Опять ты про свою Грецию!

– Нет, нет.

Это он нас пригласил. Только если фото на память. Он никогда не видел русских. И всем покажет наше совместное фото, всем своим родственникам в Спили.

Дальше пошло веселее, мы влетели в Агиа Галини, на тот самый Бас Стоп с моей дурацкой карты на листке из блокнота. Но, к моему сожалению, здесь оказалось четыре гостиницы, построившиеся в ряд. В шесть утра на улице было не многолюдно, а все, что я знала, что мне нужно найти Дафну (без фамилии). Просто Дафна в гостинице, названия которой я не знаю, близ автобусной остановки (а их тут семь или восемь). Я не успела сказать все слова, как наш чичероне покинул нас, хлопнув дверцей машины, убежал. Через пару минут вернулся с группой граждан, которые рассматривали нас, интересовались, откуда мы прибыли, почему именно к Дафне, у них тоже отличные отели, но я стояла на своем, показывая им свою убогую уже замызганную карту на листочке из блокнота. Жители Агиа Галини оживились, что-то горячо стали обсуждать, заспорили, позвали еще кого-то.

Добрые греки рассмотрели мою картинку. Все что я смогла сказать: «Дафна». И они засыпали меня вопросами, какая Дафна. Откуда я. Чего я хочу. Я села на тротуар и закурила. Дочь заныла, что надо было все делать через турагентство. Меня охватило отчаяние.

Я добралась, но куда? И что дальше? И почему я поверила американским друзьям. Толстяк жестами позвал меня в кофейню, что стояла прямо у этой проклятой автобусной остановки. На улице близ кафе было всего два столика зеленого цвета, у каждого по два стула. Он принес мне отличный кофе и стакан воды, ребенку – апельсиновый сок(другого он и не предлагал) и какие-то орешки. Толстяк уселся за соседний столик и закурил крепкую сигарету. И тут остальные привели девушку в очках.

– Дафна! – сообщили они радостно.

– Дафна? – я мучительно подбирала фразу хотя бы на немецком.

– Говори по-русски. Я же МГУ закончила. Истфак.

Отступление. Дафна. История любви.

Дафна, что была старше меня года на три (а мне тогда было почти 32), родилась в Тбилиси, в семье понтийских греков. Если вы не знаете, то это самые настоящие греки, их турки не тронули, и они сохранили настоящий генофонд. Так они сами утверждают. Впрочем, критяне уверяют, что самые настоящие греки это они. Папа ее был адвокатом, потому у Дафны не было выбора – она поступила на истфак МГУ, дальше, как положено хорошей девочке – аспирантура. А потом – место мнс в институте Советской торговли, был такой (очень блатной и престижный). Как говорила Дафна, там нельзя было не брать взятки. И потому все у нее складывалось хорошо. Только вот замуж она не спешила, что уже тревожило ее тбилисских родственников.

И вот умная и хорошенькая девочка решила с подругой поехать в Грецию, все же этническая родина. Знание греческого (из семьи) и английского, а также пухлый кошелек помогало жить весело. Но… И тут начинается вся история. Что-то девчонки загуляли, самолет отложили, деньги кончились. И Дафна устроилась (временно, совершенно временно) на работу переводчиком – русский-греческий-английский. Хозяин компании предложил ей продолжить работать. Но начинался учебный год в институте. Пора возвращаться. И тут случился роман (вы правильно угадали) с тем самым хозяином. Подружка отбыла на родину. А Дафна осталась. Из-за вспыхнувшей любви. Хорошо, что тогда не было мобильных телефонов, потому родня не могла выносить мозг ежедневно. И вот роман подошел к логическому завершению (или алогичному, ну уж как случилось). Дафна была в отчаянии. Стелиос, наоборот, обрадовался беременности Дафны. Но он был женат. Он поставил условие, что если она родит девочку (сын у него был), то он сразу разведется и женится на ней. Заманчивое предложение. Дело в том, что в Греции главный наследник – дочь, ибо именно через ее детей продолжается род.

Девушка с кандидатской степенью рискнула.

– Я каждый день ходила в храм и молилась деве Марии о девочке.

Девочка родилась, может, дева Мария помогла, а может, они оба так мечтали о семье.

Девочку назвали Антониной, хотя Дафна хотела Марией. В Греции имя дают по святцам во время крещения. Только так и никак иначе. Я как-то видела полугодовалого малыша, которого звали просто бэби. Как мне объяснили, его родители не накопили на крестины денег и потому у малыша нет имени. Крестины же мероприятие дорогое, ведь надо пригласить всех-всех родственников, которые щедро одарят малыша и родителей. Греки очень серьезно подходят к семейным событиям, как и к церковным обрядам. Греки православные. По-настоящему православные. Они впитали все христианские заповеди с молоком матери. Помоги ближнему, не воруй, не гневись без повода, все люди братья (есть исключение – турки, это тоже с молоком матери). Русские вдвойне братья, потому как мы не просто христиане, мы ортодокс – православные. Они всей деревней ходят по воскресеньям в храм и не работают в праздничные дни. Хозяева апартаментов всегда предупреждали нас заранее – мол, завтра святой Василий, святая Параскева, святой Лука. Праздников много и в каждой деревне свои, согласно своим святым. В церкви не продают свечки, они просто лежат в корзине или коробке, а рядом ящик для пожертвований, и никто не проверяет, сколько ты туда опустил и опустил ли вовсе. И еще любопытнее – маленькие часовенки вдоль дороги. В свой первый раз я вздрагивала, вспоминая дорогу к своей даче в Подмосковье, где стоят небольшие монументы на месте гибели рисковых мотоциклистов. Я вздыхала, кода мы проезжали мимо очередной часовенки, горюя о многочисленных жертвах горного серпантина. Как-то Стелиос заметил это и объяснил, что это Кандилакии или Проскинитарии, и они не всегда установлены по трагическому поводу. Иногда это, наоборот, благодарение за что-то хорошее или подтверждение обещания, данного Богу. К тому же это очень полезная вещь для путников, которые идут по дорогам Крита. Мы остановились и я присмотрелась – за стеклянной дверцей лежали монеты, пачка сигарет, зажигалка, бутылка воды, однажды я увидела даже пачку аспирина. Любой путник может взять то, что ему нужно и положить что-то взамен, хотя это необязательно. Я положила несколько монет, а Стелиос пачку «Мальборо» – пусть они помогут путнику. Но вернемся к истории Дафны.

Как вы поняли, больше Дафна в Москву не вернулась. К ним переехал ее папа, который сразу занялся бурной деятельностью в местном муниципалитете, он по утрам проверял чистоту витрин и кафе. Из Афин они переехали на Крит, где вечное лето – ребенку будет комфортно. Но деятельная Дафна не могла быть просто мамой и очень счастливой женой. Мало этого, поэтому они открыли овощной магазин (ведь у Стелиоса большие плантации апельсиновых деревьев) и гостиницу. Гостиница даже процветала, хотя и стоила 13 долларов за скромный номер. Хотя почему скромный? Все есть. И даже кафе Петрокакиса во дворе, в двух метрах от входа.

Москва. Горьки парк.

Как-то мы утром пили кофе и сок у Петрокакиса, где было всего два столика. Нет, не подумайте, еще можно было заказать омлет. Но к чему он, когда вкусный омлет в порту у Яниса, это мне сразу объяснил муж хозяйки Стелиос. Еще он вложил мне в голову информацию, где можно есть рыбу, а где не стоит, где отличная пицца, а где так себе. И еще дал дополнительное знание: надо говорить в кафе, что я живу у него. Я кивала головой. Стелиос понял, что я совершенно непослушная.

И как-то, когда мы завтракали в кафе, он подъехал на мотоцикле, что-то сказал Янису, и – о Боже – мой счет уменьшился, а порции увеличились. Я даже не могла осознать, как это помещается в мою дочь. Но омлет с морепродуктами был так вкусен, что она все уплетала быстро. Так вот, вернемся в кафе у нашего дома. Вышла Дафна, поинтересовалась счетом и тут же устроила скандал, мол, почему апельсиновый сок так дорого, если апельсины хозяин кафе покупает у нее. Счет изменился. Мне было как-то неловко. И еще мне было неловко, что дочь лихо покупает фрукты в овощной лавке, не платя и драхмы. Но это же была лавка Дафны и Стелиоса. Я пошла к ним рассчитаться, но гордый Стелиос, а он считал себя не только греком, но еще и критянином, объяснил мне, что мы его гости и лайф-реклама, и потому в его лавке для нас все абсолютно бесплатно. Я объяснила дочке, что больше мы в эту лавку не ходим. Она не спорила. Она нашла себе пекарню, что ее заинтересовала еще больше, чем абрикосы с виноградом.

Там были волшебные пирожные в виде мишек или мышек, или ежиков. И чудесные корзиночки с фруктами. И когда Лиза (а так зовут мою дочь) выходила утром за колой (я позволяла и жизнь в поселке позволяла почти отроковице бродить одной), то она возвращалась с большим пакетом пирожных.

– И откель такие богатства? – интересовалась я. – Я же дала тебе только на колу.

– Завтра отдашь или послезавтра. Все знают, что мы живем у Дафны и Стелиоса.

Счет я потом оплатила. Но не все относились к нам с таким доверием. Тогда ходили драхмы (помните эти большие купюры?). Греки гордились своей валютой, ведь это самые старые деньги на земле, дожившие до наших дней.

И мы пошли в обменный пункт менять наши новые-новехонькие доллары, а как все русские, мы владели лишь стодолларовыми купюрами. В офисе банка долго смотрели на купюру, я поняла, что они видят ее впервые (у нас они тоже появились месяц назад). Потом нас спросили, где мы живем. Мы ответили – у Дафны. Потом нам предложили кофе и спрайт. Они тянули время, я стала волноваться, что-то не так. Они (я подсмотрела) засунули мою денежку в факс и отправили куда-то ее изображение. И спокойно вздохнули, увидев ответ, что да-да, именно так сейчас выглядят сто долларов. Я получила огромную пачку драхм и уже собиралась покинуть этот замечательный офис, но они все же решились и спросили:

– А вы откуда?

– Россия, Москва.

Молодой клерк обрадовался:

– Москва. Ред Платц. Я читал такой детектив.

– А я нет, – удивила я его.

Другой замечательный грек постарше сообщил, что «Горький Парк» Смита ему очень понравился. Эту книжечку я пролистала. Но моего немецкого при их знании английского никак не хватало для обсуждения английской вещицы.

Мы решили сменить офис банка. Но в следующем, а их всего в нашем поселке было два, нас сразу узнали по долларам. Так и сказали:

– О! Москва. Горьки Парк. Доллары!

– Типа того (это не переводимо ни на греческий, ни на английский, которого я все равно не знаю).

С той поры мы и проходили под кодовым именем Москва, Горьки Парк.

Но в городишке нас полюбили, почему-то. Сама не знаю, почему. Может, Стелиос свою лайф-рекламу развернул.

Критянин Стелиос.

Стелиос был невероятный хвастун. Хвастовство – отличительная черта греков. У них все самое лучшее – оливковое масло, остров, сын, пляж, поселок, апельсины, внуки, пирог, испеченный женой (вас, конечно же, угостят), сорт инжира, оливковое масло, которое делают родственники в деревне, вино, которое производит брат, сад, дизайн апартаментов и прочее. Хотите или не хотите, но вам расскажут и объяснят. Светловолосый высокий критянин Стелиос не был исключением. Он выращивал самые вкусные апельсины на острове самого редкого сорта, который нигде не растет, кроме как на самом лучшем острове, да и на острове не всюду приживается.

А еще он был совсем не последним парнем в Агиа Галини. И это правда. Он знал всех хозяев ресторанчиков. И по его рассказам получалось, что там его сват или брат, или какой еще родственник.

Стелиос был младшим сыном в семье, потому к семейному бизнесу по производству критских апельсинов и какао-бобов его не привлекали, и даже позволили учиться на философском факультете Афинского университета, все равно, что от него, что от философии никто проку не ждет. Надежды возлагали на его старшего брата.

Старший брат погиб в 1973 во время восстания в Афинском политехническом университете. (Это я потом узнала про восстание в Афинском Политехе, где началась революция, свергнувшая режим черных полковников. И так до сих пор никто и не знает, сколько молодых горячих голов там полегло, называют цифры от 24 до 1000, этим отважным молодым людям поставили памятник).

Так Стелиос стал старшим, а значит, должен был наследовать семейный бизнес. И пришлось ему выращивать и поставлять в Европу какао-бобы и апельсины, которые растут только на Крите, потому что Крит – это Крит, это даже не Греция, это круче. Мы как-то даже ездили на поля Стелиоса, где работали два трактора Беларусь, ими Стелиос гордился. Там мы совершенно ошалели, я никогда не ела такого вкусного горячего апельсина, только что сорванного с дерева. А дочь удивилась стручкам фасоли, что висят на дереве. Это было не шоколадное дерево, как говорил Стелиос, а рожковое. Но Стелиос настаивал, что из этой древесной фасоли получается отличный шоколад. Еще Стелиос утверждал, что настоящие греки родом с Крита. Что такие апельсины, как здесь, больше нигде не растут. И даже пальмы, что мы увидим в Мони Превели, не приживаются на другой земле. Пробовали, не получилось. И рыба у них особая плавает, только здесь и нигде больше. Словом, рай земной и золотой Иерусалим – на Крите, все остальное сомнительно. Спорить с ним невозможно. И потому я кивала головой. И мне уже самой так казалось. Так и есть.

К нам он как-то привязался. Узнав, сколько мы заплатили за поездку в Кноссос и Фестос, он принял решение. В шесть утра он бибикал под балконом и предлагал поехать с ним в Плакиас, Превели или еще куда. Он по делам, а мы гуляем, а потом он нас везет обратно. Стелиос никогда не видел русских туристов (Дафна не в счет, она же гречанка, хоть и из Тбилиси). Он был поклонником России и коммунизма. Так и говорил:

– Я коммунист.

– С чего вдруг? – веселилась я, – Ты же землей владеешь на Крите.

– Я работаю на своей земле. Я труженик. Но я против транснациональных компаний. Они разрушают нашу ментальность.

– Интересная разновидность коммунизма.

– Да! – горячо говорил не грек, но критянин Стелиос, – Я мечтаю поехать в Москву, пойти к Ленину в мавзолей. И трахнуть на снегу русскую проститутку.

– Дафна, – поворачивалась я к его жене, – Скажи ему, что у него отвалится после столь экзотического секса.

Дафна переводила что-то свое. Мол, холодно зимой. Но Стелиос был отважным парнем.

– Я не боюсь мороза. Я зимой хожу в горы, без шарфа и перчаток. А в январе там до минус двух бывает.