Двое в пути. Записки Белого Лиса

– И при этом продолжают страдать,– учитель снисходительно хмыкнул. – Не всё так просто, Лис. Даже если ты не поддаёшься на пропаганду, ядовитое семя, заложенное умом в фундамент личности, всё равно прорастёт. Ты можешь его не поливать и всячески игнорировать, тогда растение получится чахлым и забитым. Но из семени лебеды никогда не вырастет роза. А из семени страдания не проклюнется радость жизни.

– Не преувеличивай,– отмахнулся я,– в нашем мире полно людей, которые знают толк в мирских радостях.

– Это ты о так называемых хозяевах жизни говоришь? – ехидно поинтересовался Ворон. – Среди богатых и красивых страдальцев ничуть не меньше, чем среди нищих и уродливых, уж поверь. Чаще даже наоборот. Фотомодели, например, смертельно боятся утратить свою красоту, и каждая новая морщинка становится для них настоящей трагедией. А богачи пребывают в ужасе от того, что не смогут забрать своё богатство в могилу. Впрочем, абсолютно все люди постоянно стремятся заглушить своё изначальное страдание, поэтому пытаются урвать ещё и ещё кусочек от жизни и при этом совершенно разучились ценить то, что уже имеют.

– Но разве наша жизнь не полна страданий на самом деле,– попытался возразить я,– это же объективно.

– Наша жизнь – это просто сосуд,– учитель сочувственно улыбнулся,– пустой сосуд. Только от тебя зависит, наполнишь ли ты его болью и страхом или радостью и душевным покоем.

– Если я правильно тебя понял, то от нас ничего вообще не зависит,– я невесело усмехнулся. – Мы ведь так или иначе умираем, а значит, испытываем страдание в момент смерти. От этого никуда не деться. Получается, семя страдания заложено в нашу человеческую природу изначально.

– Чушь! – Ворон небрежно отмахнулся от моих слов. – Нам внушили мысль, что смерть связана со страданием, но это заведомая ложь. Смерть – это просто зародыш новой жизни, не более того. Для того, чтобы заложить позитивную основу своей жизни, людям нужно всего-то осознать эту простую истину и научиться правильно умирать, так, чтобы боль и страх не посещали их мысли и чувства в момент перехода.

– Но физической боли не всегда удаётся избежать,– я по инерции продолжал спорить, хотя в душе был согласен с учителем.

– Лис, ты не путай ощущения с ментальными концептами,– пожурил меня Ворон. – Физическая боль – это просто один из сигналов нашего тела. Страданием боль делают наши оценки. Ум окрашивает полученный сигнал негативными красками, но это просто очередной штамп, почерпнутый нами из ноосферы. На самом деле мы страдаем только от того, что так положено, так нам повелели пастухи. Вон буддисты, так те вообще призывают своих адептов испытывать отвращение к сансаре. И ведь многие из них действительно испытывают. Ты только подумай, что получается. Мы, истинные хозяева своей реальности, послушно уродуем свои жизни в угоду каким-то пришлым паразитам. Вот это по-настоящему отвратительно.

– И что ты предлагаешь? – я решил разом перейти к конструктивным действиям. – Создавать свои ментальные конструкты взамен тех, которыми пастухи нас гнобят?

– Ты же не думаешь, что это так просто? – учитель горько усмехнулся. – Создать мыслеформу недостаточно, нужно ещё, чтобы она овладела массами. А для этого требуется грамотно внедрить её в общественное сознание и накачать подходящими энергиями. Люди пока не научились таким техникам, это прерогатива пастухов. Мы не в состоянии им противостоять на равных, мы можем только защищаться.

– Как можно защититься от ноосферы? – уныло пробормотал я.

– Не позволяй собой манипулировать,– учитель ободряюще похлопал меня по плечу. –Принимай как данность только то, что можешь проверить, а остальное пусть остаётся в статусе «возможно». Никто не может тебя заставить верить пастушьим сказкам. Свобода выбора – это несравненное право свободного человека, и нужно научиться им пользоваться.

– Сам же говорил, что пастухи используют выбор как инструмент для своих манипуляций,– возразил я.

– Это правда,– в голосе учителя я заметил какие-то нервозные нотки. – Нам подкидывают симулякры выбора, чтобы заставить нас согласиться с извращённым положением вещей. Когда ни один из предложенных вариантов не является приемлемым – это лишь подобие выбора, нас просто вынуждают выбирать меньшее из зол. Но при этом мы всё равно выбираем зло, как ни крути.

– Но как быть, если других вариантов просто не существует?

– Мы сами творим свою реальность,– учитель невесело усмехнулся. – Если ты не в состоянии реализовать приемлемый вариант – это вовсе не значит, что его в принципе не существует, просто ты его не видишь. Что ж, такое случается. В таком случае лучше вообще отказаться от выбора, нежели добровольно соглашаться на то, что сам считаешь злом. Впрочем, это лишь моё мнение, тут каждый решает сам.

Мысль была не такая уж тривиальная. Вне контекста она прозвучала вроде бы логично, но что-то мне подсказывает, что применимость Воронова метода в реальной жизни довольно сомнительна. Впрочем, долго обдумывать этот вопрос у меня не получилось, поскольку мы незаметно дошли до землянки. Ворон смахнул прошлогоднюю листву с деревянной дверцы и повернулся ко мне.

– Лис, ты ведь помнишь, как меня можно разбудить в случае чего? – он внимательно смотрел мне в глаза, словно хотел убедиться, что я проникся смыслом его слов. – Если тебе что-то понадобится, да хоть просто посоветоваться, ты, пожалуйста, не стесняйся. Ничего страшного не случится, если я проснусь немного раньше срока.

– Не волнуйся, папочка,– я скорчил умильную рожицу,– я буду паинькой и не стану безобразничать в твоё отсутствие. Спи спокойно, Ворон,– добавил я уже серьёзно,– я способен позаботиться о нас с Никой.

– К чему эта бравада,– посетовал учитель,– на тебе ведь теперь лежит ответственность за троих.

Пару секунд я переваривал его странное высказывание, а потом до меня дошло.

– Ника ждёт ребёнка,– завороженно пробормотал я.

– Вижу, она пока с тобой не поделилась этой новостью,– улыбнулся Ворон. – Это будет девочка.

Да уж, новость была прямо-таки сногсшибательная. Я стану папой. Не знаю, что должны чувствовать женщины, когда у них под сердцем зарождается новая жизнь, если даже мы, мужики, буквально шалеем от перспективы стать отцом. Я даже не заметил, как ноги сами понесли меня обратно домой, к моей малышке, вернее, теперь уже к двум малышкам.

– Прощай, Лис,– тихий голос Ворона остановил меня, когда я уже успел удалиться от его берлоги метров на двадцать. – Береги своих любимых.

– Сберегу,– самоуверенно заявил я и, помахав учителю на прощанье, скрылся за деревьями.

В тот момент меня совсем не удивило его напутствие, наверное, было не до того. Но ночью я вспомнил это печальное «прощай», и оно заставило меня всерьёз задуматься. Почему-то у меня сложилось устойчивое ощущение, что Ворон не надеялся больше со мной встретиться. Может быть, он не просто устал, а серьёзно болен? Но он не стал бы от меня скрывать свой недуг. Значит, он чует опасность, но пока не может определить её источник. Да, такое возможно, и мне нужно быть вдвойне осторожным, по крайней мере, пока мой всесильный гуру не выйдет из спячки. Ведь теперь на мне лежит ответственность за двух любимых девочек.

11 мая

Это моя последняя запись. Больше я к этим тетрадкам не притронусь, так уж сложилось. Витёк дал мне два часа времени, но так много мне не потребуется, хватит и часа. Наверное, это странно тратить целый час на писанину, когда можно было бы употребить его на что-то более рациональное. Не спорю, это просто блажь. Просто логика повествования требует, чтобы у истории был конец. Так вот, это он и есть.

Уже на второй день нашей жизни без Ворона у меня началась форменная паранойя. Всё мне мерещилось, что кто-то за мной следит. Две ночи я вообще не спал, типа, караулил, потом днём немного компенсировал недосып, но усталость уже начала сказываться, в основном, на нервишках. На третью ночь я всё-таки немного подремал, но от этого стало не легче, я всё равно постоянно чувствовал затылком чей-то весьма недружественный взгляд и вздрагивал от каждого шороха. Оставить Нику одну в доме я не решался, так что нам поневоле пришлось перейти на вегетарианскую диету. Впрочем, разницы я всё равно не заметил, поскольку напрочь утратил аппетит.

А при этом ничего не происходило, жизнь текла спокойно и размеренно, никто нам с Никой не угрожал, никакие враждебные катера к острову не приближались. Да и погодка была на удивление расслабляющая. Солнышко пригревало почти по-летнему, нежно-салатовая травка покрыла холмы пушистым подшёрстком, наши домашние берёзки украсились серёжками, вот-вот полезут листики. В общем, благодать. Ника тоже будто бы поддалась этому восторженному весеннему ожиданию, она распустила волосы и порхала по дому легкокрылой бабочкой. И только я ходил хмурый и настороженный, как старый дед, и ничего не мог поделать со своей подозрительностью. В конце концов я не выдержал и отправился будить Ворона. Он ведь сам предложил, чтобы я не стеснялся.

Лес встретил меня громким птичьим гомоном. И когда только все эти пичуги успели вернуться на остров? В своей параноидальной сосредоточенности я совсем перестал обращать внимание на природные капризы. А ведь кругом всё расцветало, тянулось к солнцу и наполнялось жизнью, словно весенний воздух содержал в себе гормоны роста. Даже самая мелкая пичуга своим задорным чириканьем призывала радоваться жизни. Я застыл на месте, пытаясь сообразить, что я тут делаю, у меня появилось такое чувство, что я долго спал, а теперь проснулся. Наверное, это именно весёлые птичьи трели прочистили мне мозги и развеяли мою панику. Мои мысли наконец отвлеклись от тревожного ожидания беды и вернулись в более рациональное русло.

Чего я так распсиховался? Неужели это известие о беременности Ники сделало из меня невротика? Ничего ведь не изменилось. В прошлый раз мне даже в голову не пришло будить Ворона раньше времени, пока Ника всерьёз ни заболела. А теперь поскакал к папочке, как трусливый заяц, без всякой видимой причины. Да, рано учитель решил, что его миссия выполнена. Какой же из меня взрослый, если мне до сих пор требуется родительская опека? Даже сам за себя не готов отвечать, не то что за других. А ведь ситуация вовсе не критическая, вполне себе штатная ситуация, просто нервы разыгрались.

Не доходя ста метров до Вороновой берлоги, я решительно развернулся и пошёл к дому. А жаль, нужно было довериться своей интуиции. Впрочем, вряд ли это что-то могло изменить, с судьбой не поспоришь. Как ни странно, приняв решение справляться самостоятельно, я сразу как-то успокоился. Мне действительно стало легче, тревога отпустила, и на душе сделалось гораздо светлее. Поэтому, когда я распахнул дверь в сени, на моей физиономии снова сияла самодовольная улыбка. Вот только недолго. Дверь в комнату была открыта, и около стола стоял Витёк, прижимая лезвие охотничьего ножа к горлу Ники.

Я так и застыл на пороге с дурацкой улыбкой на лице. Не знаю, сколько бы длилось моё шоковое состояние, если бы его не оборвали самым грубым и недвусмысленным образом. Резкая боль в затылке, яркая вспышка и блаженная темнота. Видимо, кто-то из бандюков стоял за дверью, поджидая загулявшего хозяина. Очнулся я уже привязанным к стулу и мокрым от воды, которой меня, по всей видимости, приводили в чувство. Представшая моему взору сцена в точности напоминала мои самые кошмарные фантазии. Двое бандюков держали мою девочку, ещё двое пристроились у окон, типа, караулили, а Витёк расхаживал по комнате, поигрывая своим ножом. Заметив, что я открыл глаза, он подошёл вплотную и ухватил меня за волосы.

– Где колдун? – поинтересовался он, запрокидывая мою голову назад, словно собирался перерезать мне горло.

Приёмчик, видимо, был из ментовского арсенала и рассчитан на зрелищный эффект. Ника тихо охнула за спиной дознавателя, и я мысленно поблагодарил небо, что не вижу сейчас её глаз. Помню, у меня в голове пронеслась весьма своевременная мысль, что на ранних сроках беременности очень вредно волноваться. Нашёл, о чём беспокоиться. Что случится дальше, мне в общих чертах было понятно. Меня будут бить и угрожать расправой Нике. И что делать в этой ситуации, было совершенно неясно. Я уже начал прикидывать, как бы мне переключить внимание бандюков с беременной женщины на себя, но события приняли неожиданный оборот, бывший мент меня удивил.

– Да и чёрт с ним,– он махнул ножом прямо у меня под носом. – Я эту тварь искать не собираюсь, ты сам его отыщешь и притом очень быстро,– он отпустил мою шевелюру и бросил плотоядный взгляд в сторону Ники. – Значит, расклад у нас будет такой,– теперь он снова смотрел мне в глаза,– у тебя два часа на то, чтобы принести мне голову колдуна. Это я не фигурально выражаюсь, если ты не понял. Опоздаешь хоть на минуту, и твоя девка умрёт. Всё ясно?

У меня натурально перехватило дыхание, показалось, что из лёгких выкачали весь воздух. Даже успел подумать, как было бы здорово, если бы я сейчас действительно умер, например, от инсульта. Ну не стали бы они мучить ни в чём не повинную женщину в таком случае. Или стали? Я бросил оценивающий взгляд на расхаживающего по комнате мстителя. Его глаза горели ненавистью, чистой и незамутнённой сочувствием или угрызением совести. Такой пойдёт до конца, ему неведомы сомнения. А вот остальные четверо не были столь уверены в справедливости и, главное, безнаказанности того, что они творили. Наверное, этим можно было как-то воспользоваться. Знать бы ещё, как.

– Мы будем ждать тебя на южном мысу,– ворвался в мои панические рефлексии голос Витька,– туда не подберёшься незаметно, даже не пытайся,– он насмешливо ухмыльнулся и наконец убрал свой нож в ножны. – Если мы заметим где-то поблизости колдуна, целого, с головой, или если я увижу тебя с пустыми руками, то сброшу твоего ангелочка с обрыва. Посмотрим, умеет ли она летать,– Витёк похабно загоготал, и двое мужиков, державших Нику, подобострастно захихикали, подыгрывая своему атаману. – Усёк? Или повторить?

Я отрицательно помотал головой, мне нечего было ответить на ультиматум, да к тому же я опасался, что голос откажется меня слушаться. Витёк дал знак своим бандюкам, и они выволокли мою малышку из дому. Я по-прежнему сидел связанный, что явно противоречило объявленному условию освобождения Ники. А значит, вскоре у меня должен был появиться шанс изменить расклад в свою пользу, пусть только развяжут мне руки. Но такого шанса мне не дали. Как я и предполагал, у бывшего мента имелся ствол. Витёк вытащил из-за пояса пистолет и направил дуло в мою сторону.

– Дёрнешься и получишь пулю в живот,– он произнёс это с неким даже вожделением, словно только того и ждал, что я попытаюсь сопротивляться. – А пока ты будешь загибаться, мы прям у тебя на глазах попользуем твою девку. Все, по очереди,– от предвкушения подобного развлечения его глаза стали масляными. – Кивни, если понял.

Я кивнул. А что мне ещё оставалось? Кто-то за спиной чиркнул лезвием по верёвке на моих запястьях, и дверь за бандюками захлопнулась. Вот такая приключилась история. Уж извините за красочное описание этой безобразной сцены, что называется, отдал дань своим графоманским наклонностям, не удержался напоследок. Удивительно, но та паника, что, прямо скажем, небезосновательно преследовала меня в последние дни, испарилась окончательно. А чего паниковать? Самое страшное уже случилось. Меня поставили перед немыслимым выбором, который, по сути, выбором-то не является. Прям как в нашем последнем разговоре с Вороном.

Похоже, учитель отлично знал, что случится, и удалился в свою берлогу не восстанавливаться, а чтобы полностью исключить своё вмешательство. Впрочем, вмешаться он всё-таки попробовал, только обломался, вернее, я его обломал с этой идиотской попыткой утопить Витька и его братков. Не выдержал мой мудрый гуру роли стороннего наблюдателя, когда главный злодей так глупо подставился, вот и сделал отчаянную попытку отменить кармический экзамен. Теперь я понимаю, почему он сказал, что я пожалею о своём поступке. Если бы катер разбился на скалах львиной лапы, то ничего этого не случилось бы, все пятеро бандитов погибли бы в крушении, шансов там не было.

Интересно, переиграл бы я те события, если бы у меня была такая возможность? А если бы я заранее знал о той роли, что уготовала в этом спектакле мстительному менту? Нет, я бы всё равно не позволил Ворону стать убийцей, да и сожаления о том, что сделал, не испытываю, может быть, только досаду на собственную тупость. Мог бы и догадаться, что моя интуиция не напрасно бьёт тревогу и хоть как-то подготовиться к нападению. Впрочем, если уж судьба вознамерилась макнуть тебя в дерьмо, то никакие меры предосторожности не помогут, лучше просто набрать побольше воздуха в лёгкие перед погружением в эту неаппетитную субстанцию. Случилось то, что должно было случиться.

Удивительно, но я совсем не испытываю обиды на Ворона за его скрытность и самоустранение. Даже хорошо, что он сдержал своё слово и не поделился со мной деталями предстоящего экзамена. Всё равно к такому нельзя заранее подготовиться, только бы измучился ожиданием. А в том, что это именно тот самый экзамен, о котором мы столько говорили, у меня нет ни малейшего сомнения. Впрочем, решения тоже нет. Глупо было надеяться, что я справлюсь там, где спасовал умудрённый опытом многих жизней Белый Лис. Интересно, а что именно он тогда отмочил, чтобы двести лет расплачиваться за этот свой поступок? Нет, лучше не знать, иначе это знание повлияет на моё решение, которого я пока в упор не вижу. Или уже вижу, просто боюсь себе в этом признаться?

А бояться уже поздно. Выбор есть выбор, и мне придётся его сделать. Да, я отлично понимаю, что, выбирая меньшее из зол, я всё равно выберу зло, но хороших вариантов в этом раскладе я не вижу. Или их действительно нет. Отказаться от выбора? Увы, в данном случае мой отказ будет означать смерть для моих девочек. Я даже умереть не могу, потому что это не спасёт мою беременную малышку. Мстительный отморозок отыграется на ней, если не получит того, что хочет – голову своего врага. А ведь я поклялся защищать Нику, причём живым или мёртвым. Надо же, как в воду глядел. Так что мне всё-таки придётся выбрать зло, без этого не обойтись.

Теперь я понимаю, что Ворон своим занудством, порой доводившем меня до судорог, просто старался облегчит мне этот выбор. Ясно, зачем он с такой маниакальной настойчивостью внушал мне мысль, что якобы устал от жизни и ждёт-не дождётся, когда же отправится на покой. Наверное, это даже отчасти правда, мой мудрый учитель действительно прожил очень долгую жизнь и выполнил всё, что задумал. И мне даже не придётся его убивать, достаточно просто разбудить и рассказать о том, что произошло. Кстати, именно этого он от меня и ждёт, судя по всему. «Буди меня, Лис, не стесняйся.» Смешно, как будто я не способен разглядеть эту примитивную двухходовку: отчаявшийся ученик бежит под крылышко к учителю, и благородный учитель жертвует собой, разумеется, совершенно добровольно.

Ты ведь именно так всё это себе представлял, Ворон? Твоё «прощай» было вовсе не случайным, ты со мной действительно прощался и был абсолютно уверен, что в этой жизни нам больше не суждено встретиться. Что ж, в этом ты прав, учитель, прав, как всегда. Но в другом ты всё-таки ошибся, не стану я перекладывать на тебя свою ответственность, уж не обессудь. За всё, что я сделаю, придётся отвечать только мне. Пусть это будет моя карма. Ты ведь сам хотел, чтобы я наконец повзрослел. Вот и сбылось.