Могрость

– Знакомо.

– Тебе стоило предупредить меня, что идешь на кладбище. Я бы провел.

Аня сникла.

– Я не планировала. Спонтанно как-то вышло. – Ее блуждающий взгляд сосредоточился на стекле окна. – Это царапины? – потерла она рукой короткие линии. – Снаружи. Гляди, кто так подрал окно?

Витя головы не повернул.

– Коты.

– Ого ж. Тут такие когти, – и ее указательный палец полностью скрыл борозду.

Слова исчерпались, кружки опустели. В комнате бабушки скрипнула кровать, Витя торопливо потушил свет.

– Мне не хотелось с тобой сориться, – признался. – Если я обидел…

– Ерунда. Нервы.

Сейчас она различала только угловатый силуэт. В темноте, когда твое лицо скрыто – легче признать неправоту, проще говорить откровенно. Аня всматривалась в фигуру напротив, словно ранимый призрак прошлого обретал очертания.

– Мне жаль, что мы долго не виделись, – кралась навстречу Аня.

И тут за окном нечто грохотнуло. Они, не дыша, осмотрелись.

– Черепица ссунулась, – тихо предположил Витя.

Аня кивнула, вспоминая нагромождения старой черепицы вдоль стены.

– Коты? – Она постучала по стеклу, имитируя код Морзе: – У-хо-ди-те.

Витя не шелохнулся, понуро отдаляясь мыслями во тьму.

– Не всматривайся в ночь… – позвала его Аня из окружающей стаи тревог.

Но он добавил без тени ее улыбки:

– …не дразни чудовищ.

Глава 4. Маскарад

Скрипучий голос уничтожал безмятежный сон:

– Внученька, подъем! Анюта, – трепали ее за плечо, – уже одиннадцать. Подъем. Включи мне телевизор.

Свет бил в окна с силой стадионных прожекторов. Аня спрятала голову под одеяло, надеясь скрыться от зудящих требований, холода и выжигающего глаза освещения. Но голос надвигался дрелью:

– Подъем! Тебе звонили. Телефон пищит и пищит, что такое? Аня!

И тут ее похлопали по голой спине холодной ладонью.

– Бабушка! Я встаю.

В коконе одеяла Аня нехотя побрела к телевизору, наступая пяткой на сползшую штанину пижамы. Воткнула вилку в реле напряжения, надавила на кнопку питания. Комнату озарили ликующие голоса. Аня зевнула и наклонилась к телефону на пыльном подоконнике. Два пропущенных от мамы, а потом – сообщение: «Дочь, мозговой центр паникует без информации». Аня усмехнулась, опять зевнула.

– Чем это пахнет?

– Купчиха принесла пышки. Поминать деда. Семёна Марковича, – растолковала. – Как-то тихо, – и бабушка почему-то прищурилась. – Сделай громче. Ничего не слышу.

Аня прибавила громкость и вручила бабушке пульт. Телевизор транслировал бал. Аня зевнула, отвернулась. Плечи озябли, ноги леденели на голом полу: батареи едва справлялись с обогревом.

– Там сильный мороз?

– Ага, – бабушка сосредоточенно вникала в галантные реплики дворян. – Минус десять. Но ясно как летом.

Аня обула тапочки и побрела в туалет, по пути заглянув в открытую комнату брата. Бабушка всегда распахивала дверь настежь в его отсутствие – вот вам и личное пространство, внучата. В свое время Аня порядком настрадалась в борьбе за закрытую дверь, но проиграла. Спальня Вити осталась такой же коричнево-серой: стол, окно, в углу распух шкаф, кровать в ажурном покрывале напоминала музейную. Камин, он же кирпичная печка в прошлом, растапливался один пробный раз. Сейчас бы Аня с радостью разожгла его, но все опасались задымления. Подтянув штаны, она сложила на ходу одеяло и спрятала его в комод за диваном. Вновь покосилась на камин, морща нос. Неужели никто не слышит гари?

Окно над ванной наполовину обросло коркой льда. Зима показала характер. Вспаханный огород мерцал изморозью. Вот и еще один день дома. Что ответить маме? Твой крестник уперся бараном в забор обид. Претензии, обвинения…

Устав от самобичевания, Аня занялась уборкой. Отскабливала, пылесосила, мела, мыла.

Во втором часу окно веранды сотряс стук. Аня бросила полировать зеркало над вешалкой и выглянула во двор. На пороге в норковой шубке стояла Надя.

– Аня! Баб Шура! – позвала она. Новое, энергичное постукивания в расшатанную раму.

– Анечка, кто там? – позвала из кухни бабушка.

– Это ко мне!

Аня прикрыла дверь и поправила растрепанные волосы, стряхнула пыль с колен. Старый спортивный костюм напоминал робу строителя.

– Привет! – произнесла Аня, удивленно всматриваясь в высокую прическу рыжих кудрей.

– Хэллоу! – Надя воодушевленно замахала пятерней, и Аня сконфуженно вспомнила о тыквах и костюмах нечисти. – Я знаю, что внезапно тут появилась, – смутилась гостья, – но у меня беда. С тортом. Через два часа все соберутся, а я испортила коржи. Криворукая. – Она несчастно продемонстрировал острые ногти в содранных стразах: – Еще и маникюр испортила. Но с тортом – хоть плачь.

– Только я не пойму…

– Ты ведь учишься на… кондитера, – бодро выкрутилась Надя, с трудом припоминая точное название профессии. – На…

– …инженера-технолога.

– Это круче кондитера? Я видела в инсте фотки. Вот, – она выставил экран смартфона, на котором растянулся снимок годовой давности – слоеные пирожные, стикер внизу: «Мое тортотворение!» – Не скромничай, – подначивала Надя. – Я знаю, что в Сажном мне помощи не найти. Кроме свекрови, – Надя надула губы и закатила глаза. – Нюта, два часа до гостей! Ромыч млеет от слойки. – Она состроила жалобный взгляд, нижняя губа отвисла. – Нюточка. Золотце. Если у тебя планы, Муха подбросит потом куда скажешь. Там ведь работы минут на двадцать, – и сложила молитвенно ладони.

Аня колебалась.

– Я заплачу. – Надя достала из кармана блестящий кошелек, начала отсчитывать деньги.

– Прекрати! – отвернулась Аня, желая остановить поток трюков. – Дело ведь не в деньгах.