И вот – заветная дата.
А за несколько дней до неё я вдруг почувствовала, как ты испугался. Чего? Почему? Для чего? Из-за чего? Я почувствовала, что ты близок к отмене встречи, и надеялась только на то, что, присущая всем заграничным людям практичность не позволит тебе сдать мои билеты и отменить мой полёт.
Ты, похоже, засомневался в необходимости встречи.
А может, я не права, и ты просто хотел сохранить то, что случилось между нами, не превращая это в рутину…
Я никогда не узнаю истинную правду, потому что ты никогда не скажешь мне её.
Как быстро летело время на пути в Стокгольм.
Всё нравилось: и девять часов полёта Владивосток-Москва, ведь можно сидеть без дела и думать о нас с тобой, и вспоминать наше время в Сеуле, и предвкушать предстоящую встречу, и загадывать, как это будет. Бродила по Шереметьево во время ожидания рейса в Стокгольм. Удивляла тебя в чате, что, оказывается, рейсы в Стокгольм отправляются с того же местного терминала D, куда прилетают большинство российских рейсов.
– Ох, может, это неспроста? – напрягался ты, – Может, Швеция уже становится объектом российских притязаний и слоган «крымнаш» превратится в нечто похожее – «Стокгольм наш»?
А рейс Москва-Стокгольм? Ну, что может быть короче этого расстояния, преодолеваемого всего лишь за два часа полёта.
И всё это время я, как заклинание, повторяла " О Боже! Скоро встретимся! О Боже!".
Сердце колотилось так, что не слышно было мыслей…
Посадка.
Паспортный контроль. Вообще не понимаю, о чём спрашивает это весёлый разбитной шведский пограничник.
Как можно понять его, когда в голове только одна-единственная мысль – ты здесь, ты рядом, ты через несколько минут, и мы встретимся.
Жаром пышут щёки, грудь раздирает волнением, дыхание прерывается, а ноги подкашиваются.
Увидела тебя, поняла – ждал.
Ждал, волновался, метался мыслями, но – ждал.
Подошла молча, не сказав ничего общепринятого при встрече, просто уткнулась тебе в грудь, обняла такое знакомое уже тело и замерла.
Замерла, вдыхая твой запах, ощущая тепло твоего тела, останавливая предательскую дрожь в коленках и вялость в мыслях.
Долго стояли так. Я просто не могла идти, и не знаю, понял ты это или нет, поэтому предложила присесть на скамейку.
– Nice to see you. Nice to see you again, – сказал ты мне в ухо.
А потом повторил ещё и ещё раз – в ухо, в макушку, в нос, в губы, и непонятно, кого ты хотел в этом убедить – меня или себя.
У меня вечная проблема в понимании разницы между этими «Nice to meet you» и «Nice to see you». Осознавать разницу помогает только усилие воли и эпизоды из фильма «Ешь. Молись. Люби», когда героиня Джулии Робертс объясняет это Кетуту: в первом случае – это после знакомства, а во втором – при дальнейших встречах.
Вообще никогда не важно было, что говорю и как слышится моё деревянное русское произношение. Всегда была уверена, что ты поймёшь меня правильно и не ошибёшься.
Заранее договаривались, что пару дней проведём в Стокгольме.
Ну, я, конечно, сомневалась, что мне удастся посмотреть много достопримечательностей, зная неуёмность нашей страсти, но – уехать в далёкий Сундсвалль и не посмотреть Стокгольм??
Нет, несмотря на всю полноту моих чувств к тебе, пожертвовать новыми впечатлениями в новой для меня стране было выше моих сил.
В такси с аэропорта до отеля ещё держались приличий.
Водитель оказался твоим земляком. Беседа о наболевшем, своём, арабском, немного отвлекла тебя от меня, а мне позволила взять передышку и немного хоть совладать с дыханием, частотой сердцебиения, да и просто с мыслями.
В номер уже просто ввалились.
Что это было?
Разрывая друг друга, впиваясь друг в друга губами, руками, ногами, телами и зубами, не осознавая боли, причиняемой друг другу, стремились ворваться, взорваться, раствориться, углубиться, убедиться, насладиться.
И когда я спросила: «Что это? Что это с нами?» Ты ответил просто: «Это называется любовь».
Потом были неспешные прогулки по прекрасному, сказочно-историческому и европейски-миниатюрному старому Стокгольму.
Сливались с ленивыми потоками праздно шатающихся многоголосых туристов, крепко держась за руки не потому, что боялись потеряться в многолюдной толпе, а потому что не хотели разъединяться, оставаясь в энергетической сцепке, ощущая тепло рук друг друга.
Наслаждение красотой нового места вместе с наслаждением совместного бытия с человеком, который уже стал твоей какой-то неотъемлемой частью, что может ещё вмещать в себя счастье?
Тягучее неспешное ощущение полноты этого самого счастья, и в те моменты казалось, что это будет длиться вечно…
Были осмотрены основные достопримечательности старого города, сделаны фотографии в просвете самой узкой улицы в мире, поглажен по лысой макушке мальчик Олле – самая маленькая статуя в мире.
И, зная уже, что при этом надо загадывать самое сокровенное желание, конечно же загадала своё: быть с тобой вместе, всегда, вот так – за руки по-жизни…
Врун ты, маленький мальчик Олле! Не исполнил ты моё сокровенное желание, хотя и положила рядом с тобой все нашедшиеся в сумочке российские рублики – и по примете, и по обычаю, чтобы вернуться.
А слаще всего были бесконечные поцелуи – нежные и быстрые, украдкой и надолго, неспешные и жаркие, утайкой и напоказ, не замечая и не стесняясь окружающих людей.
Мы стояли на вокзале в ожидании поезда в твой Сундсвалль, лениво оглядывая проходивших мимо пассажиров, я наконец-то сделала вывод: чем же мы так отличаемся от них.
Что позволяет так безошибочно определить нас в любой стране мира (ну, Африку и Азию брать не будем)?
Мужчины, особенно отдыхающие россияне, палятся носками, одетыми под сандалии, мокасины, и даже сланцы…
А вот, чем же привлекаем мы, русские женщины, других мужчин?
И в один момент меня озарило: да ведь мы являем себя миру!
Вот идёт она, шведка, как та наша Мымра из «Служебного романа»: вся скукоженная, как старый башмак, взгляд внутри себя и своего собственного мира, волосы цвета, с которым и родилась, стянуты унылым пучком, и – чешет, не замечая никого и ничего вокруг!
А мы? Мы, русские женщины, причём абсолютно разного возраста, степени привлекательности, уровня образованности и качества жизни?
Мы смотрим в мир.
Мы себя миру несём.