– Неужели? – я успокоилась. – Да не смотрите вы так не меня, Марк-Кристиан, я всю жизнь пью такую воду и ничего, жива.
– Вы говорите точно, как моя мать.
– Я ведь и на нее похожа?
– Похожа – не то слово, – он, наконец, посмотрел на меня и жестом указал мне на стул, словно спрашивая, не хочу ли я присесть.
Я хотела. Он мне очень нравился. Поэтому я, недолго сумняшеся, села.
– Вам это неприятно?
Он задумчиво посмотрел на меня.
– Не могу сказать, – помедлив, ответил он.
Он предпочитал говорить по-немецки, видимо, мой немецкий все-таки лучше, чем английский.
– «Неприятно», это слишком сильно сказано. Вы не просто похожи на мою мать, вы словно копия ее, даже ее собственная дочь не могла бы быть так на нее похожа. Разве что сестра-близнец.
– Но вам все равно это неприятно, – заметила я, когда он умолк. – Это видно по вашим глазам.
Неожиданно он улыбнулся, и словно светлый луч скользнул по его лицу, зажег мягким светом его глаза, приоткрыв в улыбке белоснежную полоску зубов под четко очерченными губами.
– Не совсем так. Я обожал свою мать, и был убит горем, когда она умерла, мне было тогда двенадцать лет. Поэтому когда я увидел вас в аэропорту, мне захотелось по-ребячески схватить вас, и, как игрушку, спрятать, принести домой для того, чтобы владеть ею самому.
Я рассмеялась, но внезапно осеклась, поймав его взгляд.
– Что случилось?
– Вам придется часто извинять нас с отцом, – сказал он. – Вы словно ожившее через тридцать лет отражение моей матери. Иногда ваш жест, улыбка, смех, манера говорить словно обжигают. Это поразительное сходство и пугает и притягивает одновременно.
– Расскажите мне немного о вашей матери, Марк-Кристиан, – попросила я, поудобнее усаживаясь за стол напротив него. – Она умерла молодой?
– Ей было сорок шесть лет. Она была почти на десять лет моложе моего отца.
– Несчастный случай?
– Рак крови. Моя сестра, Каролина, умерла в тот же год от той же болезни.
– А вы?
– В моей крови не было этой заразы, – грустно улыбаясь, сказал он. – Я не ее родной сын. Но все это выяснилось лишь после ее смерти. Я – сын младшего брата отца вашего жениха, моя мать умерла во время родов, отец погиб в автокатастрофе еще до моего рождания. Барон взял меня в свою семью после того как его жена, которую он очень любил, потеряла ребенка, после чего она больше не могла иметь детей. Баронесса всегда полагала, что я ее собственный сын.
– А когда об этом узнали вы? – внимательно выслушав его, спросила я.
– Два или три года назад, когда прибалтийские Ротенбурги, семья вашего жениха, вернулись в Пруссию и предьявили свои права наследования деду по праву старшинства.
– Как это? – не удержалась от вопроса я.
– Наследовать титул может только прямой потомок барона. У него нет живых детей, значит, титул переходит к его младшему брату Себастьяну, отцу вашего жениха, а от него – к его детям.
– А вы?
– Я приемный сын, но я также имею права наследования титула после Себастьяна и его семьи. Долгое время считалось, что они погибли и утеряны для наследования, но… Впрочем, зачем вам это? Это все так сложно и неопределенно в настоящее время. Отец настаивает на сохранении титула лично для меня, но не для моих потомков, и эта тяжба в суде продолжается уже в течение нескольких лет.
Мне не пришло в голову ничего более умного, чем спросить:
– А у вас есть потомки? Я имею в виде дети, которым вы можете передать свой титул.
– Пока нет.
Кольца у него на пальце тоже не было, но это ничего не значило, тысячи женатых мужчин предпочитают не носить кольца.
– Вы женаты? – довольно нахально спросила я, и он совершенно спокойным тоном удовлетворил мое любопытство:
– Был женат. Много лет назад.
– Сколько же вам лет?
– В этом году будет сорок.
Я облегченно вздохнула, и мне показалось, что этот вздох не укрылся от него. Он чуть приметно улыбнулся и в свою очередь спросил:
– А вам?
– Будет двадцать три.
Он казался удивленным.
– Вы выглядите гораздо моложе.
– Ага! – поддакнула я. – Особенно когда забуду причесаться и натяну подростковую майку.
Мы еще смеялись, когда на кухню вышла пани Изольда в домашнем халате, плотно затянутом на талии. Когда она увидела нас, мирно беседующих за кухонным столом: меня, лохматую и в майке, и элегантного Марка-Кристиана, одетого со всей тщательнростью истинного аристократа, – она всплеснула руками от возмущения:
– Иезус Крист! Да что же это такое, в каком ты виде, девочка!
– Да я зашла только водички попить, – жалобно сказала я, проворно отходя к двери. – Мне, право, очень жаль…
Марк смотрел на меня, и его глаза смеялись.
За завтраком, или точнее, ужином, к которому поднялся и энергичный жизнерадостный старый барон Гюнтер, разговор, к его удовольствию, шел только о его жене. Выходя из-за стола, я случайно услышала реплики на английском, которыми обменялись старый барон и пани Изольда:
– Ты заметил, Гюнтер, они понравились друг другу.
– За Марка я не сомневался. Он был готов отдать за нее жизнь, как только увидел!
– Ты не преувеличиваешь?