Под знаком OST. Книга 4

Митя отходит подальше, ест мороженое, злится, потом оборачивается к Мусе, берет крепко ее за руку: говорит твердо, глядя ей в глаза:

– Знаешь, что я таких шуток не понимаю. Для меня так: любовь – это навсегда. Ты это навсегда. Понятно?

– Ну, ты и зануда…

– А ты артистка! Слушай, а может, ты меня не любишь вовсе? А так? Роль играешь?

Мусино лицо было таким близким, таким родным…

Митя взялся копать яму новой лопатой, продолжая колотить по мерзлой щебенке, однако к вечеру всех зэков загнали опять в барак, они разлеглись на нарах. Рядом в бараке Рыблага на соседних нарах с Митей Андреевым оказался француз, бывший военнопленный, летчик Поль Анджи. Поль попал в ГУЛАГ вместе с группой немецких военнопленных, помимо работы на лесопилке они строили дома в Рыбинске. Когда конвоир зашел вместе со всеми в барак, подошел туда, где лежал француз, и задал один вопрос.

– Эй, француз! Летчик-налетчик! Поль! Анджи! Ты чего смену прогулял?

Поль, просыпаясь, на ломаном русском:

– Я не прогулял. Заснул просто. Болею и знобит вообще.

К нарам Мити Андреева и Поля Анджи подошел новенький: тщедушный Иван, местный гражданин города Рыбинска, злобно посмотрел на симпатичного француза, покашлял.

– Эй, чернявый, закурить не найдется?

– Не курю.

Конвоир выключил свет в бараке.

– Разговорчики, курить на улицу! Табак выдан каждому по норме!

– Не твой табак, воришка!

Конвоир вышел на улицу, новенький подсел поближе к Полю и сказал быстро.

– Скажи, француз, а ты откуда? Из самого Парижа?

Француз не успел ответить.

– Я отвечу. Поль Анджи из Марселя. В начале войны, в 17 лет, он сбежал из семьи, поссорившись с братом-близнецом Зигфридом (громко, Полю) Так?!

Поль отвечал Мите на ломаном русском языке.

– Из Франции, Зигфрид зарегистрировался на немецкой бирже в 1940-м, а я сбежал из Виши!

– Ух, ты! А у тебя брат где? На немчуру, значит, трудился твой брат! А как ты здесь оказался? Эй, француз!

Митя встал, махнул Полю рукой, они вышли из барака, новенький оглянулся и воровато залез в вещмешок француза, потому что искал махорку. Однако ничего кроме писем, написанных на треугольниках из листочков тетради химическим карандашом, во Францию, в Марсель, с пометкой «для мадам Анджи», так и не увидел. Махорку он не нашел, скрипнула дверь барака, новенький отскочил от нар, обнаружив, что Поль вернулся. Месье Анджи зашел за своими письмами, сунул их в карман ватника и вышел. Митя и Поль сели на лавочке рядом с бараком. Митя полез за пазуху, достал кисет, скрутил папиросу, отдал Полю, они закурили. В этот вечер, как обычно, конвоир первый спустился вниз с вышки, подошел к огромной стеклянной конструкции с мостиком рядом с бараком. Это была солнечная электростанция Миши, его изобретение, благодаря которому в бараке был свет. Дмитрий Андреев посмотрел вверх, где на мостике стоял второй конвоир.

– Ну, что? Вырубаем электричество?

– Да!

Конвоир 2 замолчал, Конвоир 1 отцепил провод и бросил его на землю.

Письма для матери грели сердце Поля Анджи, он замолчал и неожиданно задал один вопрос.

– Митя! Что случилось?

– Радостная новость, Поль! Амнистия грядет в связи с кончиной Сталина. Вот как! Эх, жаль! Лакшин, друг мой по несчастью, не дождался амнистии!

Он выдерживает паузу.

– Друг? (пауза) А кто он Лакшин?

– Я с ним из плена бежал, потом встретил на Рыбинской ГЭС: должны были нас амнистировать еще в августе 1945-го в связи с победой, я в Москву собирался, но признался Кичигину, руководителю Рыбинской ГЭС, что живу под чужой фамилией, Левченко Павел, и вот меня арестовали, я еще и срок получил – 10 лет. Вернули меня в Рыблаг, его оставили в трудовом лагере при ГЭС, в итоге он, оказывается, покончил собой в бараке! Нашли предсмертную записку: «Не могу жить дезертиром».

– Ох, ничего же себе! Застрелился?

– Нет, повесился. Хотя, дело темное. Труп нашли с утра, то ли сам, то ли его. Вот как!

– Как ты думаешь, а что нужно сделать мне, чтобы вернуться на родину, во Францию?

– А ты за что сидишь?

Поль Анджи закурил скрученную папиросу, помолчал, вздохнул, а потом решился на рассказ, говорил он с заметным акцентом.

– Освобождение моего Марселя в августе 1944-го я не пропустил, однако долететь с американцами до своего дома так и не смог. Был сбит немцами, попал в Кольмарский котел, а позже вместе с ними был захвачен частями Красной армии. Я был доставлен по этапу сначала в Ламсдорф, потом в Рыблаг! Моих документов и вовсе нет.

Кто-то закашлял громко рядом: к ним подошел старый зэк Костыльков. Разговор Миши и Поля привлек его внимание.

– Слушай, француз! Могу помочь, сговорюсь с начальником Рыблага, достанут тебе чистые документы. Ну тех, кто уже отсидел, но умер. Из Рыблага выедешь по советским бумагам, а там и до Москвы доедешь к своим. Лады? Только не бесплатно. Самогону достанешь или марафету? Да и махорку предпочту.

Поль удивленно посмотрел на Костылькова: он был скрюченный, весь в морщинах, на работу не ходил из-за чахотки, однако курил не останавливаясь.

– Скажи, а что действительно можно по чужим документам из Рыблага выехать? Я вот за подделку и укрывательство своего настоящего имени сижу вот 10 лет, без малейшей надежды освободиться.

– Слушай, парень! Ты сколько по чужим документам жил? До Берлина дошел! Тебя рассекретили, и вот! Ты уже анкету замарал так, что либо сидеть в Рыблаге и нос не высовывать на улицу, либо с новыми документами бежать совсем в Москву! Я вот живу здесь на полном довольствии, и мне отлично.

– А я подаю каждый год на амнистию! Вот, Иваныч!

Митя встал, Иваныч крякнул и закурил. Поль Анджи пожал плечами, не все из того, о чем говорил старый заключенный, было ему понятно. Иваныч встал и пошел в барак, отчаянно кашляя.

– Митя, ты вот мне рассказывал историю про то, как имя менял. Ты был кем?

– Повторяю, я был всю войну Павлом Левченко. Дошел до Берлина, орденов целая грудь, статьи в газетах, военный билет на новое имя делала мне Растопчина Зоя: старшая сестра моей невесты Муси! А вот у этого (разводит руками) Дмитрия Андреева ничего такого нет! Я уходил в 1941-м в народное ополчение рядовым Андреевым, потом когда попал в немецкий плен и бежал, потерял документы, так как на меня майор Жлудов в НКВД настучал. В общем, сестра моей девушки Муси меня спасла. Ее зовут Зоя. Зоя Растопчина. Она врачом была в военном госпитале. Короче, сложная эта история, имя менять все равно что судьбу.

Поль достал еще раз газетный лист, послюнявил, досыпал в газету махорку из кармана, скрутил две самокрутки, дал Мите одну папиросу и закурил.

– Жалеешь? Что имя менял?

– Жалею, однако уверен, что сделал все правильно. Не потому, что испугался, потому что хочу дойти до своей самой любимой женщины. Муся Растопчина ее зовут!