В огне революции: Мария Спиридоновна, Лариса Рейснер

Принимая в сентябре 1917-го участие в работе Демократического совещания, Спиридонова решительно осудила коалицию с кадетами, которые были категорически против двоевластия и особенно против притязаний на государственную власть со стороны Советов. „Революционный социализм – это мерка, которой должны быть отмечены все акты Партии Социалистов-Революционеров… – обосновывала Спиридонова неприятие кадетов. – С этой точки зрения наша программа не может изменяться и не должна приспособляться к условиям места и времени, наоборот, до неё должна быть поднята всякая действительность… В настоящее время утверждать действенно теоретически и практически, что наша революция буржуазная, сотрудничать с буржуазией в области и политической и экономической – это значит укреплять окончательно расшатавшийся буржуазный строй, это значит помогать ему продержаться годы, десятки годов на сгорбленных плечах трудящегося класса…“. Левые эсеры полагали, что любая поддержка либералов приносит вред революции, ибо укрепляет позиции буржуазии. Понимая, что получил свободу действий, Ленин объявил вне закона партию кадетов, выпустив декрет „Об аресте вождей гражданской войны против революции“. Сталин прокомментировал это решение словами: „Мы определенно должны добить кадетов, или они нас добьют“. Левые эсеры, в целом приветствуя этот шаг, выразили недовольство тем, что подобное решение было принято большевиками без согласования со своими союзниками. Левый эсер И.З. Штейнберг, назвав кадетов „контрреволюционерами“, выступил при этом против ареста в данном случае целой партии поголовно.

Обстоятельства обусловили союз левого крыла эсеров с большевиками, проводником которого стала Мария Спиридонова.

Скорее всего, на ее убеждения подействовали не столько проповедуемые Ленином воззрения, сколько сама его личность. М. Горький отмечал загадочный ленинский „магнетизм“, его способность влюблять в себя партийцев, не только простых, но и лидеров и даже своих оппонентов. Этот низкорослый, плешивый, картавящий человечек обладал непобедимой интеллектуальной привлекательностью, полностью подчинявшей собеседника. Меньшевик Николай Суханов – идейный противник вождя большевиков, хорошо его знавший, – свидетельствовал: „В известной сфере идей – немногих, „навязчивых“ идей – Ленин проявлял такую изумительную силу, такой сверхчеловеческий натиск, что его колоссальное влияние среди социалистов и революционеров уже обеспечивалось его натурой“. Не многие могли противостоять его обаянию.

Н.К. Крупская вспоминала: „Какая-то комната в Смольном, с мягкими темно-красными диванчиками. На одном из диванчиков сидит Спиридонова, около нее Ильич и мягко как-то и страстно в чем-то ее убеждает“. Ленинский магнетизм покорил и проницательную, ироничную Марусю, и Владимир Ильич беззастенчиво использовал ее авторитет. Отныне на короткое время самая сильная политическая партия России стала работать бок о бок с разрушителями всех коренных основ Российского государства.

Главной газетой партии было „Дело народа“ – с июня 1917 года орган ЦК ПСР, одна из крупнейших российских газет, чей тираж доходил до 300 тыс. экземпляров. К числу популярных эсеровских газет относились „Воля народа“, которая отражала взгляды правого течения в ПСР, выходила в Петрограде, „Труд“ – орган московского комитета ПСР, „Земля и воля“ – газета для крестьян, тоже издававшаяся в Москве, „Знамя труда“ – орган левого течения, выходивший в Петрограде, и другие. Кроме того, ЦК ПСР издавал журнал „Партийные известия“.

Эсеры и меньшевики считали Советы всего лишь способом поддержать новое правительство снизу, временными общественными организациями с целью „добровольно передать власть буржуазии“, поэтому в этой области они координировали свою деятельность с Временным правительством. Даже постановив арестовать царскую семью, Исполком запросил Временное правительство, как оно отнесётся к этому аресту.

Временное правительство как „выразителя истинной воли народа и единственного правительства России“ первыми признали Франция и Англия. В начале марта оно было признано США, Италией, Норвегией, Японией, Бельгией, Португалией, Сербией и Ираном. Но в самой России оно не пользовалось популярностью и доверием, постоянно действуя с опозданием и не решаясь на принятие радикальных, но необходимых решений

1917 год явился периодом взлета популярности эсеров, и, как ни парадоксально, началом их заката. Сторонники хозяйственной и политической демократии, которая должна была выражаться через представительство организованных производителей (профсоюзы), организованных потребителей (кооперативные союзы) и организованных граждан (демократическое государство в лице парламента и органов самоуправления), эсеры, казалось, могли послужить препятствием на пути большевиков к достижению их цели – диктатуры пролетариата. Но в то судьбоносное время обольщенные большевистской демагогией и купившиеся на прямой обман, левые эсеры помогли Ленину укрепиться у власти. И в этом историческая вина Марии Спиридоновой.

Союз с большевиками

Первые признаки расхождения взглядов эсеров и большевиков на дальнейшее развитие России появились к началу лета. Эсеры намечали пути социалистических преобразований для подавляющего большинства населения страны. Большевики отвергали любые соглашения со всеми, кто не был согласен с их точкой зрения, в том числе с эсерами, и выступали за осуществление социалистической революции классовым подходом в интересах российского и зарубежного пролетариата.

Тем не менее, Ленин понимал, что в сложившихся условиях только блок с эсерами может принести большевикам победу и большинство в Учредительном собрании. Кроме того, им нужна была какая-нибудь аграрная программа – ведь у РСДРП (б), партии, считавшей себя сугубо пролетарской, собственного аграрного проекта вовсе не было. Яков Свердлов признавал, что большевики „работой среди крестьянства совершенно не занимались“. После неудачных попыток подменить в деревнях идеологию левых эсеров большевистской идеологией Ленин решил принять программу эсеров целиком и представить ее как свою. А тактика эсеров была проста: бить „направо“, кооперироваться „налево“. „Левее“ находились большевики, так что кооперироваться эсеры, особенно левые, могли, прежде всего, с ними. Большевики же шли на блок с левыми эсерами „не ради левых эсеров как таковых, а из-за того влияния, которое имела на крестьян эсеровская аграрная программа“. Впрочем, ленинцы были заинтересованы, главным образом, в переманивании на свою сторону левоэсеровских партийных работников, функционеров-практиков, имевших, в отличие от большевиков, доступ в деревню.

Уже в конце августа Ленин уверял крестьян, что только партия большевиков „может на деле выполнить программу крестьянской бедноты“.

Тем временем складывалась опасная для большевиков ситуация. Ленин и ряд деятелей РСДРП (б) были обвинены в шпионаже в пользу Германии и получении от нее денег. Это не было новостью: еще весной 1917 года в печати поднимался вопрос о необходимости внесения ясности в обстоятельства проезда Ленина и других большевиков через территорию Германии. Зинаида Гиппиус, писательница острого, холодного ума и иронического отношения к людям, в дневнике выражала мнение не только собственное, но и всей передовой интеллигенции: “…Везде разруха, развал, распущенность. „Большевизм“ пришелся по нраву нашей темной, невежественной, развращенной рабством и войной, массе. Главные вожаки большевизма – к России никакого отношения не имеют и о ней меньше всего заботятся. Они ее не знают, – откуда? В громадном большинстве не русские, а русские – давние эмигранты. Но они нащупывают инстинкты, чтобы их использовать в интересах… право не знаю точно, своих или германских, только не в интересах русского народа. Это – наверно. Ленин, Зиновьев, Ганецкий, Троцкий, Стеклов, Каменев – вот псевдонимы вожаков, скрывающие их неблагозвучные фамилии. Против них выдвигается формальное обвинение в связях с германским правительством“.

Справедливости ради следует отметить, что о „коренном русаке“ В.М. Чернове „пламенная Зинаида“ отзывалась не менее резко: „Его в партии терпеть не могли, однако, считали партийным „лидером“, чему я всегда изумлялась: по его „литературе“ – это самоуверенный и самоупоенный тупяк“. Такие высказывания вполне объяснимы: Чернов написал большую разгромную рецензию на роман Зинаиды Гиппиус „Чертова кукла“. Он не поддерживал эстетику Серебряного века, декадентство, упор на чувство, излом. Но и менее пристрастные люди обвиняли Чернова не только в недостаточной компетенции, нерешительности – „неспособный политик, занятый политиканством, который за все время революции не сумел выставить ни одного яркого лозунга“, – но и шпионаже в пользу Германии.

Эсеры и меньшевики образовали умеренно-социалистический блок, выступавший за длительный переходный период от капитализма к социализму. Они были за социальное партнерство между классами, поддерживали Временное правительство и одновременно стремились контролировать его действия, чтобы закрепить революционные завоевания. Эти партии сходились и на идее „революционного оборончества“, продолжения войны при отказе от захватнических целей.

С мая 1917 года начался открытый отход левоориентированных партийцев от основного ядра ПСР к большевикам – дело шло к партийному расколу. Правое крыло представлял, наряду с В.М. Черновым, Николай Дмитриевич Авксентьев (1879–1943), человек незаурядный. Даже злоязычная 3. Гиппиус не нашла на него никакого „компромата": „Культурный… человек, кажется, весьма ничего себе, порядочный“. „Русокудрявый“ русский дворянин, обучавшийся в Московском, Берлинском, Лейпцигском, Галльском университетах, он защитил диссертацию о Ф. Ницше и получил степень доктора философии. В жизни это был премилый и превеселый человек, отличный рассказчик еврейских и армянских анекдотов, исполнитель злободневных куплетов. Легкий характер не мешал ему быть глубоким мыслителем. Авксентьев считал революцию „варварской формой прогресса“ и последовательно выступал за легальные методы политической деятельности и отказ от террора. Он страстно убеждал однопартийцев не поддаваться большевистской пропаганде о необходимости передачи всей полноты власти рабочим и солдатским советам. „При таких методах действия, при такой тактике, какую рекомендуют социал-демократы-большевики, которые говорят о захвате власти Советом, мы стоим перед опасностью того максимализма, той поспешности революционного созидания, которые рискуют изолировать революционную демократию, рискуют отбросить те слои, которые идут вместе с ней, и пробудить контрреволюционное чувство… Когда завоёванная революция недостаточно закреплена, рискованно создавать ту пропасть между отдельными силами, в которой может погибнуть и смысл русской революции“, – объяснял он.

Однако к его доводам не прислушались. На Третьем съезде Партии социал-революционеров, проходившем в конце мая, левое крыло партии, стоявшее на радикальных позициях и насчитывавшее 42 человека, образовало свою фракцию. Спиридонова в ходе партийного съезда вошла в состав Оргбюро и возглавила левых. Левые стали доминировать: в петроградской организации эсеров из 45 тыс. человек за левыми шло примерно 40 тысяч, то есть здесь за ними стояла реальная сила. Еще на Третьем съезде ПСР левые эсеры высказались в целом за программу большевиков. Виктор Чернов обвиняя Спиридонову в позерстве, утверждал, что „рядясь в тогу жертвы“, она является соучастницей большевистских преступлений. Не любившие Марусю „Черновцы“ называли её „кликушей“, зато другие видели в ней „новую, революционную святую“. И все же, несмотря на разногласия, ЦК ПСР, не заинтересованный в партийном расколе, продолжал считать левых эсеров членами единой эсеровской партии.

В этой острой атмосфере особенно ценной была для Маруси почти сестринская поддержка Александры Измайлович.

Маруся выросла в большой семье – у нее было две сестры и брат. Но в отсутствие мемуарной литературы о человеческой судьбе, а не о формировании революционера, сведений о ее родных практически не сохранилось. Приходится довольствоваться теми крохами информации, которые Спиридонова обронила позже, в ее знаменитом открытом письме в секретный отдел НКВД (1937 г.): „Я виделась с двумя сестрами один раз по приезде с каторги в 1917 году, а с третьей тоже один раз в 1929 году. Короткие встречи после 12–24 лет отрыва, конечно, близости не создали. Переписывалась я чрезвычайно формально и редко с одной сестрой (ей 70 лет). Не содержала ни одну. Все старухи, все старше меня очень…Когда я сажусь, ни одна не приезжала ко мне на свидание. Когда меня спросили, хочу ли я отбывать ссылку в Тамбове, я сказала – не хочу“.

Теперь ее семьей стали товарищи по борьбе, соратники по партии.

Понимание и частично разделение своей позиции Мария обрела у видного эсера с десятилетним стажем, выходца из крестьянской среды Ильи Майорова. Он был убежденным сторонником тезиса, что крестьянство должно незамедлительно и „силой вырвать у паразитов нашу матушку-землю“. В июне 1917 года он подписал постановление земельного комитета о распределении между крестьянами помещичьих угодий, скота и инвентаря. В этот период Майоров добивался организации уездных, волостных и сельских Советов и в силу этого активно сотрудничал с большевиками, полагая, что „русская революция совершается не по нормам… гражданского права, а по законам истории“.

Между тем власть Временного правительства слабела с каждым днем. Оно все более теряло свой авторитет и контроль над положением в стране. За сравнительно короткий период, с марта по октябрь 1917 года, сменилось четыре состава Правительства: первый просуществовал около двух месяцев (март-апрель), последующие три (коалиционные, с „министрами-социалистами“) – каждый не более полутора месяцев.

Декреты Временного правительства не полностью исполнялись или вообще игнорировались. На местах царила анархия. Земельный вопрос не решался, заводы оставались в руках буржуазии, сельское хозяйство и промышленность испытывали крайнюю нужду, не хватало топлива для железнодорожного транспорта. Защитников Правительства оставалось все меньше

Двоевластие просуществовало не более четырех месяцев – до начала июля 1917 года, когда в обстановке неудачного наступления русских войск на германском фронте, большевиками была организована июльская политическая демонстрация и предпринята попытка свержения Временного правительства.

Разыграл кровавое дело 4-го июля новый большевик Троцкий[8 - Троцкий был очень близок к Ленину в первые годы их участия в социал-демократическом движении, однако примкнул к меньшевикам, и их пути разошлись. В эмиграции они жестоко ссорились, поскольку Троцкий думал о воссоединении, а Ленина волновало в первую очередь поглощение меньшевиков большевиками. Ссорились и из-за денег, которые добывались путем „экспроприаций“. Меньшевики были принципиальными противниками терактов и ограблений и оказались правы, поскольку действия боевых групп выродились в обыкновенный бандитизм. После февральской революции оба лидера возвратились в Россию, и Троцкий стал лидером Межрайонной организации объединенных социал-демократов ("межрайонцев“), выступавших за восстановление единства РСДРП. Он пришёл к большевизму „несколько неожиданно и сразу с блеском“. Впоследствии ему часто ставили в вину его прежнее членство во фракции меньшевиков.] – и разыграл плохо. Демонстрация была расстреляна, а на большевиков обрушились репрессии… Попытка восстания провалилась. Приходилось даже уверять, что ее вовсе не было, что был, разве что, „смотр сил“. Вожди повторяли это, хотя все знали, что они лгут. Правительство отдало приказ об аресте В.И. Ленина. В эти июльские дни его позиции пошатнулись. Он сбрил усы, надел парик и темные очки, как в 1905 году, перешел на нелегальное положение, а затем уехал в Финляндию.

В это время Ленин уже выделял Спиридонову как возможного союзника, а Троцкий лично отбил у озверевшей толпы эсеровского лидера, министра земледелия Временного правительства В.М. Чернова, хотя тот и выступал как его политический противник. Мария Спиридонова приветствовала неудачное вооруженное выступление большевиков против Временного правительства 3–5 июля и требовала введения в России диктатуры левых партий. Большевик Федор Раскольников вспоминал, как она приветствовала прибывших на помощь восставшим кронштадтских матросов-клёшников.

После июльских событий Временное правительство встряхнулось. Началось разоружение полков, принимавших участие в в событиях 3–5 июля. 12 июля была введена смертная казнь. Наиболее решительные члены Временного правительства настаивали на еще более суровых мерах. Их необходимость была очевидна для большинства здравомыслящих людей. „Саша, – говорила Керенскому Брешко-Брешковская, – арестуй головку большевиков, посади их на баржи и потопи“. Сетовала: „А он (Керенский) хотел все по закону. Разве это было возможно тогда?… Они как звери дикие, как змеи – их можно и должно уничтожить. Страшное это дело, но необходимое и неизбежное“.

18 июля был назначен новый Верховный Главнокомандующий – генерал Лавр Корнилов. Его речь на совещании 3 августа о необходимости наведения твердого порядка была названа Лениным „контрреволюционной и империалистической“. Но наступившим в стране хаосом, развалом армии, импотенцией Правительства и деятельностью Советов было недовольно множество людей, включая тех, кто искренне приветствовал Февраль. Патриотическое желание остановить развал страны, а также убежденность, что в сложившейся ситуации Россию может спасти только сильный лидер „справа“, были не менее распространены, чем леворадикальные взгляды. Предполагалось создание коалиционного правительства, премьером которого намечался Корнилов, его замом Керенский, а министерские портфели должны были получить несовместимые в реальности люди: от Колчака до „отца русского марксизма“ Плеханова и „бабушки русской революции“ эсерки Брешко-Брешковской

В канун выступления Корнилов сформулировал задачу: защитить власть от большевиков и Советов, а при необходимости сделать это даже против воли колеблющегося правительства, поскольку обстановка уже не терпит промедления. 27–31 августа началось „Корниловское выступление“, или, как называли его большевики, „Корниловский мятеж“. Керенскому пришлось согласиться на поддержку Советов и реабилитировать ушедших в подполье после июльских событий большевиков. Их агитаторы умели лучше других разговаривать с солдатом, вот и на этот раз именно они остановили корниловские части. С помощью агитаторов-мусульман отговорили идти на Петроград даже „Дикую дивизию“ генерала Крымова.

Во время корниловского выступления Спиридонова поддерживала большевиков, язвительно критиковала политику ЦК ПСР и публично заявляла, что спасением революции является переход власти к рабочим и крестьянам. Она выступала с резкими нападками на политику Временного правительства и Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов, утверждая: „Если крестьянам не передают помещичью землю, то только благодаря продажному президиуму, вошедшему в стачку с продажным Керенским и буржуазией“.

Маруся, маленькая, легкая, хрупкая женщина оказалась одной из самых властных персон в этой огромной стране, маленьким „генералом крестьянской России“. Она выглядела трогательно болезненной и изможденной, рассказывала, что спит лишь два часа в день. К ней постоянно приходили крестьяне, которые ни с кем, кроме нее, не хотели разговаривать. Если она не участвовала в работе съезда, и не принимала крестьянскую делегацию, то находилась в редакции газеты, которая распространялась среди крестьян.

Состоявшееся 27 сентября – 5 октября Всероссийское Демократическое совещание, созванное по решению эсеро-меньшевистских кругов в целях укрепления позиций Временного правительства, привело страну непосредственно к формированию законодательного органа власти – был образован Предпарламент. Таким путем им удалось на время „переиграть“ представителей радикальных революционных течений, создать видимость представительства всех слоев населения и, вместе с тем, оставить за собой контроль за принимаемыми решениями. 21 (7) октября, когда открылось первое заседание Предпарламента (Временного Совета Российской республики), в его пятичленном президиуме было отведено одно место для большевиков, которое, впрочем, так и осталось пустым – большевики отказались его занять, поскольку вожди к этому историческому моменту все еще прятались за границей, и назвали свое отсутствие бойкотом.

Российский Предпарламент оказался нежизнеспособным. Меньшевик Ф.И. Дан писал: “…В результате Демократического Совещания мы получили даже не коалиционное правительство, а какой-то коалиционный недоносок: ни один из сколько-нибудь видных вождей социалистических партий в правительстве не участвовал; но и „министры-капиталисты“ не принадлежали к руководящим буржуазным партиям, а были сплошь „дикими“.