый, грядущий!
Погоди, незнамый народ!
Сизый лёд-голубь на улке!.. а огнь с Востока —
жаль, не лучина – дешёвой лампёшки свеча…
Протопоп, не суди мя строго, как ладонь горяча…

Ах ты Господи, я ж не священник…
Бабам в алтарь нельзя…
Я всего лишь мотаюсь, еловый веник,
по доскам скользя…
Ах, Причастный сосуд,
и пальцы так дрожат – языки свечей…