1941: неизбежный реванш СССР

Вот так-так! Оказывается, не военные уговаривали Сталина привести войска в боевую готовность, а сами получили от него соответствующий приказ. Не Жуков рассказал вождю о перебежчике, а у Сталина уже была информация о близящемся нападении.

Вот теперь все становится на свои места. Конечно же, эту невероятно важную директиву – чтобы и привести войска в боевую готовность, и не дать Гитлеру повода кричать о «советской агрессии», и встретить врага у наших границ, и в то же время, если появится возможность, «отыграть» войну назад – не доверили бы составлять наркому и начальнику Генштаба. Девять из десяти, что родилась она на этом самом совещании, явившись плодом коллективного творчества, а теперь Тимошенко диктовал, а Жуков переписывал ее в шифроблокнот. И по времени совпадает – в 22.20 они вышли от Сталина, пока добирались до наркомата со всеми лестницами, коридорами и постами охраны, как раз «около одиннадцати» Тимошенко и должен был дойти до своего кабинета и позвонить Кузнецову, который на совещании не присутствовал. Есть сведения, что в шифровальный отдел директива попала в 23.45, минут тридцать-сорок на зашифровку, потом к связистам, и примерно в 0.30, как и писал Жуков, она ушла в войска.

Тут интереснее другое. Вернемся в соседний наркомат, к морякам. Первая телеграмма, которую дал прибежавший заместитель наркома, ушла в 23.50 и состояла из одной фразы[30 - Все три телеграммы предоставлены автору исследователем Олегом Козинкиным.]:

«Немедленно перейти на оперативную готовность номер один»[31 - ЦВМА, ф. 216, д. 12487, л. 443. Подлинник.].

Собственно директиву писали уже не торопясь, и отправилась она к флотам, несмотря на то, что была намного короче армейской, куда позже, чем у соседей – в 1.12.

«В течение 22.6. – 23.6. возможно внезапное нападение немцев. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Наша задача не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности встретить возможный удар немцев или их союзников. Приказываю, перейдя на оперативную готовность № 1, тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить»[32 - ЦВМА, ф. 216, д. 12487, л. 442. Подлинник.].

То есть что сделал Кузнецов? Он отправил заместителя в наркомат, и тот передал флотам условный сигнал о приведении их в боевую готовность. А потом, дождавшись, пока военные отправят свою директиву, выслушал от них все новости и уже тогда, не торопясь, написал более подробные приказы.

Что сделали на флотах, получив такие директивы? А что бы вы сделали? Правильно! С флотов пошли звонки в наркомат. Первым и главным вопросом было: «Стрелять на поражение можно?» «Можно!» – радостно отвечал нарком.

А в наркомате обороны что – телефона не было? Откуда вообще известно, что «Директива № 1» была на самом деле первой? Кто может утверждать, что, вернувшись с совещания, Тимошенко и Жуков не отправили первым делом в округа что-нибудь вроде «Привести в действие план прикрытия государственной границы» или не поручили тому же Ватутину связаться с командующими по ВЧ и предупредить их?

Кстати, согласно показаниям Павлова на следствии, Тимошенко той ночью звонил в округа. Но как!

«В час ночи 22 июня по приказу народного комиссара обороны я был вызван в штаб фронта. Вместе со мной туда явились член Военного Совета корпусной комиссар Фоминых и начальник штаба фронта генерал-майор Климовских. Первым вопросом по телефону народный комиссар задал: „Ну, как у вас, спокойно?“ Я ответил, что очень большое движение немецких войск наблюдается на правом фланге, по донесению командующего 3-й армией Кузнецова, в течение полутора суток в Сувалкский выступ шли беспрерывно немецкие мотомехколонны. По его же донесению, на участке Августов – Сопоцкин во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения…»

Прелестно! У Павлова идут такие донесения, а он отправляется вечером в театр на оперетку и потом в штаб глаз не кажет. Впрочем, и Тимошенко тоже не лучше…

«На мой доклад народный комиссар ответил: „Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь и случится неприятное, но смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации – позвоните“. На этом разговор закончился».

Хорош нарком? «Соберите штаб утром»! Если, конечно, не врет подследственный Павлов, жертва сталинизма. А он врал всю дорогу, пытаясь переложить вину с себя на других, врал и путал, думая, что лопух-чекист ничего в военных делах не смыслит.

Впрочем, у нас есть еще одни мемуары, особых сомнений не вызывающие. Это воспоминания маршала Захарова, который в то время был начальником штаба Одесского военного округа. Вечером 21 июня он находился в штабе полевого командного пункта в Тирасполе и, естественно, никуда оттуда не уходил. В Одесский округ тоже пришел звонок, но не в час ночи, а значительно раньше.

«Около 22 часов 21 июня по аппарату БОДО меня вызвал на переговоры из Одессы командующий войсками округа. Он спрашивал, смогу ли я расшифровать телеграмму, если получу ее из Москвы. Командующему был дан ответ, что я любую шифровку из Москвы расшифровать смогу. Последовал опять вопрос: „Вторично спрашиваю, подтвердите свой ответ, можете ли расшифровать шифровку из Москвы?“ Меня крайне удивило повторение запроса. Я ответил: „Вторично докладываю, что любую шифровку из Москвы могу расшифровать“. Последовало указание: „Ожидайте поступления из Москвы шифровки особой важности. Военный совет уполномочивает вас шифровку немедленно расшифровать и отдать соответствующие распоряжения…“».

В 22 часа и Жуков, и Тимошенко еще были в сталинском кабинете. Но кто-то ведь сообщил командующему Одесским округом о том, что надо ждать очень важную директиву. Значит, или нарком, или начальник ГШ позвонили кому-то из своих заместителей, коротко ввели в курс дела и приказали обзванивать округа. Возможно, этим как раз и занимался упомянутый, но не присутствующий Ватутин. Любопытна реакция Захарова:

«После получения такого распоряжения мною было немедленно дано указание начальнику шифровального отдела выделить опытного шифровальщика, способного быстро и точно расшифровать телеграмму, как только последует вызов из Москвы к аппарату БОДО и начнется передача. Спустившись в помещение узла связи, я вызвал к аппарату БОДО оперативного дежурного по Генеральному штабу и спросил его, когда можно ожидать передачу шифровки особой важности. Дежурный ответил, что пока не знает. Оценив создавшееся положение, около 23 часов 21 июня я решил вызвать к аппаратам командиров 14-го, 35-го и 48-го стрелковых корпусов и начальника штаба 2-го кавалерийского корпуса, командир которого генерал П.А. Белов был в то время в очередном отпуске и отдыхал в окружном санатории в Одессе… Всем им были даны следующие указания: 1. Штабы и войска поднять по боевой тревоге и вывести из населенных пунктов. 2. Частям прикрытия занять свои районы. 3. Установить связь с пограничными частями…».

Обратите внимание: начальник штаба Одесского округа начинает действовать за два часа до получения директивы. Он, по сути, и не нуждался в приказе – порядок действий ему диктовали предшествующие мероприятия и план прикрытия государственной границы. Поэтому странный двойной запрос из штаба округа (явно последовавший за двойным запросом из Москвы) он воспринял как сигнал к действию.

«Возвратившись в штаб, где к этому времени были собраны начальники отделов и родов войск, а также командующий ВВС округа, я информировал их о том, что ожидается телеграмма особой важности из Москвы и что мною отданы соответствующие приказания командирам корпусов. Тут же присутствовал командир 2-го механизированного корпуса генерал-майор Ю.В. Новосельский, штаб которого размещался в Тирасполе. Последнему также было дано указание о приведении дивизий корпуса в боевую готовность и выводе их в намеченные районы ожидания. Таким образом, непосредственно в приграничной полосе ОдВО по боевой тревоге были подняты семь стрелковых, две кавалерийские, две танковые и моторизованная дивизии и два укрепленных района…

Командующему ВВС округа было предложено к рассвету рассредоточить авиацию по оперативным аэродромам. Последний высказал возражения, мотивируя их тем, что при посадке на оперативные аэродромы будет повреждено много самолетов. Только после отдачи ему письменного приказания командующий ВВС приступил к его исполнению».

И лишь тогда подоспела директива:

«Примерно во втором часу ночи 22 июня дежурный по узлу связи штаба доложил, что меня вызывает оперативный дежурный Генерального штаба к аппарату БОДО. Произошел следующий разговор: „У аппарата ответственный дежурный Генштаба, примите телеграмму особой важности и немедленно доложите ее Военному совету“. Я ответил: „У аппарата генерал Захаров. Предупреждение понял. Прошу передавать“…

…Получив директиву народного комиссара обороны, я был очень взволнован, так как отданное приказание о выводе войск округа в районы прикрытия на государственную границу находилось в противоречии с полученными из Москвы указаниями. Мною было принято решение – передать от имени командующего войсками округа содержание приказа народного комиссара обороны командирам корпусов для неуклонного исполнения и руководства, что и было немедленно сделано. Однако прежнее распоряжение не только о приведении войск округа в боевую готовность, но и о выводе их в районы ожиданий тоже не отменялось. Более того, объявлялась боевая тревога во всех гарнизонах округа».

Оно конечно, не во всех округах были такие инициативные начштаба. Но согласитесь, вышеприведенный рассказ находится с показаниями Павлова в определенном противоречии.

Павлов вообще персонаж в высшей степени интересный.

Глава 7. «Жертвы режима»

Сколько фильмов и книг начинали рассказ о войне с этих драматических кадров! В четыре часа утра 22 июня немцы обрушивают на мирно спящих в казармах советских солдат огненную артиллерийскую бурю, перепуганные красноармейцы в нижнем белье мечутся по двору воинской части, падают, сраженные осколками…

Вот сейчас, сейчас меня спросят: «Неужели этого не было?» «Было! – отвечу я. – Конечно же, было! В 4-й армии Западного особого военного округа, расквартированной в Бресте, было именно так».

Это ж надо уметь – натянуть одну армию на всю границу! Да здравствует советское искусство!

Накануне войны непосредственно в Брестской крепости были расквартированы части 6-й и 42-й стрелковых дивизий – около 7 тысяч человек. Выйти из крепости не в сторону немцев можно было лишь через одни северные ворота. Кроме того, неподалеку от Бреста, в трех километрах от границы, стояла 22-я танковая дивизия. Расположена она была в военном городке на ровной местности, тут же жили семьи комсостава. Госпиталь 4-й армии находился и вовсе на острове через пограничную реку Буг. Немцы подняли в воздух аэростаты с корректировщиками и, как на учебных стрельбах, расстреляли все три дивизии.

Чем надо было думать, чтобы накануне войны так разместить войска? И кто персонально являлся обладателем этой умной головы? Исследователь Игорь Кузнецов в статье «Почему Брестская крепость стала ловушкой для своих защитников?» пишет:

«…Дивизии легких танков (а вооружена „брестская“ 22-я танковая дивизия была одними только Т-26) на берегу пограничной реки делать совершенно нечего. Сначала артиллерия должна подавить систему огня противника, затем пехота должна навести переправы и захватить плацдарм на вражеском берегу – и вот только после этого из глубины оперативного построения в прорыв должна ворваться танковая армада. Именно так докладывал высокому совещанию в декабре 1940 г. главный танкист РККА генерал Павлов, именно поэтому в „красном пакете“ районом сосредоточения для 22-й тд был указан отнюдь не восточный берег Буга, а Жабинка в 25 км от Бреста!»[33 - Кузнецов И. Почему Брестская крепость стала ловушкой для своих защитников? // URL: http://inosmi.ru/world/20130701/210545153.html]

Знакомая фамилия, однако! Уж не тот ли этот самый генерал Павлов, который накануне войны командовал Западным особым военным округом? И тот самый, который писал 22-й танковой дивизии директивы на разработку «красных пакетов»?

Прочие танковые и моторизованные дивизии РККА были размещены не ближе, чем в нескольких десятках километров от границы, куда не достанет никакой артогонь. Более того, к 22 июня все они должны были быть выведены из военных городков в районы сосредоточения. Все находящиеся в пограничной полосе стрелковые дивизии тоже должны были быть отведены на несколько километров от границы, на рубеж подготовленных позиций. А 22-я танковая и две стрелковые дивизии почему торчали возле границы, несмотря на планы прикрытия и приказы ГШ?

Будучи спрошены об этом на суде, командующий округом Павлов и командующий 4-й армией Коробков пытались перевалить вину друг на друга. Этот разговор, учитывая то, что мы уже знаем, более интересен, чем кажется. Итак:

«Я признаю себя виновным в том, что не успел проверить выполнение командующим 4-й армией Коробковым моего приказа об эвакуации войск из Бреста. Еще в начале июня я отдал приказ о выводе частей из Бреста в лагеря. Коробков же моего приказа не выполнил, в результате чего три дивизии при выходе из города были разгромлены противником…

…

Павлов: „После того как я отдал приказ командующим привести войска в боевое состояние (это что – какой-то новый армейский термин? – Е.П.), Коробков доложил мне, что его войска к бою готовы. На деле же оказалось, что при первом выстреле его войска разбежались.

Состояние боеготовности 4-й армии, находящейся в Бресте, я не проверял. Я поверил на слово Коробкову о готовности его частей к бою“[34 - Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 2, Кн. 1. Начало. – М… 2000. С. 382, 386.].

Гражданин Павлов и дальше будет пытаться представить себя банальным раздолбаем. Не проверил, видите ли… Четверть века в армии – и не проверил! Но давайте-ка послушаем Коробкова.

„Председательствующий. Подсудимый Павлов на предварительном следствии дал о вас такие показания: „Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совершила прорыв и дошла до Рогачева основная мехгруппа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста“.

Коробков. Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел.

Павлов. В июне по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.

Коробков. Я об этом не знал. Значит, Попова надо привлекать к уголовной ответственности за то, что он не выполнил приказа командующего“[35 - Органы государственной безопасности СССР… С. 390.].

Генерал-майора Попова, несмотря на то, что был он казаком и царским офицером, никто к ответственности не привлекал. Возможно, даже не допрашивал – ибо трудно поверить в то, что командующий округом забыл такие слова, как „шифровка“, „директива“, „телеграмма“, с помощью которых обычно отдавались приказы, или, на крайний случай, термин „офицер связи“. На вопрос председательствующего бывший командующий округом должен был представить черновики соответствующих директив, или хотя бы призвать в свидетели своего начальника штаба, сидящего рядом на скамье подсудимых – были, были директивы! Вместо этого он лепит неуклюжую сказочку о некоем распоряжении, отданном некоему генералу.

Но на самом деле все еще более отвратительно. В армии ведь понимали, что война близка, что части расположены крайне неудачно. Командиров РККА можно было упрекать во многом, но не в отсутствии инициативы, и они постоянно напоминали командованию, что части расположены плохо, что их надо из крепости убирать. И как реагировали на эти напоминания в округе? Слово свидетелям:

Подполковник Синковский (в то время майор, начальник оперативного отдела штаба 28-го стрелкового корпуса 4-й армии):

„…Командование 28-го СК возбудило перед командованием 4-й армии ходатайство о разрешении вывести 6-ю и 42-ю дивизии из крепости. Разрешения не последовало…“.

Командир 28-го стрелкового корпуса – это как раз тот самый генерал-майор Попов, на которого ссылался Павлов на суде. Возможно, его все же допросили – и уж он-то все рассказал!