Могрость

Аня обогнула дыру тротуара и поравнялась с братом.

– Почему ты оставила телефон? – вдруг спросил Витя с родительской интонацией.

– Забыла. А что? Кто-то звонил?

– Я. – Но Витя тут же осадил взволнованность, скучающе добавляя: – Бабушка тебя искала. Где ты была?

– На кладбище.

– На кладбище? Одна? – Витя остановился, и вмешался Гриша:

– Одна? – переспросил, источая восхищенное любопытство. – Цербера видала?

– Кого?

Витя заслонил друга:

– Зачем ты ходила туда?

– На могилу Дины. – Аня с досадой пнула камушек. – Заблудилась и… В общем, следовало расспросить тебя.

– И Сыч подвез, – осуждающе бросил брат.

Гриша округлил глаза:

– Сыч? Ничесе, ты с Сычом знакома?

– А вы не знакомы?

– Нас он не подвозит, – сердился Витя. – Разве вы общаетесь с ним?

– Он просто подвез меня.

– Дважды за неделю.

– Что в этом такого? Он парень моей подруги.

– Бывшей подруги. Если мне память не отшибло.

– Тебе манеры отшибло. И уважение.

Гриша одернул Витю за рукав, но тот кипятился:

– Сколько помню, избегала его. Имя упоминать запрещала.

– Глупости!

– А эти фифы. Бабушка говорит, ты встретилась с прежней компашкой?

– Случайно. Да, мир тесен.

– Зачем ты водишься с ними? – разочарованно допытывался Витя. – Разве мало рыдала от козней? Змеиное кодло.

Аня вспыхнула обидой:

– Прекрати!

– Это твое выражение.

– Тебе нравится прилюдно ругаться? – пыталась вразумить его. – Чем тогда лучше их?

Они остановились напротив хлебного ларька.

– Я говорю тебе правду в глаза.

– А мне нужна она, Вить? – оскорбленно вскрикнула Аня. – Твоя чертова правда?

Она пересекла пустую дорогу, оставляя подростков в замешательстве. Огорчение костенело внутри. Учить меня будет. Хлюпик доморощенный. Аня распекала его последними ругательствами за то, что он вздумал пристыдить ее прошлым. В Сажном есть, кому полоскать ее биографию. Аня сжала кулаки, поворачивая за угол. Прошлому место на фото – сейчас она другой человек. Смелый и успешный. Глупости, что было. Глупости. Люди меняются, преодолевая обстоятельства. И даже если все здесь не изменились, она уже не та ранимая девчонка, не тихоня-Полевка-без-семьи.

Но придя домой, Аня стыдливо взглянула в зеркало: краснота глаз выдавала слабость, темные круги очертили усталость последних дней. «Я приехала навестить родственников». Пальцы потерли пятнышко на переносице, но грязь не исчезала, серея пеплом. Она стянула шапку и пригладила волосы, возвращая ровность дыханию. «Наладить отношения с братом. Не доказывать! – приказала отражению в навесном зеркале. – Не доказывать ничего обидчикам».

В восьмом часу вечера позвонила Надя.

– Привет! – проворковала в трубку, будто они расстались минуту назад. – Не отвлекаю?

Аня, клевавшая носом над мятой бумажкой с рецептом, ответила сонно:

– Привет.

– Я звонила тебе раз пять, – сдержанно возмутилась Надя. – Все в порядке?

Подавив зевок, Аня сердито оглядела кухонный стол:

– Нет. Мука плохая, тесто – гадость. – И проворчала в трубку: – Я пыталась испечь эклеры.

– О-о! Я вовремя. Раз с десертами беда – отправляйся в гости. Как насчет завтра? Торт и гора конфет. – Она хихикнула. – Помнишь, в восьмом? Гора конфет.

Аня хохотнула, вспоминая как они навели брови и чокались трюфелями с коньяком.

– В четыре у нас праздник, – сообщила Надя.

– Да? – Аня старательно изображала заинтересованность.

– День рождения у моего Ромы. Приходи! Все соберутся. Как раньше.

Аня сомневалась, что хочет собраться так, как раньше. И в голове упрямо не перезаписывалось, что Надя теперь Ярмак.

– Спасибо. Не могу обещать.