Проклятье рода Ротенбургов. Книга 3. Эхо чужой любви

– Нет! У меня сейчас та же идиотская идея-фикс, что и у него: я лихорадочно думаю о том, какам образом нам ее удержать. Я просто не могу с ней расстаться. Это словно похоронить Алицию во второй раз. Как ты думаешь, может быть, мне предложить ей выйти за меня замуж?

– Ты с ума сошел! – вскричала пани Изольда.

– А что, фиктивный брак – это выход! – живо возразил барон. – Она будет рядом с нами, и этого достаточно.

– А ей?

– Но ты ведь говорила, что она не любит моего самодовольного племянника!

– Ты тоже ей не пара.

– А Марк? – спросил старый барон, бросив быстрый взгляд в мою сторону.

Пани Изольда тоже посмотрела в моем направлении. Ее голос был полон неуверенности.

– Вот Марк пусть и решает, – помедлив, сказала она.

– Он ей понравился? – не сдавался старый барон.

– Думаю, да, – сказала пани Изольда.

– Если он сделает ей предложение, она согласится?

– Мне кажется, что да. Но Марк женат.

– Ерунда! Они уже пятнадцать лет не живут вместе.

– Но развод не оформлен официально. Это значит, что Марк жениться не может. И вообще, еще неизвестно, что он сам об этом думает.

– Не знаю уж, о чем он думает, но влип он на этот раз основательно. Ты только посмотри, как он на нее смотрит!

Заметив мой удивленный взгляд, они тут же прекратили свою семейную перебранку.

Глава 7

Наутро следующего дня, разделавшись с завтраком, мы все вчетвером отправились гулять по Риге. Было не очень холодно. Воспользовавшись тем, что почти никто не носил шапок, я тоже откинула капюшон своей куртки, темно-синей, из мокрого шелка, с седовато-синей опушкой меха на капюшоне, мои светло-русые волосы, длинные, нарочито небрежно зачасанные на косой ряд, свободно ниспадали на спину и почти наполовину прикрывали правую часть моего лица. Мальчики и молодые мужчины на улице, как обычно, смотрели на меня и некоторые оборачивались вслед. Я улыбалась, и мне так хотелось выглядеть красивой, чтобы очаровать Марка, что я буквально чувствовала, как горят от мороза мои щеки, блестят глаза и алеют чуть обветренные от долгих прогулок по ветренной погоде губы. Мы нетороплпво шли по улицам и говорили, говорили, говорили. В основном мы со старым бароном. Марк-Кристиан помалкивал, хотя пани Изольда всячески пыталась развлечь его, время от времени останавливая всю компанию, чтобы рассказать об очередной городской достопримечательности. У меня было странное чувство.

Высокие, стройные, длинноногие и элегантные, хорошо одетые, со светлыми шарфами на шее, отттенявшим загар на их смуглых с чеканными, почти итальянскими профилями лицах, оба с шапкой темных, прекрасно подстриженых волос, на которых, словно легкий снежок, поблескивала седина, старый барон и Марк казались мне скорее братьями, чем отцом и сыном. Необыкновенные, серо-стальные, почти серебристые глаза старого барона светились каким-то приглушенным мягким светом, его губы улыбались мне; по контрасту, Марк казался очень серьезен, но я была действительно счастлива в эти моменты, счастлива как никогда в жизни, за исключением подобных минут ощущения острого счастья от самого факта своего существования, которые испытали в детстве многие из нас.

Пробродив по городу до обеда, мы вернулись домой, поскольку пани Изольда настаивала на уютном домашнем столе и ее собственных кулинарных способностях. Я мило извинилась перед старым бароном и отправилась помогать ей на кухню. Когда полтора часа спустя на столе вместе с блюдами традиционной латышской кухни появились голубцы, секрет приготовления которых тщательно хранился в нашем семействе и передался мне по наследству от моей бабушки-хохлушки, барон и Марк, уже сидевшие за столом, переглянулись, а после того, как попробовали их, Марк положил вилку и нож на стол и взглянул на меня. Старый барон, опустив голову, молчал.

– Что случилось? – не поняла я. – Я пересолила?

– Хуже, – Марк смотрел на меня. – Это фирменное блюдо моей матери. Никогда раньше я не пробовал ничего подобного. Как тебе это удалось?

– Меня научила этому моя бабка! – сдерживаясь, чтобы не заорать от злости на это постоянное тыканье своей мамой, сказала я. – А ту, в свою очередь, учила ее мама! И вообще, это обычные голубцы, такие вся Россия готовит, не понимаю, что тут особенного!.. только ваше воображение, может быть.

– Это не воображение, – поднял голову старый барон.

Всю ночь мы проговорили с ним о его жене. Он привез с собой целые тома альбомов с фотографиями. Они с баронессой в военном Городе, такие красивые и молодые, молодой барон был очень хорош собой и чем-то даже смахивал на Эгиса; затем – в послевоенном Гамбурге; на каких-то вечеринках; вместе с маленькой дочерью Каролиной, с малышом Марком; и везде, везде это красивое, с улыбкой на губах, но с какой-то непонятной грустью в глазах лицо баронессы, мое лицо! которое скоро будет преследовать меня по ночам.

– Это не может быть простым совпадением, – говорил старый барон. – Поверь мне, деточка, таких совершенных совпадений не бывает. Я думаю, все дело в семье… Я хотел бы больше узнать о твоей бабушке, прабабушке, их семьях. Я намерен провести расследование.

– Боюсь, я не смогу вам помочь, – вздохнула я. – Две мировых, одна гражданская война и революция в России похоже начисто прикончили фамилии моих бабушек и дедушек. Я ничего не знаю о моих предках, за исключением того, что дед моей мамы был белый офицер, воевал против Советской власти, а затем сбежал за границу. С бабулей вообще полный провал. Знаю только, что во время гражданской войны или где-то в районе этого, может быть немного позже, ее семья эмигрировала с Украины на Волгу, в Саратов, потому что здесь были их родственники, и все. А, еще помню, мама рассказывала, что во время войны как-то ночью она застала бабулю за сжиганием в печке каких-то документов, фотографий.

– Имена, фамилии, – поспешно сказал старый барон, доставая блокнот. – Куда именно за границу сбежал твой прадедушка?

– Боюсь, что в Германию, – не удержалась от усмешки я. – По-крайней мере, мама в этом уверена, но доказать не может. Значит, придумывает, как говорит мой отец. Я думаю, что пани Изольда знает об этой части моей семьи лучше, чем я.

– Мы уже говорили с ней об этом, – отмахнулся барон. – Что-нибудь о семье твоей бабушки? Откуда именно из Украины они приехали?

– Не знаю.

– Как это не знаешь? – удивился он.

– Бабушка не говорила, да она, по-моему, сама не помнит, она была еще девчонкой. Она с 1913 г, была самым младшим ребенком в семьем.

– Пять-шесть лет, – задумчиво проговорил барон. – Где-нибудь еще у них родственники были?

– В Ленинграде, по-моему, была какая-то родня со стороны бабулиной мамы.

– Сколько детей было в семье?

– Точно не помню. Знаю только одну ее сестру, которая так и живет где-то в деревне под Саратовым, ее старший брат умер, вроде бы была еще сестра, но я не знаю наверняка.

– Кто был самый младший? – задал странный вопрос он.

– Одна из бабулиных кузин. Ее родители погибли или что-то в этом роде, и две девочки, тетя Маруся и ее младшая кузина, жили в семье бабули и последовали за ними в Саратов. Тетя Маруся с того же года, что и бабуля, после второй мировой они с мужем вернулись на Украину, живут в Харькове. А ее младшая кузина то ли потерялась во время переезда, то ли ее забрали потом другие родственники, не помню.

Я так увлеклась семейными преданиями, что не заметила, что в блокнотике уже черкает что-то Марк, а дедуля напряженно смотрит на меня.

– Как звали эту девочку?

– Я не знаю. Бабуля только помнит, что она была такая беленькая и хорошенькая, как куколка, и она ее очень любила, всегда с ней нянчилась и плакала, когда она потерялась. Бабуля всегда говорила, что я похожа на эту ее маленькую сестричку: в их родне все чернявые, а тетя Маруся, эта малышка и я – светленькие. Больше блондинов в семье нет.

– Ты знаешь адрес этой тети Маруси в Харькове? – неожиданно спросила меня пани Изольда.

Я думала, она уже давно спит.

– Он записан где-то у мамы в книжке. Я могу найти его для вас, когда вернусь домой.

На этом мы и закончили выяснение моих семейных связей, поскольку историк из меня по профессии может быть и неплохой, но о своей семье я знаю до постыдного мало: родителей это в свое время не интересовало, а к тому времени, как подросла я, все дедушки-бабушки уже обрели вечный покой.

Напоследок старый барон предложил мне взять на память несколько фотографий его жены или переснять их тут же, в Риге, но я отказалась. Меня страшила сама мысль о том, что фотография этой незнакомой женщины с моим лицом, умершей тридцать лет назад, будет лежать в моей сумочке, словно мне предлагали нарвать цветов со своей собственной могилы. Зато я выбрала две фотографии барона: одну, совсем еще мальчика, в военной форме, красивого, с улыбкой, чем-то похожей на улыбку Эгиса; а другую – военную, в эссесовском офицерском мундире с оборванными погонами, с выражение холодного достоинства на красивом лице, которое унаследовал от него Эгис Ротенбург. Пани Изольда только покачала головой, когда увидела выбранные мной фотографии, но ничего не сказала.

Однако всему на свете приходит конец.

Пришел он и нашему уикенду в Риге. Барон был вынужден вернуться по делам в Гамбург, где у него имелся его родовой замок плюс солидное промышленное дело, а Марк-Кристиан как верный рыцарь своей покойной матери взялся доставить меня домой. Он посадил свой маленький изящный самолетик в аэропорту Москвы и отправился добиваться разрешения сесть в Саратове, но из этого ничего не вышло. Расстроенный, он вернулся обратно с билетом Аэрофлота на рейс Москва – Саратов.