Камень власти

Всю ночь Матвей лежал в бреду и потел на две смены рубах. К утру пришел в сознание и первого, кого он увидел, была дочь Степана Владимировича – Дарья.

– Вот и слава Богу, Матвей Еремеевич, к жизни возвращаетесь. А то, ишь, надумали помирать, на тот свет я вас не отпущу. Вы мне на этом нужнее.

Матвей пролепетал какие-то слова и тут же спросил про Степана Владимировича. Дарья передала, что батюшка обещал прибыть к вечеру.

– А пока, Матвей Еремеевич, накормлю вас кашкой, потом поведаю о похождениях одного царевича в дальние края. Мне о том еще бабка сказывала.

Матвей поел и начал слушать Дарьин сказ, не заметил, как заснул. Проснулся от громкого говора Степана Владимировича. За окном то ли наступил вечер, то ли уже была ночь. Матвей попробовал встать, но попытка из-за бессилия не удалась. Он сумел только сесть на кровати.

– С возвращением, – сказал дьяк.

– А где Дарья? – вырвалось у Матвея.

Румянцев довольно улыбнулся и сообщил, что дочь его придет утром, а ночью у кровати будет дежурить один из трех гриденей.

Матвей хотел доложить о результатах своего похода, но Степан Владимирович уже опросил гриденей и имел полную осведомленность. Ему оставалось только задать несколько вопросов.

– Для чего немца в бане парил? – спросил дьяк.

– Исполнял ваше задание. Пока я парил немца, один мужик с редким даром переписал на отдельных листах все, что ученый доверил своей книжице.

– Где же переписи?

– Остались для пущей сохранности в Угличе у Фомы Ухвата, купца, который нас приютил.

– Не замечал раннее за тобой такой доверчивости.

– Не будь Фомы, я сам ничего не смог бы сделать.

– Пока записи не увижу, не поверю твоему мнению о Фоме, да и в тебе не хотел бы разочаровываться. А что за записка в воске, коею под Калязиным нашли?

– Сия записка лежит во внутреннем кармане моего кафтана. Можете пойти и достать ее. Мало ли чего, ведь я почти три дня находился в беспамятстве.

Дьяк вернулся с тем самым пергаментом и передал письмо Матвею.

– Твоя находка, ты и читай.

Матвей мог не заглядывать в пергамент. Он знал наизусть весь текст. Начал говорить медленно, устремив свои глаза в потолок. Степан Владимирович слушал внимательно, то место в письме, где указывался камень, попросил повторить еще раз.

– Богата земля наша тайнами. Порой о таком услышишь, что в голову никогда не придет.

– Не понятно, как шведы проникают к нам и путешествуют по нашим землям будто у себя дома. Насколько знаю, мы им разрешения на хождение по Волге не давали.

– Будем разбираться. И депешу их надобно проверить. Только сперва найти этот камень с куриной лапой. Коли таковое существует – одно, коли нет – чего тогда время тратить?

Хлопнула дверь, пришел гридень на ночное дежурство, поздоровался и вышел на крыльцо дабы не мешать разговору. Но Степан Владимирович сразу засобирался и уже на пороге заявил:

– Перевозить депеши в воске под видом свечей – хорошая идея. Эдак взял десятка полтора свечей, в одну письмо поместил и вези куда хочешь. Храни на самом виду.

Выздоровление Матвея началось только на шестой день. Светлое время Дарья проводила у постели раненого, кормила, поила, давала составленный лекарем порошок. Лекарь еще дважды посещал Матвея, третий раз на одиннадцатый день выдернул нитку, которая сшивала разорванные края кожи. Прощаясь, пожелал Матвею более не подставляться под пули. Однажды к вечеру во дворе появился посыльный от Степана Владимировича. С ним двое незнакомых мужиков. Матвей и Дарья сидели на крыльце и любезничали. Посыльный поздоровался и попросил Матвея спуститься к ним.

– Вот он самый настоящий Матвей Еремеевич Прозоров, – сказал посыльный, указав пальцем на хозяина.

– Чем докажешь, – впялился один из посетителей в Матвея.

– Тем, что вы наверняка от Фомы Ухвата. Привезли от него бумаги.

– Верно, а как ты догадался? – удивился тот же самый мужик.

– Видел тебя на вымоле в Угличе. Плохо, что ты меня не запомнил.

Тут вступил в разговор второй курьер:

– Тогда вот тебе пенал! В нем бумаги, о которых ты говорил. Еще хозяин велел передать на словах, что ждет тебя к себе в любое время. Зимой в селе Сухоруково, а летом в Угличе.

– Передай Фоме, что я обязательно приеду, только раны залечу. Может переночуете у меня?

– Нет, боярин, надобно вертаться. Хозяин велел туда и обратно.

– Куда на ночь глядя?

– Дело наше привычное, не боись.

Матвей открыл пенал, просмотрел бумаги, убедился, что те самые и с посыльным отправил пенал в приказ Румянцеву. Дарья интереса не проявила, так было заведено в их доме, к службе батюшки интереса не проявлять. А ежели станет что-либо известно, то рот на замок.

Вечером Румянцев приехал к Матвею и сразу поблагодарил его за службу.

– Вот Семен Раменный свою часть профукал! – заметил Степан Владимирович, – немца по пути в Нижний перехватил их посол и забрал все бумаги. Твоя работа единственное свидетельство об истинных намерениях немцев. По первой предварительной оценке, поиск серы лишь благовидный предлог для изучения всего, что скрыто в недрах земли вдоль Волги.

Матвей продолжил службу в Приказе в должности подьячего. Когда полностью окреп, попросил благословения у родителей Дарьи на их женитьбу. Степан Владимирович и его жена дали согласие, но посоветовали ехать в Чернопенье за благословением батюшки жениха. Сам Еремей приехать не мог по причине болезни ног.

Подходил к концу 1590 год, принесший много непредвиденного. Обошлось без смертей ближних, каждый понимал и благодарил Господа Бога за то хорошее, что случилось в истекшем году.

Наступил 1591 год. В полдень 15 марта в Угличе ударил набатный колокол. Народ сбежался со всех сторон. На земле у дворца лежало тело царевича Дмитрия. Убийца перерезал отроку горло. Над убитым вопила его мать. В отчаянии она перечисляла всех, кого считала убийцей сына. Перечисленные ею люди оказались посланцами Бориса Годунова. Народ в гневе убил и растерзал двенадцать человек. В Москву послали гонца к царю Федору Иоанновичу. В Кремле депешу перехватил Годунов и под предлогом заботы о здоровье государя доложил, что Дмитрий случайно упал на нож. Годунов создал комиссию во главе с Шуйским Василием Ивановичем. Было хорошо известно, что осторожность Шуйского бежит впереди его ненависти к роду Нагих, материнской стороне царевича. Шуйский проявил настойчивость в расследовании, семью Нагих сослали в дальние города; Марию – мать царевича, насильно постригли в монахиню, с именем Марфа. На всякий случай Шуйский многих, порой не имевших никакого отношения ко двору, приговорил к смерти. Кому-то по приговору отрезали языки; группами ссылали в Сибирь. Досталось вестнику беды углицкому набатному колоколу. По приговору его отвезли в Тобольск от греха по далее.

С депешей в Разбойный приказ из Калуги Румянцев ознакомился случайно. Местный воевода посадил в острог иноземца и трех его слуг. Бумаги при иноземце свидетельствовали, что он самый настоящий фрязин из Италии и приехал перенимать опыт крепления колоколов на церквях, изучать мастерство звонарей. Из Калуги он намеревался ехать далее, сперва в Тарусу, потом в Алексин, потом в Серпухов. Первым делом воевода запросил у фрязина чертежи, которые он хранил в большом пенале. Оказалось, что вместе с чертежами нарисована схема местности, просматриваемая с колокольни.

– Мало ли чудаков бродит по белу свету, – сказал дьяк из Разбойного приказа. Он легко избавился от бумаги, предупредив, что спрос теперь будет не с него.

Степан Владимирович вызвал к себе Матвея. Дал прочитать депешу и проследил за его реакцией.

– Мало ли чудаков бродит по свету, – сказал Матвей, точь-в-точь повторив слова уставшего от службы дьяка.

– Откуда берется такое равнодушие к тому, что проходит мимо тебя? Надобно ткнуть носом, растолковать важные места, после чего может и задумаешься!

– Прости, Степан Владимиров, но не вижу, чему в этой депеше удивляться. Не вижу, хотя прочитал ее дважды.

– Крепление колоколов придумали в Византии, потом манеру перенял Рим, а последней оказалась Москва. Чему мы можем научить фрязинов? Голова твоя садовая.