Колодец и бабочка

– Назвал меня жлобом и бросил трубку. Позже, когда я был проездом в Москве, заскочил к нему в гости… Больше для контроля – родители попросили. Сам-то я его сто лет не видел бы. Ну что… Сидит по уши в объедках. Глаза мутные. Дрищ дрищом. Я даже решил, что он употребляет. Вены у него проверил, а он ржет: ты, говорит, думаешь, я наркоман? Я – писатель! Начал мне читать какую-то муть… Я минут пять выдержал, потом говорю: извини, я в этом мало что понимаю, мне как-то фильмы ближе. Илья разорался как ненормальный. Я встал, ушел и больше его не видел.

– Денис, а вы знаете что-нибудь про его друзей? Девушек?

– Слушайте, я видел, как он с девчонками обращается! Все они корыстные твари, им только деньги нужны, а он хочет, чтобы в нем разглядели личность… Я в нем эту личность наблюдал с его младенчества. Ему не показывать ее надо было, а прятать поглубже. И купюрами сверху присыпать. Но Илья – он же жадный. Мороженое девчонке не купит без «проверочки», как он это называл. Докажи, что ты достойна пломбира! Дольше всех с ним продержалась какая-то эмо-готка, раскрашенная под лежалый труп. Да и та в конце концов бросила.

– Про друзей, видимо, вопрос снимается, – сказал Сергей.

– Нет у него друзей, – отрезал Денис. – И не было никогда. Он реально никому не был нужен! Только матери с отцом. Они всегда были уверены, что я – экспериментальный образец, а Илюша – звездный мальчик. Поэтому ему так тяжело в нашей скотской жизни. Он же из принцев. Но даже до них со временем дошло, что принц не может все время хрюкать.

– Про друзей понятно, – сказал Макар. – А что насчет врагов?

Денис плеснул из бутылки воды прямо в ладонь и потер лицо.

– С одной стороны, Илья умел всех взбесить. А с другой… мелкий он был, я имею в виду масштаб личности. Нагадить мог, а всерьез разозлить… Ну, не знаю. Я помню, мама однажды приготовила тесто для блинов, а Илья высыпал в него солонку соли. Мать орет, а он хихикает: ну ты чего, мам, ну смешно же…

Он неожиданно закрыл глаза ладонью и замер. Когда отнял ладонь, в глазах у него стояли слезы.

– Жалко его, придурка, сил нет! – очень ровным голосом проговорил Денис. – Двадцать шесть лет! Мальчишка! Зачем, почему… Не пил, не кололся, а все равно просрал жизнь. Родителям теперь с этим – как? Тело нашли под кустом, кто-то же бросил его там, как собаку… Вы уж поймайте их… – Он совсем забыл, что Илюшин и Бабкин не занимаются поисками убийцы. – Ну дурачок, да. Но настоящего-то зла он не делал!

Сергею вспомнилась женщина, которая сложилась пополам возле стены.

– Денис, у вас есть идеи, зачем вашему брату мог понадобиться чужой кот? – мягко спросил Илюшин. – Илья украл его из магазина накануне своей смерти. У него в детстве был рыжий кот?

Денис вытер глаза рукавом рубахи.

– Зачем? – переспросил он и криво усмехнулся. – Мужики, вы все еще не понимаете… Низачем! Просто так, от нехрен делать! В голову взбрело – вот и украл. Наигрался с ним и бросил где-нибудь во дворе. А из животных у него только морская свинка была. На кошек у матери аллергия.

Глава вторая

1

Настроение у Наташи с утра было замечательное. Но на подходе к своему кабинету она столкнулась с Коростылевой.

– Опаздываете, Наталья Леонидовна! – сладко пропела замдиректора. – Не в первый раз уже. Не держитесь вы, я вижу, за свое место.

Наташа непроизвольно взглянула на часы: до начала рабочего дня оставалось пятнадцать минут. Коростылева уже уходила, покачивая задницей, как оса.

И всегда-то она медоточивая, и всегда-то из керамического кулона пахнет индийскими специями, так что создается впечатление, будто у Коростылевой на груди пригрет кусок жареной курицы по какому-нибудь заковыристому рецепту из Пенджаба.

Если б Наташа хоть где-то перешла Коростылевой дорогу, было бы легче. А сознавать, что тебя не выносят просто за то, что ты такая, какая есть, – неприятно.

Перед занятием она разложила по вазам яблоки. Расставила вазы по подоконникам, и кабинет приобрел живописный вид.

Первой, как обычно, явилась Лидия Васильевна. Тяжеловесная, но всегда на каблуках.

– Наталья Леонидовна, Сашенька снова здесь… – Тон у старухи таинственный, будто это не племянник ее приехал в Москву, а арабский принц инкогнито. – Наконец-то я смогу вас познакомить!

Наташа твердо сказала, что в ближайшие недели занята. Лидия Васильевна поохала, но угомонилась. Теткой она была симпатичной и деликатной, хотя и не без вздорных идей – вроде матримониальных планов на своего Сашу и Наталью Леонидовну.

В каждой Наташиной группе было по одной-две пенсионерки, которые твердо знали, за кого ее выдать замуж. Каким образом им становилось известно о ее семейном статусе, для Наташи оставалось загадкой.

За Лидией Васильевной пришла седовласая худенькая дама, предпочитавшая, чтобы ее называли Зиночкой. За Зиночкой – одышливая Коляда в спортивном костюме. Стуча тростью, ввалилась в кабинет Римма Чижова в парах могучего коньячного аромата. Наташа долгое время полагала, что Римма является на занятия подшофе, пока однажды не уловила, что запах идет от ее кудрявой шевелюры. Вряд ли Чижова орошала себя коньяком. Наташа спросила напрямик, и зардевшаяся Римма вытащила из сумки флакон с духами Пако Рабана.

Женщины болтали, расставляя мольберты. Наташа любила это суетливое время перед началом занятия. Но дверь приоткрылась, и она мысленно застонала.

В аудиторию бочком протиснулся Выходцев – единственный мужчина в Наташиной группе.

– Здравствуйте, Егор Петрович, – сказала Наташа.

– Здравствуйте, коли не шутите. – Выходцев огляделся, скривил губы, пригладил ладонью жиденькие волосики. – Душновато тут сегодня. И кислятиной воняет. Проветрить бы… от этого старческого запаха, хе-хе!

Наташа увидела, как щеки Коляды заливает краска. Она потела и страшно этого стеснялась. Коляда была самая молчаливая в группе и самая неловкая. Ни одного занятия не проходило без того, чтобы она что-нибудь не опрокинула.

– До вас никто не жаловался, Егор Петрович, – нейтрально сказала Наташа.

Выходцев так и впился в нее мутными глазками.

– Это вы на что намекаете, Наталья Леонидовна? Что от меня запашок?

– Я ни на что не намекаю, я вам прямо говорю: вы первый, кому в аудитории пахнет чем-то неприятным.

– Что поделать! Обоняние чувствительное!

Наташа разложила на столах материалы и прикрепила к доске своего попугая.

– Ой, ну прелесть какая! – весело сказала Лидия Васильевна.

Попугай был великолепен. На него пошли фольга, бархат, ткань «металлик», бусины и пропасть разноцветной бумаги.

– Итак, сегодня рисуем птицу! – Наташа вывела на экран картину. – Вы можете потом ее усовершенствовать с помощью разнообразных материалов – они у вас в корзинках, как всегда, – а можете оставить в виде рисунка. У меня, как вы видите, и рисунок, и элементы аппликации, – в общем, смешанная техника.

– Позвольте вопрос. – Выходцев поднял руку, как старательный первоклассник.

– Да?

– Вам действительно это нравится? – Он указал подбородком на попугая.

Егор Петрович брал интонацией. Легонькое недоумение; презрительная жалость; едва заметный налет брезгливости. А вот Чистяков со своей группой рисуют, между прочим, закаты. Горы рисуют! Морские побережья! Соседям и внукам не стыдно показать. А попугаю вашему, извините, в помойке самое место.

Ничего этого вслух Выходцев не произнес.

Именно поэтому Наташа не могла пойти к директору с жалобой. Нечего было предъявить. Егор Петрович прекрасно чувствовал границы и оставался в рамках.

– Очень нравится, – с улыбкой сказала Наташа.

Ее поддержал дружный хор голосов, и она с благодарностью оглядела свою группу.

– Я уже знаю, какой хвост моему сделаю.