Камень власти

Фома долго слушал предисловие, потом не выдержал.

– Ты, Матвей, вола не крути. Если веришь, говори, что надобно, а нет на него и суда нет!

– Немец записывает в своей книжке какие-то сведения. Книжку никому не показывает. Может какую напраслину гонит? А может камни и песок говорят не только о наличии серы, а о чем-то еще.

– Дело важное! Как же тебе помочь? Дай время подумать.

Посмотрели друг на друга, развернулись в разные стороны и замолчали. Первым заговорил Фома:

– Он на Московии первый раз?

– Сказывает, что впервые.

– Нужна баня, настоящая баня с парилкой.

– Не могу вразуметь!

– На берегу реки Корожечна, что слева по течению, находится баня моего хорошего знакомого. Я в ней уже парился. За входом сразу раздевалка. Из нее другая дверь в помывочную, а из помывочной в парилку. Коли он книжицу всегда с собой носит, стало быть оставит ее в одежде.

– И поведу его в баню я один. Войдем и сразу закроем входную дверь на щеколду. Есть там щеколда? Все время буду у него на виду. Пусть расслабится.

Фома утвердительно кивнул головой и стал уточнять свой дальнейший план.

– В чуланчик, где раздевалка, посажу своего человека. Он специалист по узорам на наличниках. С одного взгляда запоминает рисунок и может воспроизвести его хоть через седмицу. Он и будет основным исполнителем. Тебе придется держать немца как можно дольше в парилке и помывочной. Думаю, мой мастер может не успеть переписать все, что имеется в книжице.

– А ты бы поставил в помывочной жбан с пивом, а в пивко добавил бы вина хлебного. Только смотри не переборщи. Нельзя допустить, чтобы немец уснул. Потом будет мучиться в догадках, а я окажусь крайним. А уж коль до Москвы дойдет, то повезут меня в края дальние и холодные.

– Не боись! Сделаем все, как надобно. Сейчас поплыву на другой берег к знакомому на Корожечне, а ты иди к немцу. Баню надобно начать днем, а то там на окнах слюдяные заслонки, они плохо пропускают свет. При масляном светильнике не видно записей.

Матвей застал Генриха за опытами с камушком. Он капал на поверхность жидкость, а потом разглядывал каплю через увеличительное стекло. При этом смешно морщил кожу на переносице. Матвей сел на груду матрасов и грустным голосом сообщил, что в городе замечено распространение вшей. Он не знал, как по-немецки звучит сие насекомое и обозначил его по-русски. Немец повернулся к Матвею лицом и сделал вид, что не понимает. Ничего другого не оставалось, как взять на столе грифель и нарисовать на стене ужасного насекомого. При всех стараниях насекомое превратилось в животное из древних времен, коего встретишь где-нибудь и побежишь без оглядки. Матвей указал на рисунок, потом отмерил большим пальцем на указательном еле видимое расстояние и положил руку на свою голову. Немец понял, изменился в лице и спросил одно:

– Что же теперь делать? Как у вас избавляются от пришествия этих насекомых?

– Варианта два, – Матвей начал входить в образ и говорил все более выразительно, – надобно состричь волосы на голове, убрать бороду и усы. Имеется еще один вариант – попариться в бане.

Слово «баня» он произнес по-русски, но похоже немец понял его.

– Банья, банья, я много слышал об этом у себя дома. Очень хорошо, когда мы идем в банью?

– Думаю, договорюсь с Фомой. Он располагает нужными связями.

Когда Матвей уходил из избы, то увидел, как Циммерман судорожно чешет в своей голове.

Фома сдержал слово и утром подтвердил готовность. Ближе к полудню предложил переправиться на другой берег и определиться на помывку. К бане вела протоптанная дорожка, дымком и знакомым запахом потянуло при приближении к бревенчатом дому. Матвей дернул входную дверь, впустил немца и демонстративно задвинул засов. Для убедительности подергал за дверь. Когда начали раздеваться, немец вынул из кармана своего кафтана завернутый в тряпицу предмет непонятной формы. По-русски пояснил «мыло», потом изобразил потирание рук и сделал ими круг, дескать будет пена.

– Думаешь, Генрих, я мыло не видывал. Вон оно на подоконнике. Для меня еще полынь запарили. От всяких насекомых помогает.

Немец на поясе обмотал полотенце, он притащил его с собой. Проследовал за Матвеем в помывочную. Когда тот открыл дверь в парную, немец пригнулся, произнес: «О, майн гот!».

– Это не «гот», а «гут». Давай, проходи, – Матвей втащил немца за руку и усадил на полог.

Скоро страх у иноземца прошел и он, похоже, начал получать удовольствие. Но у Матвея не забалуешь. Взял тут же стоявший ковшик, зачерпнул в кадке воды и вылил ее на камни. Немец снова рванул на выход, пришлось держать его за руку. Когда немец обмяк, наш повалил его на спину и достал запаренный веник. Главное – не испугать немца. Но тот после первых замахов, стал вскрикивать и стонать, подставляя под веник и руки и ноги. Когда вышли в помывочную, немец обессиленно сел на скамейку, а Матвей налил в кадку воду и облил сидящего немца. Тот зашелся в дыхании, потом прошипел: «Гут». Наступило время добавить влаги вовнутрь. В уголке стоял жбан и две чеклажки. Матвей наполнил их и одну протянул немцу. Тот жадно присосался и вернул чеклажку, когда она была опустошена до дна.

Заход в парилку сделали еще два раза, потом терли мочалкой друг другу спины, пили пиво и, ополоснувшись прохладной водицей, обтерли насухо тела. Запоры в раздевальне были на месте. Генрих похлопал по карманам своего кафтана и убедился, что ничего не пропало. Выйдя на улицу, Матвей столкнулся взглядом с Фомой и тот утвердительно прикрыл глаза, дескать все в порядке.

Отъезд из Углича наметили на следующее утро, вечером Матвей пошел к Фоме. Тот передал исписанные листы. Конечно формулы и цифры должны прочитать специалисты. Но Матвей увидел немецкие слова: золото, серебро. Пришлось копию оставить у Фомы на хранении, Матвей обещал забрать на обратном пути. Переписчику передал мешочек с монетами, как оплату за труды.

– Думаю, не обидится, – сказал Матвей.

Фома заглянул во внутрь и произнес:

– Думаю, нет!

Глава четвертая

Речники с самого начала предпочитали ночевать на лодке. Каждый вечер спрашивали у Матвея время отправления и, получив на следующий день очередной выходной, утром исчезали и появлялись только поздно вечером. Один из гриденей предположил, что у кого-то из этих двоих в Угличе живет баба, а может быть и у каждого по ласковой особе. Но настал день продолжения пути.

Лодка ходко шла по течению, рассекая воду и утренний туман. По берегам начиналось пробуждение, слышался пастуший рожок, мычание коров, крики людей. Слева показалось селение с деревянной церковью на пригорке. Подул ветерок, к счастью попутный, и речники развернули парус. Ближе к полудню прошли устье реки Юхоть, очередное место для забора образцов. Не успели причалить к берегу, как к ним подлетели три всадника, стрельцы на конях и при полном вооружении. Объяснения их не устроили. Матвею пришлось доставать бумаги. Старшой внимательно прочитал документы и было заметно, как он облегченно вздохнул.

– Прошлой ночью мы немного повоевали, местные жители показали, где прячется ватага ушкуйников под водительством атамана Хирта. Не слыхали? Гроза проходящих мимо купцов. Ежели кто не дает выкуп, убивают сразу, без лишних слов.

– Вы что же нас за ушкуйников приняли? – спросил с удивлением Матвей.

– Ты, боярин, видать не знаешь, ушкуйники любую личину принять умеют.

– Но теперь-то мы разобрались и можем идти дальше?

– Сначала выслушай. Ночью уничтожили половину его ватаги. Так он к утру писульку прислал, угрожает, что теперь начнет убивать всех подряд, превратит реку в потоки крови.

– Получается, нам надобно вертаться? Сколько же мы будем ждать, когда вы этого Хирта словите?

– Решай сам. Вертаться или идти вперед! Но коли пойдете дальше, держитесь правой стороны и все время ближе к берегу. Ежели услышим бойню, хотя бы помочь сумеем. Посреди реки течение ходчее, но наши пищали туда не достанут.

Стрельцы ускакали, Матвей посоветовался с гриденями и решил идти дальше. До Ярославля оставалось немного и всем хотелось отдохнуть в нормальных условиях, а Матвей мечтал передать противного немца сменщику и скорее скакать домой через Углич.

Прошли три версты. За кормой образовалась лодка с десятком оборванцев. Вскоре слева подплыла посудина с таким же количеством ушкуйников, наконец прямо по курсу встал кебат. Сосчитать бандитов не случилось. Со всех сторон громыхнули выстрелы. Гридени достали пищали и наугад ответили. Ну что три ствола и пищаль Матвея против трех лодок, набитых вооруженными бандитами. Речники плашмя упали на дно лодки, Матвей повалил на них немца. Весьма странное ощущение, когда видишь вспышку огня, чувствуешь, как твой чепец на голове разлетается в клочья, голову ото лба до затылка прошибает горячая волна, а выстрела ты не слышишь. Понимаешь, что остался жив только тогда, когда продолжаешь дышать и чувствовать свое тело.

Краем глаза Матвей увидел, как с боковой лодки бросили привязанный к веревке крюк. Речники, бросив управление, обрекли свое судно на беспорядочное кружение и тем спасли всех. В следующую секунду с берега грянуло много-много выстрелов. Ушкуйники начали прыгать в воду, некоторые, раскрасив пространство вокруг себя в красный цвет, бесследно уходили в речную пучину.

Более всех не повезло одному рабочему, бандитская пуля пробила ему грудь, и он умер. Одному гриденю пуля угодила в плечо. Раскаленный свинцовый шарик пробил кафтан, рубаху, вспорол на плече мясо и выскочил с другой стороны. У Матвея оказалась разорвана на голове кожа. Ежели пуля прошла бы чуть ниже, то это был бы конец. Слава Богу, у немца не оказалось ни царапины.

Стрельцы, закаленные в подобных боях, имели при себе скрутки отбеленных тряпок и присыпки от заражения крови. Обработали плечо гриденю и голову Матвея. Уже слышались шутки, типа теперь ходить Матвею без чепца, поскольку голова и так прикрыта.

Рабочего похоронили, фамилии его никто не знал и помянули раба Божьего Георгия.

Сменщиком Матвея оказался сослуживец по приказу – подьячий Семен Раменный. Ему коротко сообщили о выполненной работе и рассказали о битве с ушкуйниками. Быть до конца откровенным, было не принято. Обоюдная подозрительность, как инерция от периода правления Ивана Васильевича, себя не изжила. Да изживет ли себя когда-нибудь, оказалось неясно. Перед расставанием Матвей поведал Семену, что немец ведет свои записи в отдельной книжице и тайно хранит их в одном из двух сундуков.

Заехать к Фоме в Углич и забрать копии из книжицы Циммермана не случилось. По пути рана начала беспокоить, появилось головокружение и позже жар. Добрались до Москвы с большим трудом. На Тверской заставе стрельцы остановили карету с ямщиком без господ и на ней лежачего Матвея привезли домой. Румянцев быстро примчался с лекарем. Матвей метался на кровати и что-то бубнил. Лекарь разбинтовал голову и увидел нагноение, промыл и прочистил рану, достал стальную иглу и клубок ниток. Сшил края раны, а снятую повязку велел сжечь. Забинтовал голову свежей тряпицей, в чеклажке с водой разболтал порошок. Почти насильно напоил раненого через носик маленького чайника.