Тигровый, черный, золотой

Илюшин – уникум. Пришел, увидел, победил.

За самим собой Сергей не числил особенных побед. Никто не ждет великих достижений от рабочей лошади, вспахивающей поле.

Но пока ему не удавалось то, что он заслуженно числил своей сильной стороной, – найти пропавшую иголку, тщательно перебрав стог.

Илюшин выглядел на удивление спокойным. Когда Бабкин пришел к нему со своей неудачей, Макар только пожал плечами:

– Оставь Вакулина в покое. Бесполезно сосредотачиваться на его поисках – это отнимет бездну времени и может оказаться безрезультатным. По горячим следам, пока не остыли, занимаемся художниками.

* * *

Итак, поздним вечером у Тимофея Ломовцева собрались:

– Майя Куприянова. Сергей запомнил ее как художницу, рисовавшую очаровательные цветы.

– Борис Касатый. Один из участников стычки, близкий приятель Ломовцева. «Зайцы над тайгой», – записал Бабкин себе в блокнот.

– Павел Ульяшин. Правая рука Ясинского и, если верить Антонине Мартыновой, жучила и ловчила. Пользуется большим авторитетом среди коллег. Если есть «золотой стандарт» художника, то это Павел Андреевич. Портреты, натюрморты, пейзажи: все выверенное, тяжеловесное, вторичное до оскомины, но именно такого рода картины покупает зритель, если хочет дома любоваться «классикой».

– Наталья Голубцова. «Вышивка», – пометил Сергей. Злоязычной Мартыновой охарактеризована как исключительно глупая женщина. «Но учтите: Наташа – одна из самых восторженных почитательниц Ясинского. Она, кажется, занимается тем, что торгует постельным бельем, то ли турецким, то ли белорусским… Именно из ее кармана оплачиваются все банкеты после выставок, например. О чем мало кто знает».

– На золотом крыльце сидели, – негромко сказал Сергей. – С кого начинаем?

Илюшин взглянул на список:

– С Куприяновой как самой молодой. Сколько ей? Тридцать три? К ней и поедем.

Глава 4

Вечером зашел Алик и объявил, что они идут гулять. Был весел, нежен, заботлив – и красив, да что там, великолепен, точно граф Сумароков-Эльстон на портрете Серова! Анаит с детства любила разглядывать это бледное лицо в альбоме репродукций великого живописца. Шептала про себя как заклинание: «Феликс Феликсович, позднее князь Юсупов…» И приблудного кота назвала Феликсом – уговорила родителей не соглашаться на Пушка или, того хуже, Паштета. Оказалась права. Драный горемыка отъелся и явил себя во всем блеске королевской красоты: серебристо-голубая шерсть, безупречная чистота манишки, а главное – взгляд! «Я вас осчастливил, мизерабли», – говорили эти желтые, как у лисы, глаза.

Свободных столиков не было, но Алик обаял метрдотеля – и место нашлось. Анаит откровенно им любовалась. Он извинился, что не дождался ее после встречи с детективами: «Вытащили срочно, пришлось ехать и разруливать одну проблему, прости, не успел даже написать!» Шутили, обсуждали сериалы, решили в выходные выбраться в Новую Третьяковку…

Вечер был бы прекрасен, если бы…

Если бы Анаит не царапало воспоминание о том, что сказала Ксения.

«Акимов составил протекцию Вакулину». А затем сторож исчез, и виноватым назначили Акимова.

Анаит несколько раз встречала Мирона Акимова на выставках. Они почти не общались, разве что перекидывались приветственными фразами. Репутация его в художественной среде была Анаит прекрасно известна: почти все сходились в том, что картины Акимова вопиюще плохи, кроме разве что Тимофея Ломовцева, непонятно отчего благоволившего художнику. За два года в Имперском союзе он не продал ни одной работы.

* * *

Бурмистров утром сообщил, что сегодня в помощнице не нуждается. После этого план, который накануне только мерещился Анаит, – план неясный, смутный, лишенный всяких очертаний, – внезапно обрел плоть. Не давая себе времени на размышления, она сунула в рюкзак теплый свитер, проверила, достаточно ли заряда на телефоне, и, поколебавшись, взяла темные очки. Этот последний шаг едва не заставил ее передумать. Было в нем что-то шпионски-драматическое, детское и беспомощное… Но Анаит отогнала эти мысли.

Меньше чем за час электричка довезла ее до нужной станции. От потрескавшейся платформы вела дорога с широкой обочиной. Можно было дождаться автобуса, но Анаит, сверившись с картой, пошла пешком.

Придумана была глупость. Но Анаит говорила себе, что в худшем случае прогуляется три километра и потратится на билет в обе стороны – больше ничего.

Она старалась не слишком задумываться, быстро шагая и щурясь, когда солнечные лучи били в глаза сквозь тусклую бронзу листвы. Земля с пожухлой травой мягко проседала под подошвами. Ветер ворошил опавшие листья и нес запах дыма.

Впереди ждал не поселок, а садовое товарищество. Хорошее слово – товарищество! Где-то на одном из клочков земли была расположена акимовская дача, по совместительству – мастерская; точного адреса Анаит не знала. О Мироне Акимове вообще мало что было известно. Чудо, что она помнила название садового товарищества и нужное направление. Найти его на карте было делом нескольких минут.

«Изобильное», – говорила Наташа Голубцова. Разговор этот случился около полугода назад, после очередной выставки, на которую Мирон приволок безумную, огромную картину. «Наверное, в «Изобильном» своем намалевал, – безмятежно сказала Голубцова. – Он туда каждый день таскается как на работу».

Наталье Денисовне было за пятьдесят, но она требовала, чтобы ее называли Наташенькой. Анаит приходилось скрутить себя в узел, чтобы обратиться к этой голубоглазой полной женщине на «ты».

Наталья Денисовна сочетала в себе хищное простодушие голубя и лучистую наивность ромашки. Она и рисовала ангельских птичек и полевые цветы на закате, смело пренебрегая правилами перспективы, светотени, композиции и прочими ограничениями, что ставят скудные умы перед истинным вдохновением.

Однако и Голубцова ненароком могла принести пользу. Она ухитрялась быть в курсе всех событий: перевалочная база для сплетен, кочевавших от группы к группе.

Пожалуй, не так она была проста, как хотела казаться. Ксения, музейщица, отчего-то терпеть ее не могла. Какая-то у них однажды вышла стычка… До Анаит донеслись лишь отголоски пересудов, а сама Ксения на эту тему словом не обмолвилась.

Навстречу Анаит прошла немолодая женщина с рюкзаком и корзинкой в руке. В корзинке светились прозрачной веснушчатой желтизной крупные яблоки.

– На, угостись, – сказала женщина как старой знакомой и сунула ей плод.

Один бок у яблока был холодный, а другой теплый, словно нагретый теми, что лежали внизу.

Анаит благодарно улыбнулась. Запоздало спохватилась через несколько шагов: вот у кого бы спросить, где дача Акимова! «Нет, не надо. Она может рассказать, что какая-то девушка им интересовалась».

Анаит пока нельзя обнаруживать своего интереса.

Качающийся мостик ее логического умозаключения держался на шатких опорах предположений. Пока что не было подтверждено даже первое из них. Анаит прошла в распахнутые ворота мимо будки охранника. Единственным, кто заинтересовался ею, был косматый грязно-белый пес. Анаит безбоязненно потрепала его по холке и огляделась.

Неподалеку на участках жгли костры. Светло-серые столбы поднимались в воздух. Ее обогнала стайка детей, кто в куртках, кто в шортах. Проехали две машины… Уже знакомый грязно-белый пес пробежал мимо. Ветер нес пыль, листья и запах дыма, плотный до осязаемости. У Анаит заслезились глаза. Она надела солнечные очки, чувствуя себя неловко. Интересно, помнит ли Акимов ее лицо? Он никогда не обращал на нее внимания.

Дым сменился запахом подгоревшего шашлыка. То окрики, то смех, то просто разговоры доносились до Анаит: садовое товарищество производило впечатление места густо и тесно населенного. Откуда-то дохнуло жареной рыбой с луком. Анаит шла медленно, заглядывая за заборы. Она надеялась, что шестое чувство подскажет, где дача Акимова. Мирон должен был построить что-то особенное, отличающееся от соседских развалюх…

Шестое чувство молчало.

Она вышла на площадку, обсаженную рябинами. Под ними на траве расселись те самые дети, что обогнали ее. На противоположной стороне улицы Анаит увидела бревенчатый лабаз с зарешеченными окнами и вывеской: «Продукты».

Это был край «Изобильного». Конец пути.

Анаит уже поняла, что никакого проку от ее поездки не будет. Нужно было придать своему пребыванию здесь хотя бы видимость смысла. Купить что-то на память. Она пыталась вспомнить расписание электричек, когда на крыльцо из дверей вывалились, подталкивая друг друга, трое мужчин. Все трое были немолоды, пузаты и расхристаны. Один споткнулся на ступеньках, едва удержавшись на ногах, и в сумке отчетливо зазвенело.

– Коля, не сметь! – веселым пьяным голосом прикрикнул один.

– А если бы он нес п-п-патроны! – добавил идущий следом, прихватив для страховки товарища за сумку.

И вдруг Анаит поняла, что перед ней пропавший сторож музея. Николай Николаевич Вакулин. Она так привыкла видеть услужливое бледное лицо, что не опознала его в этом развеселом пьянице.

Она быстро сбросила рюкзак с плеча и принялась для виду что-то искать в нем, но Вакулину было не до нее. Троица прошла в двух шагах от девушки и свернула в проход между участками.

Анаит несколько секунд смотрела им вслед. Теперь, когда первая опора оказалась прочно укрепленной в земле, она почувствовала себя уверенно.

Можно тянуть мостик дальше.