Доживём до Светлогорья

Доживём до Светлогорья
Елена Кулешова

В 2065 году на Земле появляется институт модификаторов истории, для благозвучия называемых "рыцарями". Рыцари занимаются точечным воздействием на ткань времени для предотвращения глобальных катаклизмов. Смещение спутника Юпитера Ганимеда приводит к неожиданным последствиям и столкновению с инопланетной цивилизацией. Главный герой вместе с своим другом, генномодифицированным лосем Мурахом и девушкой Яллу пытается исправить ошибку и открывает новую веху истории человечества.

Осторожно раздвинув правой рукой густые кусты сирени, левой я помахал Мурашке, мол, замри. И, конечно, этот дятел тут же заторопился ко мне, сочно ломая кусты и сопя. Жёлтая иволга, которую я хотел снять для институтского отчёта, ждать не стала, вспорхнула заполошно – только лимонно-сизое перо затрепыхалось, выпав из крыла.

– Ох, и дурень же ты, Мурах, – погладил я коричневую шею здоровенного лося-красавца, который не утерпел и, словно сеголеток, метнулся полюбопытствовать: а что это там такое у Василия свет Еленовича? На кого он так смотрит и целится глазком крохотного порхающего дрона? А? Надо бы взглянуть!

Мурашка по разуму уже вполне догонял пятилетнего ребёнка, но в лаборатории генных симбионтов и им, и мной были недовольны: медленно шло развитие. Поэтому весь мурашкин приап уже отправили на Ганимед, а он так и куковал тут, со мной. Девать Мурашку было решительно некуда, и завлаб Михаил Герасимович определённо заявлял, что место лосю – в камере интеллектуального перепрофилирования, ПРОПИНе: память, значит, стереть, внедрить классический опыт дикого животного и выпустить куда-нибудь в район Пскова, где ему самое место. Там, после эпидемии коронавируса 2020 года, общественность организовала мировой национальный парк: вроде, и в Европе, а вроде – на отшибе, людей в Псковской области всегда не шибко много было, а вот природа там чудесная. Знаете, все эти сказки про вековые сосны да чистые реки, про лисицу-сестрицу да русалок? Ну вот, там так всё и есть.

Съездил я как-то на разведку от студенческого сообщества геннинов: точно, земля волшебная. И молока тебе козьего нальют, и дуб со златой цепью покажут, и лодочку-долблёнку наладят, чтобы, значит, камень-Алатырь сплавал и посмотрел. Меня до сих пор этих воспоминаний в дрожь бросает – вместо любования русалками ровно месяц я очищал псковские речушки от водорослей и ила. А комаров даже в 2063 году никто отменить не додумался…

В общем, хоть там для животных и рай, но мне Мурашку отдавать жалко. Дурачок-то он дурачком, но как ребёнок: доверчивый, за каждым идёт, шлёпает губами-грибищами своими, радуется всему подряд. Копыта у Мурашки тоже будь здоров, а оттиск от них напоминает прищурившегося демона, хотя в самом лосе ничего демонического нет – здоровый, добродушный бычок. Я его из молочного жеребёнка вырастил, из соски кормил, а сейчас он на меня так грустно смотрит сверху и не понимает – как же так вышло-то, что кормилец скукожился до скромных метра восьмидесяти трёх? Сам-то Мурашище в холке уже метра два, да голова невысокоумная, да рога…

– Что делать будем, лось мелкотравчатый? – грозно спросил я. – Иволгу-то ты мне спугнул своими ластами! А между прочим, не так просто найти иволгу в Переделкино!

С речью у него тоже не всё гладко, но общаться может:

– Ваша домоу? – промычал Мурах, подразумевая, что хватит шататься по кустам, пока клеща не подхватили, а пора бы уже в модуль наладить стопы свои да пообедать, чем ОТКУС послал – Объединенная Транспортно-Кулинарная Универсальная Система. «Ваша» – это «Вася», я уже привык, да и остальное полувнятное мычание как открытая книга, за два-то года уже наловчился расшифровывать. Вообще-то Мурах экспериментальный образец, его выводили для монадных вычислений, он такой, своего рода, контейнер для одновременного хранения данных и функций, применяемых к этим данным. Приап Мураха, связанная экосистема живых организмов, в состоянии регулировать все естественные и искусственные процессы на территории ареала обитания, то есть примерно в сто квадратных километров. То, что лось на Ганимад не попал – не беда: экосистема включила обходную цепь, и без единицы «Мурах» с лёгкостью обошлась. Зато сам Мурашка остался, по сути, сиротой.

– Ваша домоу? Мураша домоу? – заныл Мурашка. Постоянно подключенный к инфополю своей экосистемы он, конечно, скучал с момента отправки. И потому болтал вслух без умолку.

– И Вася, и Мурах, все сейчас пойдут домой, в модуль. А иволга не пойдёт, потому что кто-то слишком шумно бродит и ломает толстым пузом кусты! – высказался я в лосиную морду, понимая, что негодование моё пройдёт впустую: Мурашка чувства стыда не испытывал в принципе, а вины за собой в этом случае не понимал.

– Ивла-а? – вытянул губы трубочкой лось. – Ивла-а?

– Забудь. Разворачивайся, и шлёпай зюйд-зюйд-вест, парнокопытное!..

Проигнорировав траволатор, мы побрели по разнотравью к моему одиноко стоящему белому модулю: Переделкино в последние несколько лет совсем обезлюдело, осталось человек двадцать, да писательский музей – но его обслуживала интеллектуальная библиотечная система Алекса-Аякс, и живых душ там не видали уже давно, если не считать неистребимых крыс.

В модуле меня ждало сообщение от Яллу, исходившее жужжанием и светившееся уже красно-малиновым цветом от негодования. Но тут меня можно понять: любимой девушке – к слову сказать, третий год пропадающей на орбитальной базе Ио – можно перезвонить, а иволга ждать не будет. Почему Уля, она же Яллу, послала сообщение высочайшей степени срочности, зная, что я отключу и коммуникатор, и имплант, и нейросетку в процессе добывания редких кадров с иволгой, я не знал. Разве что действительно что-то стряслось.

Ткнув кнопку, я понял, что был прав – стряслось. Высоким, дрожащим от напряжения голосом, Яллу говорила будто бы куда-то вбок, а то и прикрывая рукой ларингофон:

– Пиши быстро, повторить не смогу. Отсчитываю три секунды: раз-миссисипи, два-миссисипи, три-миссисипи…

Я схватил стило и приготовился писать прямо на сенсорной поверхности стола. К моему удивлению, Яллу стала произносить группы цифр и букв, никак не связанные между собой. Шестизначные группы сыпались из динамика минут пять, не меньше, и я уже перелистнул третий экран, как вдруг, буквально на полуслове, Яллу прервалась, всхлипнув и передача закончилась. В некотором обалдении я смотрел на белиберду, которую мне продиктовало любимое солнышко, не сказал ни «здравствуй», ни «пока». И что это вообще такое? Стол возмущенно булькнул: его многочисленные попытки распознать рецепт, ни к чему не привели, и он желал знать – что делать с этим символьным винегретом. Да если б я сам знал!

Согнав информацию в инфоконтейнер, я позвонил отцу. Бати, как обычно, не было на связи: «безумный старец», вот уже лет двадцать горевший идеей обучить всех детей земли робототехнике, опять улетел куда-то на хакатон. Или буткемп. Или еще на какую-то встречу энтузиастов от мехатроники и робототехники. Иногда Пётр Аристархович, конечно, обращался ко мне за консультацией по семантике и нейролингвистике, но быстро скисал от объяснений, глядел в угол и тихо, но отчётливо сожалел о том, что сын пошёл не по его стопам.

– Ба-атя! – вскипал я на десятой минуте разговора.

– А что «батя»?! Нейросетки твои модельные любой ученик младшего сегмента лепит как горячие пирожки! Размечать массивы – вот занятие настоящего боевого рыцаря! А, главное, как сложно и как почётно!

Тут надо пояснить: в детстве отец мечтал, что я стану первым в семье представителем профессии «модистов», модификатором истории. Модистов, чтобы не путать с белошвейками и закройщиками прошлого, обычно называют «рыцарями». По этому поводу у рыцарей и воистов (вот, кому повезло с названием – военным историкам!) постоянные стычки, а потом, на старших курсах, у нас начались и идеологические разногласия. Дело в том, что воисты только изучают реальность: прошлое, будущее, изменённые состояния реальности, параллельные реальности и прочее. А мы, рыцари, вносим в эту реальность изменения, если это понадобится. Конечно, такое случается нечасто, но отец мой, Пётр Аристархович Лисин, посчитал, что дело благородное – пусть и невостребованное пока. Так что всё детство я провёл в историческом сегментарном интернате, параллельно постигая нейролингвистику и глубокое машинное обучение. В прошлом году меня включили в первую экспедицию на тот самый Ганимед, куда собирался, но так и не долетел Мурашка.

С Ганимедом вообще приключилась странная история: по нашим расчётам, хрупкое экологическое равновесие планетоида, на котором временная атмосфера по неясным причинам стала постоянной, должно было быть нарушено прохождением мимо кометы. Совместными усилиями нашей группы, мы сместили комету на 0,2 угловых секунды вперед, а потом вернули обратно. Спутник Юпитера не пострадал, зато пострадали мы: двух рыцарей затянуло во временную воронку, у одного отказал двигатель скафандра, и мы не успели найти его до того, как человека унесло в Большой Космос. У троих из наших, и у меня в том числе, засбоили нейронные связи головного мозга – и нас отправили на лечение, причем в три разные точки, чтобы мы ненароком не встретились и не стали обсуждать произошедшее. Понятно, что каналы связи были заблокированы заранее. Но мы и не стремились вновь увидеться или обсудить что-то. Лично мне ганимедово небо и все эти прочие замечательные красоты Мета-Греции осточертели сразу: захотелось на Землю, походить по зелёной травке, увидеть облака, закаты наши… Если солнце красно к вечеру – моряку бояться нечего, если красно по утру – моряку не по нутру…

И вот мне дали в терапевтическую помощь и на воспитание отстающего лосёнка, полгода отпуска и чрезмерно доброжелательный искин с медицинским нейроинтерфейсом. Улю я попросил меня не беспокоить часто: она поняла сразу, и даже, кажется, не обиделась. Звонила только тогда, когда уж совсем скучала, или когда на Ио намечалась какая-то очередная метановая вечеринка. Это они, астрофизики, так шутя называют местные бури. В общем, игра в галактических шпионов нам с Ульяной не свойственна – обоим уже за двадцать лет, люди серьёзные. И тут такое…

– Слушай, отец, я вообще-то по делу звоню… – прервал я очередную тираду родителя, который в последнее время стал невыносимым циником: ученый совет завернул его докторскую диссертацию в довольно оскорбительных выражениях. Батя, само собой, переписывал, но злился.

– Ну? – недовольно буркнул он. И за всё то время, что я излагал ему суть дела, буркал ещё раза два – душа человек мой отец. Потом нахмурился и заявил:

– Как по мне, это всё ерунда и мистификация. Искин твой медик, что ли? Не справится. А знаешь, что? Отдай задачку своему рогатому.

– Мураху? Он же лось.

– Лось-то он лось, но разумный: с моделями знаком, древам обучен, монадные вычисления, регрессии там всякие получше тебя расщёлкает. Давай, скорми животному задачку!

Мурашка стоял в деннике и жевал сено. Лось. Говорящий, математический, но всё же лось.

– Мураш, слушай, тут есть задачка одна, ты как, не против пошевелить рогами?

– Ваша! Да, – и уставился на меня крупными глазищами, мудрыми и внимательными, будто это не я в десять раз его старше, а наоборот. Ну что ж… Я приложил инфополоску к розовому участку кожи за ухом Мураха – он только копытами переступил и прекратил жевать на минутку. Глаза закрыл и будто задумался.

– Я тебя, наверное, оставлю… – попятился я, стараясь тихо выскользнуть из денника и поминая Петра Аристарховича добрым словом.

– Ваша, я вшо, – Мурашка открыл глаза и длинным черным языком лизнул кристалл соли, растущий из стены. – Интерпретировать не могу, отправил Аше.

Ася, то есть тот самый медицинский искин, со мной всегда на круглосуточной связи, но толку от нее чуть. Зато Ася в состоянии найти шаблоны и закономерности в массиве, что от нее сейчас и требовалось.

– Василий, закономерности найдены, данные выведены на терминал.

Найдены. И что я с ними теперь делать-то буду? Присел я на пенёк у терминала в деннике и вгляделся… так. Ну, парные какие-то события из разряда было-стало. Было у Буратино два яблока, он отвернулся, а на тарелке – одна груша. Дурацкие такие ситуации, в общем. И с чего бы Ульянке присылать мне задачки для рыцарей-первокурсников? Вообще не в её характере.

На экране вместо шестисимвольных групп трудолюбивая Ася вывела сложную схему, напоминающую алгоритм. Если – то. А если не то, то это. И что мы имеем здесь, к чему, так сказать, придём? Мне подумалось, что Ульянка моя – девушка, к розыгрышам не склонная, а потому то, что я увидел на экране, точно не розыгрыш. И вот, что я увидел…

***

Система Солнца насчитывает гораздо больше объектов, чем известные нам со школы восемь планет. Было время, когда Плутон считался девятой планетой, а потом его этого статуса лишили. Впрочем, астрономы сходятся на том, что планет все-таки девять, но пока одну не нашли и имени ей не дали – так и зовут, Девятая планета. Вопреки стандартному курсу астрономии, по которому есть Солнце, а есть его спутники, в нашей планетарной системе стоит настоящее столпотворение. В ней зажигательно тусят кометы, космические кентавры – тоже кометы, только ледяные, транснептуновые объекты – всё, что находится за поясом астероидов и до орбиты Нептуна. Со времён неандертальцев пугало людей облако Оорта, сияла гелиосфера. Претендовали на должности планет Церера, Эрида, Хаумеа и Макемаке. Вносили разлад рассеянный диск, объект с именем «Далёкий» и пояс Копейра.

К слову сказать, в этом самом поясе Копейра существуют мириады объектов, которые принято делить на три вида. Первые, резонансные, имеют некий орбитальный резонанс с Плутоном – всего таких объектов – более 200. Вторые, рассеянные – а их около 10 тысяч – могут удаляться на значительное расстояние от Солнца. И, наконец, третьи, классические – самые интересные. Их называют «кьюбивано», в честь первого члена семейства по имени QB1.

Мне пришлось самому выцарапать эти знания из памяти, потому что схема, присланная мне Улей-Яллу, изображала жизненный цикл одного из кьюбивано, названного в честь китайского бога воды Гун-гуна. Сомневаюсь, что в реальности этот змей с человеческим лицом и взлохмаченной красной причёской существовал на самом деле, но Гун-гун-планетоид – это объективная реальность. По крайней мере, в ближайшее время. Планетоид вращается вокруг Солнца, имеет собственный спутник по имени Сянлю – монстра из китайской мифологии, послушно вращающийся вокруг водяного божка. По последним данным размер спутника – 230 км в диаметре, размер Гун-гуна – примерно 1270 км. Но вот нюанс: сначала ученые выяснили, что Гун-гун имеет неправдоподобно низкую плотность вещества – чуть больше, чем водород, 0,92 кг на метр кубический. Удивились и пересчитали. На этот раз получилось что-то похожее по плотности на цемент. Тоже немного, но все-таки больше, чем водородная планета без ядра. С Сянлю случилась ровно такая же история: четыре раза проводились замеры, и четыре раза они давали разную плотность.

Космическая станция на орбите Ио дала возможность подобраться к объектам существенно ближе, и – я взглянул на терминал, проверяя вычисления – есть вероятность, что мы столкнулись с артефактами технического характера. Двумя космическими кораблями. Двумя огромными и, несомненно, обитаемыми космическими кораблями, каждый из которых превосходил размерами земной мегаполис.

– Ничего себе новости, – присвистнул я и продолжил разгадывать хитросплетения связей. Надо сказать, что еще в бытность студентом-рыцарем, я увлекался теорией графов и вольфрам-математикой. Иначе бы не разобрался в схеме.

– Мурах, ты смотришь? – лось имел открытый доступ к терминалам всего модуля, но я должен был убедиться.

– Смотрю, Ваша, – пробасил Мурашка и красной точкой отметил разрыв в связях. – Што етта?

Разрыв заметил и я, спасибо, конечно, живой природе и генной инженерии, но и обычный человек в состоянии заметить нестыковку. Получалось, что движение Гун-гуна и Сянлю подчинялись не столько космической логике, сколько логике транспортной, и если бы я сам запускал наблюдательный зонд, не выбрал бы траектории лучше: орбита, либрирующая из-за резонанса 10:3 с Нептуном, рисовала этакую трёхлепестковую «розочку», благодаря которой за сравнительно небольшой отрезок космического времени, Гун-гун «обтекал» всю планетарную систему.

– Это, Мурах, визит внеземной цивилизации, – ответил я. – Такой, знаешь, многомиллионнолетний визит, я бы сказал даже, что над нами запустили дрона. Я, Мурашка-дурашка, наблюдаю за иволгой, а кто-то наблюдает за нами… Наблюдал.

И да – в прошедшем времени, потому как разрыв причинно-следственных связей и незаметный пока сбой орбиты Гун-гуна уже начался. Уля моя молодец – разглядела нестыковки в определении массы космического тела, интуитивно поняла, что это может быть… Открытие, претендующее на Нобелевскую премию в космофизике, да разве только это! До сих пор контакты человечества с внеземными формами жизни ограничивались марсианскими бактериями, низшими растениями Венеры, простейшими с Ганимеда и парой невнятных, но высокоструктурированных сигналов из глубокого космоса. Я потёр виски, вдавливая пальцы в кожу – попытка осмыслить грандиозность сделанного открытия, что уж там. Не яичницу порошковую поджарить…