Ты принадлежишь мне

Но, похоже, Лев и не заметил, не понял, как меня назвал. Чьим прозвищем. И до меня дошло, что, как бы ни пленила его работница «Рая», думал он сейчас о своей племяннице. Обо мне. И я вдруг ощутила, что ревную сама к себе.

На миг оторвавшись от губ, усадил иначе, так, что теперь я находилась на нём в позе наездницы, остро ощущая сквозь бельё твёрдое подтверждение его желания. Большого желания. От соприкосновения напряжённого клитора и его члена ударом тока прошило тело, заставляя изогнуться. Пропуская через каждый позвонок электричество.

Поймала губами его губы, делясь выдохом и вздохом. Ощущая ласку его языка.

То, что он делал со мной, не шло в сравнение с теми чувствами, что дарили другие мужчины. Точнее, парни, ещё не доросшие до этого высокого звания. Их было немного, но всё же каждый вмиг превратился в старый кадр на фотоплёнке. Выгоревший на солнце.

Мутным взором прошлась по толпе. Большинство посетителей смотрели на нас с явным возбуждением на лицах. Словно мы устроили для них заранее подготовленное шоу. И когда один из охранников заметил, насколько я увлечена делом, нас закрыли тяжёлыми шторами от чужих глаз.

– Твой запах сводит меня с ума. – Питон провёл носом по изгибу шеи, втягивая воздух, прикусил тонкую кожу, причиняя сладкую боль и вызывая мурашки. Жмурюсь от удовольствия, опасаясь, что моя влага испачкает ему брюки. От этой мысли стало стыдно. И сладко.

Лев вновь прижался к моим губам, словно он – утопающий, а я – единственная, кто может поделиться с ним кислородом. Живительным даром, которым владею лишь я. Опьяняя собственным голодом, одержимостью мной. Целовал меня, не желая дать и минуты опомниться, оттолкнуть его. Сжимая мои ягодицы, задирая юбку до поясницы.

В голову ударила горькая мысль, что я веду себя неправильно. Так нельзя. Это противоестественно, грязно. Порочно и стыдно. Настолько, что в этот момент я бы отдала часть жизни, лишь бы не знать, кем мне приходится Лев.

Задыхаясь, отстранилась, упираясь ладонями в широкие плечи, которые тут же напряглись. А руки на мне сжались сильнее. Питон невербально дал понять, что он никуда меня не отпустит. Даже если я буду очень просить. А это значит, что на моей стороне лишь правила «Рая», постулаты, которые принимает каждый сюда входящий.

Посмотрела на него пьяно сквозь прорези маски. Вглядываясь в серые, штормовые глаза, которые сейчас затопил зрачок. Делая их почти полностью чёрными. Опасными.

– Мы договорились на один поцелуй, – сбиваясь, напоминаю условия сделки.

Мои слова медленно добрались до сознания возбуждённого Питона.

Когда Лев подался чуть вперёд, так, что мы почти касались друг друга носами, я замерла, забывая, как дышать. Заглянул мне в глаза. Словно ища в них ответы на свои безмолвные вопросы. И я вдруг поняла, что для него происходящее вовсе не игра, правила которой известны всем на этом этаже. Багров забылся, потерялся во мне.

И это был лучший подарок на Новый год, Рождество и день рождения, вместе взятые. За всю мою жизнь. Простая девчонка, выращенная как сорняк в детском доме, вдруг обрела власть над таким человеком, как он.

Вздрогнула, когда его пальцы коснулись маски.

– Сколько будет стоить, чтобы ты сняла маску? – спрашивает севшим голосом. Сухим, потрескавшимся, как выжженная солнцем земля.

Пробуя не терять самообладания, отвожу его руку, но вместо того, чтобы её убрать, он сжимает мой подбородок. Изучает моё лицо. И я слышу бешеное биение своего сердца, ток крови в ушах, перекрывающий все посторонние звуки.

Меня опутывает чистый, неразбавленный страх.

Заглядываю ему за плечо, забыв, что мы скрыты от других гостей. Понимая, что охрана не придёт мне на выручку.

– Я могу сделать для тебя всё, но не снять маску, – выдыхаю заготовленную на такие случаи фразу, не до конца понимая её значение. Меня так учили.

Единственное, что я сейчас понимала, – возможно, это мой единственный шанс быть с ним. Быть его. Хотя бы ненадолго. На короткий промежуток времени. Чтобы завтра я могла вновь притворяться, что он для меня всего лишь дядя.

Питон притянул меня ближе, поцеловал губы мимолётным касанием. И откинулся на спинку стула.

– Я хочу попробовать тебя, – произносит слова, значение которых мне не понять. Мы же целовались… Что он имеет в виду? Рядом витала мысль-догадка. Но такая порочная, что я не восприняла её всерьёз.

Губы горели и тут же сохли. Я облизнулась, боясь выдать свою неопытность. В таких заведениях скромность – последнее, чего ждут от обслуживающих девочек.

– Сядь на стол, – приказал Питон, развеивая мои сомнения. Подсказывая, что я его основное блюдо.

Он действительно хочет сделать ЭТО?

Глава 3

У меня совершенно не вязалась та ласка, которую, кажется, он мне предложил, с этим местом. С незнакомкой, чьё лицо он даже не видел. И никогда не увидит.

Должно быть, в моих глазах слишком явственно читалось удивление. Питон смотрел неотрывно, цепко. Так остро, что я резалась об этот взгляд. Холодная ухмылка на миг скривила губы. Циничная и равнодушная.

– Ты же сказала, что можешь сделать всё, – напоминает вкрадчиво, – поэтому опусти свою задницу на стол.

Странно. Но Лев, будучи в облике дяди, никогда не разговаривал со мной таким тоном. Как бы ни злился. А эту эмоцию я выбивала из него чаще всего.

Сейчас же мне казалось, что незнакомка в маске для него всего лишь вещь. Не дороже надувной куклы.

С её чувствами необязательно считаться. А если надоест – можно проткнуть и выпустить воздух.

Но всё же интонация его голоса подсказала, что перечить не стоит. Хотя я вправе отказаться. Встать и уйти. Забрать заработанное и попробовать жить дальше с тем знанием, которое сегодня получила.

Но, кажется, я никогда в жизни ни о чём так не мечтала, как о Питоне. И я осталась. Снова переходя черту.

Как бы ни хотелось мне подняться с его колен с грацией кошки, вышло лишь с грацией картошки. Перекинула через него ногу, каблук подвернулся, и я в полёте схватилась за крепкое плечо.

Но мой клиент даже не пошевелился. Замер как каменное изваяние, следя за мной со странным безразличием, граничащим с отрешённостью.

Я же, прикусив щёку изнутри едва не до крови, заставила себя успокоиться и унять нервную дрожь, пробивавшую всё тело вместе с тлеющим возбуждением.

Уселась, куда он велел.

На моём месте мои опытные товарки наверняка приняли бы завлекающую позу. Сели бы, положив ногу на ногу, как Шэрон Стоун в «Основном инстинкте», чтобы затем эффектно развести колени врозь. Но у меня от взгляда Питона все внутренности сжались в тугой ком. Трясло как лист на ветру. Ещё немного, и я свалюсь в обморок от переизбытка чувств.

Странно, что, когда мы целовались, никакой злости я не замечала. Или слишком отдалась ощущениям. Процессу, о котором давно и тайно мечтала.

Сейчас я куда больше напоминала отличницу, вызванную в кабинет директора за первую в жизни провинность.

Лев подался вперёд, протянул ко мне руку, обжигая прикосновением колено, заставляя развести бёдра в стороны. Провёл пальцами от щиколотки, направляясь по икре к бедру. И я не понимала, он ласкает или изучает меня, перед тем как решить, в каком виде лучше приготовить. Запечь или сварить. Относясь ко мне с такой осторожностью, словно я ядовитая рыбка фугу. Одно неловкое движение, и дядя – труп.

– Как давно ты здесь работаешь? – спрашивает, пока его рука двигается в направлении моей промежности. Отчего тело пронзает непроизвольная дрожь. Мышцы сжимаются. Воздух резко входит в лёгкие.

Немного шершавые пальцы проходят по внутренней стороне бедра, сбивая дыхание сбивается. Желание загорается по новому кругу. А я медленно таю, стекая в свои тонкие, невесомые трусики, спрятанная от него смешной преградой в виде вульгарных колготок в крупную сетку.

Стоило бы соврать. Сказать, что я работаю в «Раю» пару лет или хотя бы год. Но словно одурманенная говорю правду.

– Недавно, – облизываю горящие после наших поцелуев губы.

Впиваюсь взглядом в его лицо, пытаясь разгадать, узнал ли он меня. Но он не реагирует на мой ответ. Словно он это всего лишь праздный интерес.

Мог ли дядя распознать во мне свою племянницу? Нет. Ведь тогда Лев не вёл бы себя подобным образом. Он прекратил бы всё сразу. Не касался бы меня. Выволок отсюда. Наказал…

И воображение немилостиво подсунуло воспоминание о его последнем наказании. От которого мне всё ещё стыдно. Но сейчас румянец прятала ажурная маска. Сейчас я могу быть другой.