Я тебя ненавижу

Весь вечер насмарку. Бросаю деньги на стол, рассчитываясь за нашу компанию.

– С тобой, Макс, мы ещё поговорим.

Алёна попрощалась с одногруппницей, которая была сбита с толку всем происходящим и явно задета последним комментарием Макса. План Алёны точно не удался.

Макс нагнал нас, когда мы уже подошли к моей машине.

– Ну чего ты, Самгин, – начал он, запыхавшись, еле ворочая языком – что она, лучше других твоих тёлок, что ли, которых мы вдвоём, а?

Оборачиваюсь на Алёну, слушающую всё это широко распахнув глаза, такое в её картину мира явно не умещается. А для меня, уже успевшего пресытиться женским вниманием, подобное было в порядке вещей. Тру переносицу, прикрыв глаза, чтобы только не врезать Максу, не понимая, какого хера на него нашло.

– Убирайся, Макс, пока можешь, – смотрю в его глаза, покрасневшие от напряжения и алкоголя, – или я помогу.

Макс внял моим словам и направился к Олесе, должно быть решив, что нечего добру пропадать.

Поворачиваюсь к своей девушке, уже не зная, моя ли она ещё, чувствуя усталость оттого, что, должно быть, снова придётся искать, бежать, нагонять её.

– Снова исчезнешь? – рассматриваю её, стоящую на морозе, в шапочке с помпоном и терзаемыми ветром рыжими волосами. Она смотрит куда-то на носки ботинок, не поднимая на меня взгляда, и я понятия не имею, что там в этой голове творится.

Взмахивает ресницами, прожигая пронзительными голубыми глазами, и я замираю, как смертник в ожидании казни. Но она подходит, сама, медленно.

– Клим, – забирается ледяными руками под мою одежду, к обнажённой коже, выбивая воздух из лёгких, и смотрит совсем не кажущимися сейчас невинными глазами, – а теперь представь, что ты такое только что обо мне узнал.

Её руки холодные, но прикосновения к моей коже оставляют ожоги, обращаю лицо к небу и падающему с него снегу, чувствуя жар.

– Убил бы тебя, – отвечаю со всей серьёзностью, возвращая взгляд к её лицу.

Она улыбается, сбивая меня с толку.

– Хорошо, тогда знай, что я поступлю так же, если ты мне когда-нибудь изменишь. Тебя. Её. Их.

– Опасная девочка, – улыбаюсь я, выдыхая напряжение.

– Просто расскажи о себе, чтобы очередной твой «друг» или «брат» не раскрывали мне глаза на тебя, – Алёна произносит это, прижимаясь щекой к моей груди, и я понимаю, что она права, но внутри грызут сомнения, что не примет, оттолкнёт меня моя чистая девочка.

17.

Алёна

Спустя неделю, когда наконец Данилевский вернулся из своей поездки в Москву, он устроил мне прогон по всем элементам, которые я умела исполнять, проверяя остатки моих способностей, изматывая до потери сознания, и только слова моего действующего тренера были способны остановить его. Он будто нарочно хотел показать, что я не потяну его, не справлюсь, хотя над Настей так не измывался.

К вечеру, когда я была готова лечь на мат и вырубиться от усталости, он тоном, не терпящим возражений, велел пройти в тренерскую для разговора тет-а-тет. Таисия Андреевна очень хотела присутствовать при нём, но Данилевский не позволил.

– Алёна, нам предстоит очень много работы, – начал он, когда я наслаждалась твёрдой поверхностью стула под собой, мышцы так сильно ныли, что я практически перестала ощущать своё тело, – но мне нужно понимание, что, если я соглашусь с тобой работать, мои старания и моё время не пропадут даром.

Я удивлённо на него посмотрела, ожидая продолжения.

– Мне нужно, чтобы ты ответила только на один мой вопрос, от твоего ответа зависит, буду ли я тебя тренировать или нет.

– Хорошо, – мой язык почти не двигался во рту, и звук голоса кажется странным, шершавым, как стёртые ладони.

– Ты готова пойти на всё ради золота Олимпийских игр?

Я тут же киваю, но он продолжает, не давая мне сказать «да»:

– Готова всё время уделять тренировкам, готова забыть о личной жизни, семье и учёбе на предстоящий соревновательный год, готова мало спать и много тренироваться, готова рисковать, выполняя сложнейшие элементы, готова беспрекословно слушаться меня? Если сейчас ответишь положительно, а потом я узнаю, что ты бегаешь на свидания, или увижу, что ты сомневаешься в моих методах, то наше соглашение будет разорвано. Я не потерплю ослушания, найдутся другие спортсменки, которые захотят золота больше тебя. Я не прошу тебя ответить сейчас. Даю тебе сутки на размышления, а теперь можешь идти отдыхать.

Еле волоча ноги, я вышла из тренерской. Во рту неожиданно пересохло. Сумина никогда от меня ничего подобного не требовала, я просто приходила в зал и выкладывалась по полной – этого было достаточно, чтобы стать одной из лучших. Запрет на личную жизнь у нас присутствовал, но скорее формальный, как правило, просто не было времени её вести. Таисия Андреевна, как и все остальные на базе, видела, что Клим забирает меня на машине, и, особенно после того как он избил Кирилла, никто не сомневался в характере наших отношений, но ни разу она не подошла и не потребовала их прекратить.

Сейчас я понимала, что Данилевский хочет иметь тотальный контроль надо мной и всеми сферами моей жизни, пока мы не получим желаемое. Ему не нужна была ученица, которая будет отвлекаться на посторонние факторы, будь то личная жизнь, на которую мы не имели права, или учёба, о которой просто забывали гимнастки.

На улице было темно и холодно, но мне было необходимо прочистить утомлённый мозг. Я села на одну из лавочек, расположенную на территории базы, и стала рассматривать асфальт под ногами. Времени отгонять мысли о Климе у меня просто не было. Завтра начнётся новый день и новая изматывающая тренировка. А потом ещё и ещё.

И до разговора с Данилевским я знала, что не могу заводить отношения, пока не добьюсь своей цели, мне необходимо было отрешиться от всего и быть погружённой в тренировки полностью. Чувства к Климу были тем балластом, который меня ограничивал, но при этом я была не в силах отказаться от него. Меня тянуло к нему всеми фибрами души.

Противоречивые мысли раздирали, я не знала, что делать. Выбор был до банального прост. Либо Он. Либо возможное олимпийское золото. Я не имела никакого права просить его ждать меня. Несмотря на то, что он согласился не заниматься сексом оставшиеся месяцы до игр и иметь со мной практически платонические отношения, предложить ему не видеться это время и при этом хранить мне верность было бы с моей стороны крайне эгоистично. Но стоило только представить, как к нему прикасается другая девушка, мой мозг закипал. Я попыталась вообразить себе ситуацию, в которой он скажет: хорошо, я понимаю, увидимся через восемь месяцев, я подожду – но ничего не получалось.

Впереди меня ожидало множество испытаний, соревнования и отбор на главное состязание моей жизни, а это значит, что мы в любом случае практически не сможем видеться.

Неужели я могла выбрать человека, которого знала немногим больше полугода, и забыть о цели всей своей жизни? Если я скажу Данилевскому «нет», моё имя никогда не будет прописано в истории золотыми буквами, я стану одной из многих, на чьём пути оказались преграды, которые они не смогли преодолеть. Сначала я думала, что травма – это то, что больше всего может помешать мне попасть на Олимпиаду, но теперь стало очевидно, что чувства могут быть куда разрушительнее для мечты.

Мои руки дрожали, когда я набирала смс-сообщение Климу и интересовалась, будет ли у него время со мной поговорить. Молодой человек ответил, что скоро приедет. Сердце так тревожно билось в груди, будто хотело сбежать от глупой хозяйки. Я уговаривала себя, что у меня просто нет выхода, что я не имею права сделать другой выбор, что слишком много препятствий было преодолено, чтобы отступать назад.

Должно быть, Самгин был неподалёку, потому что его машина остановилась у стен тренировочного комплекса буквально через пятнадцать минут. Я продолжила сидеть на лавочке, не двигаясь с места, когда он вышел из машины.

Не в силах на него смотреть, опустила глаза. Он выглядел немного встревоженным, будто понимал, что я сейчас скажу очередную глупость, которую ему придётся разгребать.

– Что случилось? – спросил Самгин, приблизившись ко мне, но, словно о чём-то догадываясь, он не делал попыток, как обычно при встрече, поцеловать меня.

Поднялась, запрокидывая голову, чтобы посмотреть в свете тусклого свечения фонаря в его будто вылепленное скульптором, ценившим мужскую красоту, лицо.

Я онемела, заготовленные слова, которые прокручивала в голове, не шли с языка. Жмурюсь так, словно кидаюсь в тёмное бушующее море и будь что будет, когда ударюсь о его холодные воды.

– Нам нужно расстаться, – слышу свой тонкий голос.

Может, это была всего лишь игра моего воображения, но я почувствовала, как от него начал исходить холод, словно его заволокло льдом, как бывает с окнами зимой, когда внутри тепло, а снаружи мороз. Зелёные глаза стали почти чёрными от расширившегося зрачка, спрятавшего радужку.

– И в чём причина этого решения?

Вопрос звучит так безэмоционально и сухо, что создалось впечатление, будто он не сильно удивлён.

Опускаю веки, потому что мне больно на него смотреть.

– Данилевский сказал, что он возьмётся меня тренировать, если на время до Олимпийских игр у меня не будет ни с кем отношений.

Произношу эти слова и сама понимаю, насколько жалко они звучат. Насколько я, должно быть, выгляжу жалкой сейчас в глазах Самгина.

Мне очень страшно, но я всё же поднимаю ресницы и словно ударяюсь о стену, которую успел возвести между нами Клим. Здесь больше нет того парня, которого я знала. Он в одно мгновение стал совершенно чужим, отчужденным человеком, не могу прочитать в его глазах ничего. Лишь тёмная бездонная пустота.