Я тебя ненавижу

Ставит меня на ноги, медленно опуская руки с моей спины на ягодицы. Я дёрнулась, испугавшись пробежавшего по телу разряда, и отступила назад, наблюдая, как по его губам заскользила понимающая ухмылка.

– Может быть, ты будешь по мне скучать?

– Не шути так, пожалуйста.

– Кирилла должны арестовать скоро, – недобро улыбнулся он, не отвечая на мой вопрос, – насильников не любят на зоне. Я постараюсь, чтобы твоего присутствия требовалось как можно меньше, но показания всё же придётся дать.

Его голос был спокойный и отрешённый. Вспомнила тот холод в его глазах, когда он вышел из машины, будто действительно готов был убить, отчего я невольно поёжилась и сделала ещё шаг назад. Иногда Клим казался мне лучшим человеком на земле, а в такие минуты, как сейчас, вызывал страх, пробирающий до костей. И дело было не в том, что мне было жаль Кирилла, после того, что довелось испытать, я не была способна испытывать к нему что-то помимо ненависти, просто я не знала, на что способен Самгин.

Клим приблизился и положил руки на мои плечи, слегка сжимая:

– Не смотри так на меня, тебе я никогда не причиню вред. Но если кто-то тебя обидит, то не сомневайся, что я могу и убить.

На языке вертелось так много невысказанных слов, но вместо них я просто осторожно обхватываю ладонями его щёки, покрытые колючей щетиной, всматриваюсь в глаза и вижу, как в их тёмной радужке плещутся демоны, его личные, которых прячет от меня, скрывает под маской спокойствия и отрешённости, и чувствую, как они ползут по моим пальцам, вылезая наружу, а мне хочется их всех с собой забрать, вытащить из него, потому что я теперь знаю, что его постоянно что-то снедает.

На ум приходят слова Таисии Андреевны про любовь, которую с теплом вспоминаешь. А я не хочу никакого тепла, хочу кинуться в его огонь и сгореть вместе с ним дотла, и пусть останется только пепел, но в нём будем мы вдвоём.

Клим сжимает запястье, скользя моей же ладонью к своим губам, и целует.

– Спокойной ночи, Алёна.

Выходит из спальни, оставляя здесь меня, свой запах и своих демонов, сворачиваюсь на его кровати, закручивая себя в кокон его одеяла, и понимаю, что сегодня был один из худших дней в моей жизни, а я непостижимым образом умудряюсь сейчас чувствовать себя счастливой, потому что он рядом.

12. Клим

С ней у меня многое было в первый раз – первые сильные эмоции, первая ревность и первое желание убить за неё человека. Я и раньше участвовал в драках, но все они были скорее для потехи, от дозы алкоголя, что зашкаливала в крови. А тогда, в лесу, мои глаза застилала кровавая пелена, не чувствовал ударов, которые наносил, не понял, в какой момент кожа на костяшках полопалась, пока я полировал его череп.

Даже её голос, когда она попросила остановиться, раздался откуда-то издалека, возвращая меня обратно в эту реальность. Хотел убить, и плевать было на свидетелей, столпившихся вокруг, только его кровь успокоила мой гнев.

А потом, когда увидел её на дороге с разбитой губой, мне казалось, я сойду с ума. От мысли, что кто-то посмел её касаться и причинить боль, от страха, который я видел в её глазах и который причинял боль мне. В тот момент мне хотелось так сильно сжать её в своих объятиях, чтобы она срослась со мной, вошла в моё тело и стала частью меня, потому что за себя я никогда не испытывал страха. А за неё стал бояться до умопомрачения.

Фёдоров ещё в клинике сказал, что нужно срочно уладить вопрос с прилюдным избиением пока ещё не виновного Кирилла, объяснив на пальцах, чем мне будет грозить эта выходка. И всё сводилось к одному-единственному человеку, который мог решить возникшие проблемы парой звонков нужным людям, и тошно было от необходимости обращаться за помощью к отцу, который отнесёт эту просьбу к списку моих вечных долгов перед ним, а расплачиваться придётся, выполняя его приказы.

Не стал звонить ему тогда, знал, что заберут, только не рассчитал, что так быстро сработает доблестная милиция. Фёдорову особого труда не стоило вызволить меня, но его действия не отменяли следствия и предъявления обвинения в причинении вреда здоровью средней тяжести. Поступил бы я иначе, будь у меня возможность прокрутить день назад? Нет, потому что воспоминания о крови Кирилла на моих руках доставляли удовольствие.

Мы стояли с Максом у здания Изолятора временного содержания, скуривая сигарету за сигаретой в тишине. Мне нужно было побороть отвращение к себе, чтобы набрать номер отца, а Макс, похоже, думал о чём-то своём.

– Дай трубу.

Друг протягивает свой телефон, и я набираю номер отца, молясь, чтобы он не взял трубку, а я – получил отсрочку. Но высшие силы не вняли, и отец ответил.

– Похоже, сын, жизнь тебя ничему не учит, что в Англии, что в России совершаешь одни и те же ошибки, – наслаждался отец звуком собственного голоса, после того как переварил мой рассказ, – поэтому закрывай поручение и возвращайся в Оксфорд.

Я положил трубку, зная, что, в зависимости от настроения моего отца, Кирилла ждёт длительный срок, в лучшем случае, а в худшем – на его отца будет нарыто столько компромата, что они смогут делить соседние камеры, а в том, что компромат будет, – я даже не сомневался. Отец никогда не работал честно, закон его в принципе не интересовал, потому что он считал себя выше закона и сам устанавливал правила игр, которые вёл в России.

Его методы всегда меня отвращали, как и его отбелённый бизнес, созданный на крови и костях, но, как любил повторять отец, работу его я ненавижу, зато люблю деньги, которая она приносит. Я же мечтал, что когда-нибудь смогу построить честный бизнес, но пока в России правят такие, как Анатолий Самгин, лучше искать другое поле.

– Что он сказал?

– Что нужно возвращаться в Англию.

– И что будешь делать с Алёной?

Бросил на друга взгляд, задаваясь вопросом, когда она успела «из той девчонки» вдруг вырасти в его глазах до «Алёны».

– С Алёной, значит?

Макс пожимает плечами.

– Что-то есть в ней, признаю.

Слушать рассуждения друга о девушке, которую считал своей, не хотелось (и пусть она об этом ещё не знает). Друг детства, верю ему больше всех, но доверил ли бы ему Алёну? Да ни за что на свете.

– Макс, лицо Кирилла видел? Если хочешь, украшу также.

Кирилл припёрся к отделению, когда меня уже выпустили, но он рассчитывал на другой исход и явно хотел лицезреть меня за решёткой. Мы как раз с Фёдоровым стояли у ворот, обсуждая заявление Алёны и всё, что адвокату удалось раскопать на Кирилла и его семью, когда Горяйнов выбрался из чёрного тонированного джипа. Я его не признал, увидел парня с опухшей рожей и заплывшими глазами, но внимания никакого не уделил, поэтому не был готов к тому, что он додумается на меня накинуться и нанести два удара: под рёбра и в лицо.

– Сука, – шиплю я, чувствуя, как по щеке струится кровь, у него был кастет.

Фёдоров, как бывший военный, оперативно скрутил парня, пока я сгибался в три погибели, надеясь, что мне не разорвало печень, а там уже подоспели сотрудники ИВС. Мой прозорливый адвокат попросил зафиксировать факт нападения на его доверителя и передать запись с камер видеонаблюдения.

Кирилл приехал не один, а с Горяйновым-старшим, тяжело вылезшим следом из машины, и явно атлетичностью сын пошёл не в отца – откормленного борова в синей форменной одежде с погонами. Распознать что-либо по лицу Кирилла было невозможно, но я чуял, что он растерян, как и его папаша, оба не понимают, как я оказался так скоро на свободе.

Смотрю на Кирилла, и вновь глаза наливаются кровью, мышцы непроизвольно напрягаются, адвокат преграждает мне дорогу к нему, видя, что я на взводе, и лишь осознание, что сейчас не то место, где следует осуществлять возмездие, меня останавливало.

– Клим, поезжай домой, – слышу совет адвоката, – я с ними разберусь.

Макс подъехал буквально следом за ними и наблюдал всю сцену, но поучаствовать не торопился, а лениво облокотился на свою машину в ожидании меня.

На физиономии прокурора было написано, что разговаривать со мной или моим адвокатом – ниже его достоинства, а я и не рвался, он был мне совершенно не интересен, потому доверил завершить дело Фёдорову и направился к Максу.

***

Избить Горяйнова, попасть в Изолятор было не такой большой платой за то, чтобы, когда я вернулся домой, встретить там ожидавшую меня девушку. Увидел её, синяки и ссадины, оставленные Кириллом на ней, и пожалел, что не развязал драку у ИВС.

Мой адвокат постарался и нарыл на него целое досье с показаниями девушек, которые подавали заявления об изнасиловании, где ему была отведена главная роль, и все дела были благополучно забыты. Оказывается, сын прокурора любил жёсткий секс без согласия партнёрш. Что же, в тюрьме у него подобного будет навалом, правда, роли немного поменяются.

В голову закрадывалась чёрная мысль о том, как бы я себя повёл, если бы Кириллу удалось совершить задуманное, сомнений не возникало – убил бы. Спланированно или нет, не знаю, но не смог бы жить, зная, что он где-то портит воздух, даже за решёткой, может, и дал бы ему надежду на жизнь, потомил год среди других осуждённых, которые бы пользовались им, пока не сломали, а потом, если сам не закончил бы своё существование, то помог бы ему в этом.

Сон не шёл, раз за разом прокручивал в голове рассказ Алёны о произошедшем с ней кошмаре. Когда она пересказывала, то обронила фразу о том, что меня видели в клубе с другой девушкой и решили, будто я её бросил. Как тут не поверить в эффект бабочки? Не будь я конченым дебилом, не позвони Миле и не позови её в город Н., нас не увидели бы в клубе, знакомые Алёны не сделали бы вывод о том, что я утратил к ней интерес, и насильник, возможно, сдержался бы в отношении девушки. Впрочем, я не сомневался, что Кирилл псих, раз его мозг настолько отключался, что он не мог контролировать себя под боком у тренеров и товарищей по команде, а значит, если не там и в тот день, то он выбрал бы другое место и время.

И всё же от меня Алёне были одни беды. И чем сильнее я хотел держаться от неё подальше, тем хуже был итог этих стараний. Но больше я не собирался убегать от своих чувств, они победили окончательно и бесповоротно, они ломали меня, изменяли, делая совсем другим человеком. А может, я таким и был изначально? Не знаю. Меня затапливало сокрушительным теплом, когда я смотрел на неё, и вся жизнь «до» казалась серой и убогой. Это и есть любовь? Когда сердце разрывается на маленькие кусочки, как от атомного взрыва, с периодом распада длиною в жизнь.

Утром, проходя мимо своей спальни, услышал, как соня, что в ней спала, чихает. Чёрт, ну конечно, она же вся продрогла вчера, долго находясь в лесу в мокрой одежде. Осторожно постучал по двери, не желая её пугать, ответом было очередное чихание.

– Привет, – поздоровалась девчонка, снова чихая в ладонь, – прости, не могу остановиться.

– Привет, кажется, кто-то заболел, – удручённо заметил я, размышляя, останется ли она у меня ещё на чуть-чуть.