Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры

– Гражданин Сен-Жюст видел твою работу? – спросила она, не желая оставлять паузу слишком долгой.

Девушка снова залилась румянцем.

– Нет-нет, конечно нет! – энергично запротестовала она, даже головой замотала.

– Хочешь сперва закончить? – понимающе улыбнулась Элеонора. – Это правильно.

– Будет лучше, если он не узнает… совсем не узнает… – запинаясь, сказала Виолетта. – Ты ведь не скажешь ему? – она заискивающе заглянула в глаза Элеоноры.

Та рассмеялась и по-матерински потрепала художницу по щеке.

– Боишься, что он прочитает в твоем сердце, глядя на портрет? – спросила она, но в вопросе звучало утверждение. – Думаешь, он ничего не замечает? Твои чувства написаны на твоем лице, милая, только плевать он хотел на чьи-либо чувства, в том числе и на свои собственные.

Виолетта стояла, опустив голову, теребя в руках край испачканного пастелью передника, и молчала. К чему были эти жестокие слова? Элеонора разозлилась сама на себя. Не лучше ли было оставить девушку в если не счастливом, то, по крайней мере, покойном неведении?

– Послушай, – Элеонора подняла голову Виолетты за подбородок. – Обещаю, что ни слова не скажу Сен-Жюсту о портрете, а ты взамен окажи мне небольшую услугу.

– Какую? – приободрилась Виолетта.

– Я принесла кое-какие документы… которые он попросил меня раздобыть… – она на ходу выдумывала предлог, поняв, что подкупом от Виолетты ничего не добьется.

– Ты можешь подождать его здесь, – с готовностью отозвалась девушка.

– Подождать?! – Элеонора, улыбнувшись, вскинула брови. – Сколько мне придется ждать: до поздней ночи или до завтрашнего утра?

– И то верно, – согласилась Виолетта. – Я не уверена, что он вообще возвращался домой прошлой ночью.

– Я могу оставить документы в его квартире, – подсказала Элеонора. – Пара минут, не больше.

Виолетта в нерешительности покусывала губы.

– Он будет доволен, обнаружив их по возвращении, – добавила Элеонора, видя ее колебание. – Ты окажешь услугу мне, а я – тебе, сохранив наш маленький секрет.

Девушка слегка кивнула и, взяв связку ключей, вышла из квартиры. Элеонора последовала за ней, сжимая корзинку в руке.

– Не задерживайся, – строго приказала Виолетта на правах хозяйки.

– Я мигом, – пообещала Элеонора, переступая порог квартиры члена правительства.

Контраст с апартаментами Сен-Жюста на улице Гайон поразил ее. Вместо спартанской обстановки первого жилища депутата перед Элеонорой предстала роскошная квартира, расходившаяся на две стороны из прихожей в светло-бежевых тонах. Налево дверь вела в столовую, которой, судя по царящему в ней идеальному порядку, пользовались нечасто. Направо анфилада из трех комнат включала большую гостиную в бледно-голубой, по последней моде, гамме, за которой следовал кабинет, служивший также библиотекой, и спальня, самая мрачная из всех комнат, обитая темно-зелеными тканевыми обоями, посреди которой возвышалась большая кровать с тяжелым зеленым балдахином. Маленькая дверь из спальни вела в гардеробную. И все же, несмотря на дорогую обстановку, квартира выглядела просто, даже скромно. Элеонора недоуменно оглядывалась, скользила взглядом по пустым стенам, задерживалась на креслах и диванах с позолоченными ручками, на комодах из дерева акации, на каминах из черного мрамора и огромных венецианских зеркалах над ними, на серебряных канделябрах, развешанных по стенам и расставленных на каминах. Она внимательно осматривала комнаты, ища причину странного ощущения простоты, что возникло у нее сразу же, как только она переступила порог квартиры. Ответ пришел к ней в кабинете, где чувство скромной пустоты вдруг покинуло ее. Казалось, это было единственное обитаемое пространство в квартире. Стол, хаотично заваленный бумагами, полупустая чернильница, початая бутылка бургундского, домашний халат, небрежно наброшенный на спинку стула, оплывшие свечи в канделябрах, книги в шкафах, кресло с лежащей на нем «Историей» Геродота, заложенной карандашом на том месте, где прервал чтение хозяин, – в этой комнате была жизнь, отсутствовавшая во всех остальных помещениях, лишенных ваз, картин и других бесполезных, но необходимых мелочей, что украшают и оживляют жилое пространство. Да и мебель, заключила гостья, явно осталась от прежнего хозяина.

Элеонора медленно переходила из комнаты в комнату и снова возвращалась в прихожую, размышляя, куда бы спрятать бриллиант в кожаном мешочке, который она сжимала в кулаке с того самого момента, как вошла в апартаменты. Лузиньяк настаивал на том, чтобы вместе с камнем в квартире депутата оказался и синий бархатный мешочек с золотыми лилиями, который Сен-Жюст любезно согласился оставить ей на память о любовнике. Но она решительно отказалась, заявив, что тогда Сен-Жюст непременно догадается, что камень оказался у него ее стараниями, и чтобы прекратить дальнейший спор, швырнула мешочек в горящий камин.

Выбор Элеоноры пал на кабинет, единственное место в этом холодном царстве, где имелись следы человеческого пребывания. Между двумя шкафами, забитыми книгами, стоял высокий комод из акации. Искусная работа, дорогая, оценила мадам Плесси, проведя рукой по полированным дверцам, на которых тончайшими деревянными пластинами были выложены четыре изображения: революционные эмблемы с девизами в окружении знамен, венков и победных труб. В каждой из двух дверец торчал крошечный ключик. Элеонора повернула один из них, замок щелкнул, и дверца распахнулась, явив взору любопытной стопки исписанных бумаг, тетрадок, писем. Она пододвинула стул, скинула давившие ноги дешевые туфли и, приподняв полы темно-синего ситцевого платья, уже поставила ногу на кожаное сиденье, как вдруг шум в прихожей заставил ее замереть. На то, чтобы обуться, спрятать бриллиант в карман платья и, с предательским шумом поставив стул на место, усесться на него со скучащим видом давно ожидающего человека, Элеонора потратила не более трех секунд.

Ровно столько, сколько понадобилось Сен-Жюсту, чтобы неторопливо пересечь гостиную и войти в кабинет – войти и остановиться так резко, словно перед ним зияла глубокая пропасть.

Сердце Элеоноры колотилось с такой силой, что она боялась, что он услышит его биение. Ноги ее мгновенно отяжелели, будто приросли к полу, а пальцы рук превратились в лед. Она сама не поняла, как так случилось, что губы ее растянулись в улыбке, а колени выдержали вес тела, когда она поднялась навстречу хозяину.

На лице Сен-Жюста застыло суровое недоумение. Он оглядывал Элеонору, одетую в дешевое ситцевое платье, с голубой косынкой на плечах, в нескладном чепце с приколотой к нему трехцветной кокардой, и складка над его переносицей становилась все глубже.

Так они и стояли друг против друга, не смея пошевелиться, – она от страха, он от удивления.

Они заговорили одновременно:

– Какого дьявола…

– Я пришла, чтобы…

И замолчали, уступая другому право первого слова.

– Так вы пришли, чтобы? – резко спросил Сен-Жюст.

– Я пришла по одному делу… – на ходу выдумывала Элеонора, – и не застала вас… – Она выдавила из себя виноватую улыбку. – Виолетта сказала, что вы можете вернуться поздно…

– И вы собирались прождать здесь до ночи? – сухо спросил Сен-Жюст. – Что вам от меня нужно? Откуда вам известен мой новый адрес?

Он был груб, резок, зол. А как же иначе должен вести себя человек, заставший в своей квартире постороннего?! Он еще неплохо владеет собой, мысленно похвалила Элеонора.

– На который из вопросов я должна ответить в первую очередь, гражданин? – Она перешла на единственный тон, который мог помочь ей выпутаться из щекотливого положения и которым владела в совершенстве, – шутливую иронию.

– Какого черта вам надо в моей квартире? – еле сдерживая ярость, процедил он, подходя к ней почти вплотную.

– Дело не терпело отлагательства… и Виолетта позволила… – она с трудом справлялась с дыханием, но с места не сдвинулась.

– Виолетта получит хорошую взбучку, – пообещал Сен-Жюст. – В следующий раз будет знать, как устраивать из моей квартиры проходной двор.

– Послушайте, – взмолилась Элеонора, – девушка не виновата. Я обманула ее, сказав, что пришла по вашему поручению. Она ведь уже видела меня, там, на улице Гайон…

– Что вам нужно? – в третий раз повторил он.

– Ну и жара этой весной! – томно проговорила Элеонора. – Вы не находите?

Она скинула шаль, обнажив глубокое декольте и голые плечи под сползшим с них платьем. Еще миг – и белый чепец был сорван с головы. Длинные светло-каштановые волосы тяжело упали на обнаженные плечи. Она проделала это преображение двумя быстрыми движениями, не спуская с Сен-Жюста улыбающегося взгляда зеленых кошачьих глаз, и с удовольствием отметила жадный взгляд, брошенный им на вздымавшуюся под пышными локонами грудь. Он поспешно отвернулся, пытаясь побороть искушение, и провел рукой по увлажнившемуся лбу.

– Признаться, этот маскарад вам чертовски идет, – пробормотал он, не глядя на нее, и добавил тише, как бы размышляя вслух: – Впрочем, такую красоту ничем не испортишь.

– Однако и этой красоты бывает недостаточно, чтобы покорить сердце, пожелавшее остаться неприступным, – проговорила она с небрежной легкостью, с какой в светском салоне обмениваются впечатлениями о громкой премьере.

Он кинул на нее короткий взгляд. Презрение?! Нет, ей, верно, показалось. Разве может мужчина смотреть с презрением на женщину, только что открывшую ему свои чувства? Или его оскорбила беззаботность, с которой были произнесены слова, заслуживающие большего уважения?

Элеонора почувствовала, что краснеет под холодно-надменным взглядом Сен-Жюста. «Ну же, – приказала она себе, – скажи что-нибудь, немедленно!»

– А вы неплохо устроились, – весело произнесла она (Если бы он знал, каких усилий стоила ей эта веселость!), проходя в гостиную и оглядываясь так, словно только что заметила окружающую обстановку. – А я грешным делом думала, что вы сторонник спартанской скромности. Значит, слуги народа тоже неравнодушны к роскоши?

– Вы полагаете, что слуги народа должны жить хуже, чем его враги? – сухо парировал Сен-Жюст, последовав за ней.

– Мне казалось, что это вы так полагаете, – отбила она удар. – Не вы ли заклеймили роскошь, превратив ее в преступление, а ее адептов – во врагов республики?