На пороге империи

– Ты, бабка, видела ее, немку эту? То-то же! Надо сильно не любить свое мужское достоинство, чтобы дружить с такой красавицей. Так что с деньгой? Может, Акулина, твой перстенек заложить для общего дела?

– Какой такой перстенек? – послышался бас.

– Ванятка на улице колечко нашел и мне подарил, – протараторила Акулина.

– Так было, Ванятка? Отвечай!

– Так и было, – Тихон понял, что старуха втихаря ведет дела с Клычком.

– Ступай, старая, принеси семьдесят четыре рубля, – велел бас, – небось схрон твой ломится от накоплений. Думаешь с собой в могилу забрать?

– Тебя еще переживу, – огрызнулась Акулина и пошла на двор, плотно затворив за собой дверь.

Тихон пересчитал деньги, сложил в карман своего кафтана и сказал:

– Завтра к вечеру будет полная ясность с отправкой посольства.

– Ты, Акулина, одних этих молодцов не оставляй. Каждый шаг стереги, – силуэт мелькнул у двери и растворился.

– Мог тебя, Акулина, сдать перед Тенью с перстенёчком от Клычка, но добрый я, не хочу тебя злить.

– А я не боюсь, не таких начальных людей видела на своем веку.

– Кто он такой, этот мужик, чего так прячется?

– Его при всех выездах Софьи увидеть можно, не в свите, конечно, и не у ножек царевны. Сбоку-припеку, но на виду.

– Тогда поди не бедствует? Зачем ему дела воровские, да душегубные?

– Человек, познавший рисковое дело, жить по нормальному уже не может.

– Если на благо, то пусть.

– Если на благо себе.

– Что, бабка, за узор ты давеча мне подсунула? Пока ждал Фриду, попробовал начертить и за этим занятием счет времени потерял.

– Секрету моему уже за пятьдесят годков будет. Началось все в остроге Самарской крепости. Ждала черёда, когда голова моя с плеч скатится. Много нас в том подземелье томилось. Обнаружился звездочет из Персии, дед с лысой головой и седой бороденкой клинышком. Мало того, что я одна баба среди всех, так еще и самая молодая. Звездочет, чтобы меня успокоить, дал ту самую бумажку, что я тебе надысь показывала. Предупредил, что, когда знак начнет получаться, то могу любое желание загадывать.

– Получилось?

– И получилось, и сбылось. Перед тобой сижу, а знак этот называют гюльбашах. Запомни гюль-ба-шах! Слово сие, для людей сведущих, многое означает.

Глава восьмая

Фрида приехала на возке с поднятым верхом. Кучер остановил лошадь напротив дома Акулины. Образовалась пауза, и вдруг на землю выпрыгнуло существо в длинной черной вотоле с глухим капюшоном на голове. Со стороны определить можно было только пол, а возраст, стать и прочее скрывала свободная глухая одежда. Существо прошло по ступеням и исчезло за дверью крыльца.

– Немка что ли из слободы? – в сенях стояла Акулина, уперев свои руки в бока.

– Мне к Ивану Смыкову.

– Эка, сговорились. Ишь, Смыков! Проходи в избу.

Фрида вошла, Тихон-Иван сидел на лавке за столом.

– Привет, подруга! Мы тебя уже ждем.

Расселись за столом: Тихон и Фрида друг против друга, бабка с торца. На столе высились кучки серебряных монет. Тихон пододвинул деньги к гостье и, не выражая никаких эмоций, сообщил, что сумма семьдесят четыре рубля собрана и нужно написать расписку.

– Ты бы хоть колпак с головы откинула, хочу в глаза тебе посмотреть, – вызывающе заявила старуха.

– В глаза можешь смотреть, но что хочешь там увидеть? – Фрида шла на обострение разговора с хозяйкой.

– В душу твою хочу заглянуть.

– Злым людям не показываю, сглазить могут.

– Она не злая, – вступился Тихон, – у нее жизнь тяжелая, но колпак все равно не снимай. То, что сглазить может – это верно.

– Мне пора в Приказ ехать. После заеду и все расскажу.

Через несколько секунд изба опустела, от дома отъехал возок.

Только в этот день Фриду не дождались. К вечеру приехал возок пустой. Тихон велел бабке подойти к кучеру и поинтересоваться в чем дело. Когда Акулина подошла к нему, тот молча передал клочок бумаги. Дома бумажку развернули и прочли всего одну строчку «Дьяк принял. Одна неделя – ответ».

– Где ее писать учили? – заворчала бабка.

– Она говорить по-русски недавно выучилась, – заступился Тихон за Фриду, но сам сильно расстроился из-за образовавшегося простоя. Чем заняться в течение ближайших дней, он не представлял.

Но это были цветочки, ягодки появились к ночи, когда господин Тень заявился в дом. Его бас, кабы не толстые стены избы, могли бы услышать в Кремле. В словах содержались проклятия немцам, пожелание мора дьякам, обвинения в краже семидесяти четырех рублей. Потом немного остыл и задал резонный вопрос:

– Что будем делать, коли немка сбежит?

– Куда она сбежит? – спросил Тихон, – она дальше слободы никуда не отлучалась. У нее нет знакомых, родни и денег.

– Теперь есть мои семьдесят четыре рубля, – прошипела Акулина.

– Отдала она их в Приказе, ручаюсь за это! – сказал Тихон, – хотите, прямо сейчас к ней поеду и все выясню? Только мое появление в доме Ахена не пройдет мимо глаз шпионов Копытина.

– Не понимаю тебя! – выкрикнул господин Тень.

– Сам же говорил, что посольство секретное, а тут пришла немка и обозначила свою потребность! А ей в ответ – будьте любезны, приходите в среду с утра к Боровицким воротам, вместе с софолками поедете в Германию! Так что ли? Вы на семьдесят четыре рубля заложились, а Копытин перед Софьей отвечает головой.

– Сдается мне, что Ванятка прав! – сказала старуха.

Долго молчала Тень, потом буркнула:

– Будем ждать!