Улыбка с глазами печали

– Нет. У меня огнестрел.

– Что? Какой стрел? – чтобы услышать слова, мне приходилось наклоняться к его губам.

– Огнестрел.

«Боже…». Я в прострации. Мне никогда раньше не приходилось сталкиваться ни с оружием, ни с раненными людьми. Я дико трусила. Начала дрожать, то ли от холода, то ли от страха.

Человек опять что то прошептал. Пришлось наклониться, чтобы услышать его.

– Сбегай в магазин. Водки. Надо.

– Что? Какой еще водки? – Он что решил напиться перед смертью? Я была уверена, что он умрет сейчас рядом со мной. Мне было очень страшно.

– Принеси водки.

– С ума сошел. Да у меня денег то нет.

– Возьми… в кармане. Во внутреннем.

Чертыхнувшись про себя, я засунула руку во внутренний карман его куртки. Есть. По моему, даже целая пачка денег. Вытащила на свет. Матерь божья! Столько денег я не видела никогда. Здесь и доллары и рубли. Осторожно вытащила несколько рублевых бумажек. Остальное, положила обратно.

– Будь здесь. (Как будто он мог убежать.) Сейчас схожу тебе за водкой. Так и быть. Надо так надо.

И пошла. Десятки разных мыслей роились в моей голове. Но я была так молода, искренне верила, что любому страждущему нужно помогать. Идеализм пер через край. Поэтому шла сквозь дождь к светящемуся в темноте среди хрущевок, круглосуточному магазину, вся мокрая, с размазанной вокруг глаз тушью. Почти, уверенная в том, что делаю благое дело.

В магазине, продавец с охранником многозначительно переглянулись, увидев меня. Они приняли меня явно за другого человека. А мне было все равно. Я спешила. Я должна была успеть принести водки, до того как он скончается. Обратно я почти бежала. Успела. Человек сидел, прислонившись к какому то хламу.

– Вот. Водка.

Он с усилием поднял и протянул руку. Взял, отвинтил крышку. Отпил глоток, вторым прополоскал рот, выплюнул. Затем стал разливать водку по своей одежде. Я уже ничего не понимала.

– У тебя есть какое-нибудь тихое место? Отлежаться надо.

– Есть. Дом в деревне. Там никто не живет.

– Подойдет. Далеко?

– Тридцать пять километров от города.

– Отлично.

– У меня нет с собой ключей от дома.

– Ерунда. Можно без ключей. Вот тебе еще денег. Иди. Поймай машину. Скажи, муж пьяный лежит под деревом, дотащить не можешь. Пусть поможет.

Он еле говорил. Казалось, каждое слово дается ему с трудом. Ну что ж, я его поняла. С водкой это был фокус. Пьяный муж. Лихо. И в дом он без ключей войдет. Что это за мужик? Не иначе жулика спасаю. Ну ладно, назвалась груздем, полезай в кузов.

Машин было мало, ни кто из проезжавших, не хотел останавливаться в дождь в плохом районе, около насквозь промокшей девушки. Наконец, остановилась древняя копейка. Но я и ей была очень рада.

– Куда тебе, дочка? – водителю было лет семьдесят не меньше, но, несмотря на возраст, глаза смотрели с огоньком, и в движениях его чувствовалась энергия.

– Отец, помоги, ради бога. Муж пьяный, гад ползучий, свалился и идти больше не хочет, – махнула рукой в сторону кучи хлама. – Нам в Степашино надо. Заплачу хорошо, – показала купюры. Вздохнула горестно, смахнула слезу или каплю дождя.

– Э-эх! Молодо, зелено. Ну ладно, помогу. Показывай где он у тебя. Знаю, как это бывает, сначала стопочку за жизнь, затем стопочку за упокой, а потом уже и не помнишь за что. Сам был молодым.

– Ой, не говорите. Сколько раз я говорила этому гаду – не пей, не пей! Хватит. А он все опрокидывал, змей проклятый. И за чем я с ним живу? Послал мне господь наказание.

Во мне явно дремал талант актрисы. А я и не подозревала об этом.

Так причитая, дотащили мужика до машины, втащили на заднее сиденье. Старик пригрозил выкинуть из машины, если будет безобразничать и поехали. Несмотря на старую модель жигулей, машина ехала исправно, чувствовалось, что хозяин заботиться о ней. Муженек мой пьяный притворился спящим и для верности даже похрапывал. Машину не изгадил, и водки больше не просил. В общем, можно сказать, что добрались мы до теткиного дома благополучно. Заплатила я старику и в правду очень хорошо. Тот долго благодарил и не решался брать столько денег. Наконец, подмигнув нам фарами, уехал. Затащив мужика в сад, я начала обследовать дом по периметру на предмет того, как можно без ключей войти в него. В пристрое к дому я обнаружила небольшое оконце. Окно не открывалось, поэтому я его просто разбила палкой, убрала все стекла и влезла через него в пристрой. Из пристроя дверь вела в коридор. И уже с коридора можно было попасть и в дом, и во двор, и на чердак и сразу через палисадник на улицу. Открыв изнутри дверь на улицу, я вышла в сад.

– Эй, вы здесь? – лучше бы он подевался куда-нибудь.

– Здесь, помоги.

Опять пришлось его втаскивать в дом. Тяжел был мужик, как кабан. В доме было холодно и сыро. Прислонила его к стене. Включила свет, зашторила окна. В доме стояла одна старая кровать на пружинах. На ней, по старому деревенскому обычаю, лежал не матрац, а возвышалась перина с кучей подушек. Разворошила их. Сырые. Но ничего, сойдет. Достала из шкафа постельное белье, расстелила кровать. Мужик сидел на полу, стонал, придерживая одной рукой левый бок. Начала его раздевать, а там… Кровь. Плотный свитер и теплая рубашка, защищали от протекания, впитывая в себя кровь. Как вытащили его из машины, специально осмотрела сиденье. Крови не увидела. Куртка, видать, спасла.

– Что же делать? Я ничего не умею.

– Не бойся. Я тебе подскажу. Здесь есть газ?

– Газовый баллон.

– Нагрей воду. Посмотри, есть ли в доме аптечка?

– Аптечка есть. Сейчас принесу.

Бегом сходила в колодец за водой. Поставила греть, побежала за аптечкой.

– Таблетки, наверное, уже старые, но йод, вата и марля есть.

– Давай.

Сняла ему рубашку. Страшно смотреть. Но ничего справились. Он руководил, я делала. Глаза бояться, да руки делают. Голова кружилась от усталости, когда, наконец, уложила его в кровать. А самой даже некуда было лечь. Перед большим столом стояла деревянная длинная лавка. На нее и легла, переодевшись в старый теткин халат.

* * *

Барабаны издавали страшный шум, большой и косоглазый хан лежал на верблюжьем одеяле и смеялся. Его смех замерзал в моей груди осколками льда и колол мое сердце. В руки впивались жесткие и колючие веревки, пот ручьями стекал по босым ногам.

– Танцуй! – кричал монгольский хан и бросал в меня землей. Его живот трясся в такт смеху, жестокие глаза походили на две маслины и жаждали моего унижения. Страшные воины столпились у шатра, подбадривая музыкантов, играющих дикую музыку степей.

У меня были длинные русые волосы. Спутанными прядями, они свисали с моей склоненной головы до бедер. Глаза, сквозь пелену волос, рассматривали врагов. Я ухватила ритм музыки и начала свой танец. Смуглые лица, желтые зубы, беспокойные дикие кони, обезумевшие барабанщики и возбужденный хан, все кружились в неистовстве вокруг меня. Я заламывала связанные руки, не стеснялась обнажающихся в танце ног. Дикая мелодия степей вливалась в мою кровь, я не чувствовала усталости. Танец дарил мне жизнь, минуту за минутой, час за часом. В танце я просила развязать свои руки. Хан лишь махнул рукой огромному страшному, бритому наголо воину. Мои руки, вспорхнули словно птицы, к жаркому солнцу в пол неба, мои ноги прыгали по истоптанной лошадьми земле. В танце я расталкивала воинов, целовала фыркающих лошадей, упиралась тяжелой грудью в копья и смеялась своему безумству. С новым тяжелым ударом по барабанам, взметнула свое тело на круп черного коня, ударила босыми пятками по бокам.

Конь встал на дыбы, ржал зверем и шел поднятыми передними копытами на воинов. Копья и стрелы нацелились на всадницу, ощерились в ярости воины. Конь скалил крепкие зубы, страшно вращал глазами. Руки, вцепившиеся в гриву коня, дрожали мелкой дрожью. Грива волос, переливаясь золотом на солнце, водопадом падала на спину девушки при каждом диком прыжке коня.

Вдруг отступили воины, опустились копья и стрелы.

Хан стоял облаченный в дорогой халат, серьезный и задумчивый. Во взгляде его отражалась степь, по которой мчался черный конь с золотым водопадом волос.