Закованные в броню

Глава 2

Братский визит в Вильну

Вильна, Литва, осень 1404 г

Осенью 1404 г., в преддверии переговоров с крестоносцами в Плоцке, великий князь Витовт неофициально встретился со своим братом, польским королем Владислава Ягелло в нескольких верстах от некоронованной столицы Литовского княжества – города Вильны. Королю дали понять, что речь пойдет о судьбе Жемайтии, главном камне преткновения на переговорах о мире в Раценже между поляками и крестоносцами.

Начавшиеся два года назад, эти переговоры не были особенно успешными. Их первый тур был сорван военной компанией князя Витовта против крестоносцев в 1401—1402 гг, после которой литовцам пришлось пойти на подписание мира с крестоносцами, ибо у Витовта начались проблемы на другом фронте – в отношениях со своими восточными соседями и родственниками – с Москвой. В своей нынешней ситуации Витовт был готов уступить рыцарям Жемайтию до тех пор, пока он не решит свои проблемы на востоке. Именно этим положением дел и поспешили воспользоваться польский король и его советники, чтобы снова начать переговоры о мире с Орденом, остановив надвигающиеся кровопролитие и войну.

В начале февраля королевское посольство приближалось к Вильне. Князь Витовт в сопровождении небольшой свиты выехал навстречу сюзерену. С ним были лишь несколько мелких удельных Гедеминовичей и оруженосцев, в числе которых он особо выделял молодого Донатаса Доманского и князя Кароля Радзивилла. Все до одного в наглухо застегнутых походных одеждах в плащах, давно уже заменивших традиционные медвежьи шкуры, в рысьих шапках или беретах с перьями литвины, неспеша, покинули город и спустя четверть часа хорошей езды увидели впереди на горизонте передовой отряд королевского посольства.

По знаку великого князя литвины придержали коней и в молчании ждали их приближения.

Князь Витовт был впереди. Породистый каурый жеребец под ним нервно прядал ушами и без устали танцевал на месте, перебирая тонкими сухими ногами.

Великий князь улыбался. Ему было под шестьдесят, но он прожил настолько бурную жизнь, что, несмотря на возраст, выглядел прекрасно. Высокий, сухощавый, со светлыми янтарно-желтыми пронзительными глазами, он производил впечатление человека незаурядного и энергичного, каким, по отзывам современников, и являлся в свое время. Его боялись и ненавидели или любили и были до конца ему преданы, но не было в Литве феодала, который бы относился к нему равнодушно. Вся его жизнь прошла в борьбе, сначала – в жестокой борьбе за жизнь, затем в не менее беспощадной – борьбе за власть.

Человек, с которым он должен был сейчас встретиться, бывший литовский князь Ягайло, а ныне польский король Владислав Ягелло, был его двоюродным братом и участником убийства его отца, доблестного князя Кейстута. Человек, которого он ожидал, четверть века тому назад силой и коварством заключил его в Кревский замок и держал там более двух лет, прежде чем ему удалось оттуда выбраться. Человек, ставший ныне его союзником и сюзереном, был бы неминуемо убит им в борьбе за власть еще тогда, двадцать лет назад в Литве, как были уничтожены его братья Наримант и Свидригайло, не подвернись ему счастливый случай стать польским королем.

Великий князь был спокоен. За ним, как и двадцать лет назад, стояла Литва, за ним стояло будущее, в лице окружавших его сейчас молодых представителей литовской шляхты, таких как, например, его любимцы: русоволосый, серьезный, в бою смелый до безрассудства князь Кароль Раздивилл, готовый пойти за него и в огонь, и в воду; и светлоглазый, с темными длинными кудрями, ниспадающими из-под темного шерстяного берета, пан Донатас Доманский, рассудительный и спокойный, но непоколебимый в своем желании умереть за интересы Литвы.

Свита великого князя безмолвно и терпеливо ждала. В утреннем весеннем воздухе, все еще прихваченном морозцем, слышалось только короткое ржание коней. Поляки медленно приближались, пока не подозревая об их присутствии. Вскоре, по легкому движению в передних рядах, дальнозоркий князь Витовт догадался, что литвинов увидели. А еще немного погодя от отряда отделилась группа в десяток человек и стала быстро передвигаться в их направлении. Великий князь подал своим людям сигнал двигаться им навстречу и, когда расстояние между всадниками сократилось настолько, что Витовт сумел узнать в переднем из них самого короля, он жестом подозвал к себе Доманского и Радзивилла и вполголоса стал называть им людей из свиты Владислава Ягелло.

Великий князь видел их всех прекрасно.

– Впереди, разумеется, сам король, его величество Владислав Ягелло, по-простому, мой двоюродный брат или, как изящно выражаются наши общие друзья крестоносцы, кузен из Литвы, Ягайло. Вы ведь еще не имели чести лицезреть его величество лично, Доманский? Не правда ли, мы с ним похожи? Прекратите улыбаться, Радзивилл! – нарочито строго заметил он, обращаясь к одному из своих любимцев.

– Так, далее. Свита, или королевские рыцари, как вам угодно, у Ягайло все с величайшей помпой, даже названия. Так уж ему хочется прослыть богобоязненным европейским государем с приличным европейским двором. Рядом с королем, по левую руку от него, Пашко Злыдзей из Бискупиц, темная личность, типичный мазур, одни бредни в голове, настоящий придворный. Пан Зындрам из Машковиц, краковский мечник, хороший воин, один из лучших полководцев Ягайлы. Левее, да-да, чуть левее него, пан Завища Чарный из Гарбова, особенно рекомендовать не смею, его репутация говорит сама за себя. Насколько бессовестным считают меня, настолько честен и достоин он. Сами крестоносцы, по слухам, советуются с ним в вопросах этой самой рыцарской чести. Вы, кстати, не знаете что это такое, Радзивилл? Рядом с ним, с правой стороны, небезызвестный нам всем пан Повала из Тачева, знаменитый турнирный боец, недавно совершил турне по европейским странам, поддерживает, так сказать, реноме польского рыцарства на международной арене. Дома ему, бедолаге, скучно, делать нечего. А вот мальчика слева от него я что-то не припомню. Хотя есть в нем что-то ужасно знакомое.

Князь прервал свой монолог, чтобы перевести дыхание. Радзивилл опять смотрел куда-то явно не туда. В голосе Витовта послышалось уже нескрываемое раздражение.

– Радзивилл, вы что это? Куда это вы загляделись? Девок в польском посольстве, вроде бы, нет. Слушайте внимательно, нам скоро воевать с ними, и не между собой, а, кажется мне, на одной стороне, а это хуже, гораздо хуже, чем между собой, поверьте!

– Одесную от короля, один из Гедеминовичей, молодой князь Ямонт, если не ошибаюсь, да, точно он. Ага, а вон тот свирепый на вид молодец – княжич Александр, сын плоцкого Земовита и сестры Ягайло, княгини Александры, которая так любит крестоносцев, ну прямо совсем как покойница королева Ядвига. Что-то не видно их младшенького, Земовита, он у них пошел по военному делу, кстати, вопреки семейной традиции, рыцарей не жалует.

– Так… далее чехи… дай бог памяти! Барон Жулава, да, кажется, и Бениаш Веруш. О, и князь Федушко с ними! Прочую мелкую сошку я не называю, хотя, клянусь Вижутасом, как же я не заметил! Вон тот крайний, в подбитом соболями плаще, знаменитый Добко из Олесницы, известный силач и опять-таки турнирный боец, заметьте, Радзивилл, как поляки любят всякие куртуазности. Ну вот, пожалуй, и все. Только мальчика рядом с Завишей не помню. Разве сын? Да нет, у него дети вроде постарше будут. – Великий князь на секунду задумался. – Готов поклясться, где-то я его видел! Уж больно мне знаком его синий берет и эта великолепная каштановая шевелюра. За исключением явно литовского по происхождению берета, он выглядит больше как крестоносец, чем поляк.

– Что вы собственно пытаетесь сказать мне, Доманский? – недовольно спросил он в ответ на явные попытки молодого литвина из его свиты привлечь его внимание заговорить.

– Синий литовский берет! – вскричал князь Радзивилл. – Клянусь душой, пане-коханку, это молодой Корибут, племянник князя Сигизмунда!

– Не кричите так, Кароль, – поморщившись, попросил великий князь. – У меня, право, уши закладывает.

Прищуренные ястребиные глаза князя Витовта внимательно разглядывали всадника в синем берете.

– Да помню, – наконец, сказал он. – Конечно же, помню.! В Польше этого мальчика знают под именем его матери, княгини Острожской.

– Тоже наш, литвин! – вполголоса сказал один из старейших воинов в свите великого князя. – Гедеминович.

– Иезус Мария! – огрызнулся Витовт. – Ягайло тоже не поляк! – а затем, скорее для себя, чем для своих людей, с сарказмом заметил: – Отец молодого князя Острожского, князь Наримант Ольгердович, младший брат Ягайло, наместник Новгорода и Пскова, был убит во время междоусобицы в Литве. После чего его мать, полячка, урожденная княгиня Острожская, замечательная, кстати, женщина, царство ей небесное! увезла сына в Польшу ко двору короля. И не смотрите на меня так, Радзивилл! – сердито сказал он. – Все прекрасно осведомлены, что это именно я убил несчастных Нариманта и Свидригайлу, у меня просто не было другого выхода. В конце концов, Ягайло тоже не всегда был святым, как сейчас: в свое время, если мне не изменяет память, именно он распорядился убить моего отца, доблестного князя Кейстута! Что касается этого умненького мальчика, сына Нариманта, то его взяла под свое крылышко королева Ядвига, кроме того, он оказался действительно умен. Он воевал со мной на Ворскле и остался жив, несмотря на то, что большинство поляков, доблестных и благородных, славных своими подвигами на турнирах, а не на войне, сложили головы в Крымском походе. Теперь он снова при дворе Ягайлы, и тот весьма благосклонен к нему, но я хочу, чтобы он вернулся ко мне в Литву. Чем вы опять недовольны, Доманский?

– Но, князь! – попробовал возразить молодой литвин.

– Да, я прекрасно знаю, что вы хотите сказать! – брюзгливо заметил Витовт. – После Ворсклы молодой князь Острожский заявил, что не вернется в Литву. Вы ведь, кажется, с ним лично знакомы, не правда ли? Это именно он, ваш, кстати, ровесник, если мне не изменяет память, вытягивал вас с Раздивиллом, мокрых и трясущихся от страха, за уши из Днепра, когда нам на пятки наступали башибузуки Тимур-Кутлука? А сейчас Ягайла отдал ему в распоряжение что-то в виде военной разведки. Парень не дурак, он улыбается крестоносцам, но при случае довольно успешно дает рыцарям по рукам. Поэтому он мне и нужен. Я, знаете ли, секретарей, на манер его королевского величества, не держу! Мне нужны воины, а не…

Великий князь запнулся, подбирая нужные слова, но так и не нашел на его взгляд достаточно хлесткого и полностью отражающего суть вещей выражения. Махнув рукой на словесные фокусы, он сердито подкрутил усы, тронул шенкелями бока коня и двинулся навстречу королю.

Молодые литвины выразительно переглянулись за его спиной.

– Это про нас с тобой, – подмигнул Доманскому Радзивилл.

– Хорошо, хоть не обозвал, – со вздохом отвечал ему пан Донатас. – До конца дней своих буду вспоминать тот день, когда Корибут попросту выкинул нас на берег Днепра, как тонувших котят.

– Меня, в частности, он назвал мокрой курицей, – подчеркнуто сокрушенно заявил Радзивилл, усмехаясь.

Литвины и поляки съехались.

Король Владислав Ягайло, грузный, немного хмурый на вид, набычившись, смотрел на брата. Ему было 56 лет. Карие, несколько водянистые, глаза его светились мягким приглушенным светом. Он был опрятен, аскетически суров в одежде и в речах, очень набожен, бледен и спокоен. Ратных подвигов не любил, хотя, если нужда толкала его на брань, старался держать себя как можно достойнее. Его оружием был расссудок. Именно рассудительность заставила его в 1380-м, после того как он обещал Мамаю помощь против Москвы, в решающий момент отвернуть от Куликова поля. Благодаря своей рассудительности, он имел скверную репутацию неважного политика и никуда не годного полководца.

Князь Витовт-Александр лучезарно улыбался ему в ответ. Они были ровесниками. Два брата, два родных внука князя Гедемина, воинственного и в своем роде гениального авантюриста, неизвестно каким образом очутившегося на литовском престоле.

Князь Витовт больше походил на деда. С братом же его роднило лишь пристрастие к колдунам и хлодникам. Нынешний великий князь Литвы был печально знаменит в Европе недюжинными полководческими и дипломатическими талантами вкупе с неразборчивостью средств, которые он использовал для достижения своих целей. Несколько лет тому назад он имел честь быть союзником крестоносцев, воевал вместе с ними против своих же мятежных князей, пока не решил, наконец, что пришло время обнародовать свое собственное политическое кредо. Его целью было объединить Литву с русскими княжествами, страдавшими от политической раздробленности и отсутствия сильного политического лидера, и создать огромную славянскую империю от Балтики до Крыма. В 1395 г. он выдал свою дочь за московского князя Василия, но недолго дружил с Москвой, ибо его молодой зять неожиданно уперся и не захотел отдать ему так необходимый Витовту стратегически важный Смоленск. Великий князь тут же обратился за помощью к крестоносцам. Вскоре тяжелые рыцарские пушки уже день и ночь обстреливали Смоленск. Когда же рыцари Ордена Святой Богородицы под шумок вознамерились прибрать к рукам Литву, великий литовский князь ни секунды не колебался – он развернул жерла своих пушек против крестоносцев. Это показалось столь обидным и несправедливым великому магистру Ордена, герцогу Конраду фон Юнгигену, что в наказание за вероломство великого князя он приказал умертвить двух его малолетних сыновей, оставленных в замке Мальборг заложниками верности их отца. Детей, по слухам, убили. Те же слухи называли имена их убийц – рыцарей Маркварта, Зальцбаха и Шанберга. Нынешний великий магистр Ордена Конрад фон Юнгинген добавлял к их списку и имя их отца. Ненависть и опасение к Витовту в среде крестоносцев были так велики, что в кругу своих придворных магистр мрачно шутил, что, создавая Витовта, Бог не досмотрел и Сатана вдохнул ему душу.

Королю не нравилась улыбка князя Витовта. Тем не менее, он добросовестно приготовился к самому худшему – его брат был слишком самобытен, чтобы предсказывать его действия наперед.

Обмен приветствиями между двумя царствующими братьями занял немного времени. По окончании его король и великий князь, как добрые друзья и союзники, обнялись и облобызались. Эта картина вызвала противоречивые чувства в свитах королей.

– Ну, прямо идиллия! – насмешливо шепнул Доманскому Радзивилл. – Витовт неподражаем!

– Да сохранит нас Бог от этого человека! – тихо сказал князю Острожскому пан Завиша Чарный из Гарбова.

Молодой человек с легким удивлением взглянул на него.

– Великий князь ведет себя безукоризненно, – скупо ответил он.

– Вот это меня и пугает, – вздохнул в ответ тот. – Берегитесь его, Зигмунт, это опасный человек! Помните, в ваших жилах течет литовская кровь, и он слишком хорошо запомнил вас по Крымскому походу. Ваш дед, князь Острожский, также ратует за ваше возвращение в Литву. Король обеспокоен.

– Вы хотите сказать, что Ягайло просил вас проследить за мной? – уточнил молодой человек с едва заметной улыбкой.

В эту минуту великий князь неожиданно обернулся в сторону свиты короля, рассеянно скользнул взором по лицам придворных, которых он хорошо знал, и взгляд его остановился на лице князя Острожского. «Вот, значит, каким он стал, – подумал великий князь, рассматривая молодого придворного короля с все возрастающим интересом. – Сын Нариманта и любимчик покойной королевы. Мой умненький племянник, сумевший уцелеть на Ворскле. Восходящая надежда польской дипломатии, обласканный при обоих мазовецких и польском дворах и замеченный двором самого магистра. Говорят, Ягайло обращается с ним почти как со своим собственным сыном».

Была еще одна черта, роднившая, словно клеймо родового проклятья, двух литовских братьев, короля Владислава Ягелло и великого князя Витовта. Об этом ни тот, ни другой не любили упоминать. У обоих не было сыновей. Не было наследников. Каждый утешал себя как мог. Князь Витовт с присущей ему самонадеянность полагал, что у него все еще впереди, а король Владислав-Ягайло, в промежутках устройства своих династических браков с целью приобретения сыновей и укрепления своего престола, всей душой прилепился к красивому сироте-племяннику, о судьбе которого просила позаботиться перед смертью его покойная жена, королева Ядвига. Память о ней сблизила их. На какое-то время мальчик заменил ему сына, заняв в сердце бездетного короля ту пустую нишу, которую каждый мужчина осознанно или неосознанно оставляет для своего наследника; король успел полюбить его и привязаться к нему.

«Мальчишка Острожский даже в свои пятнадцать лет был умен и честолюбив, – рассуждал тем временем князь Витовт. – К тому же, он мне такой же племянник, как и Ягайле. Он даже больше похож на меня, чем на него! Он прекрасно знает повадки рыцарей, выглядит и ведет себя как европеец, но не забывает об интересах своего народа. Его военные и дипломатические успехи говорят о том, что он настоящий Гедеминович. Что может дать ему король, этот монах, насквозь пропахший ладаном! Он молод, он хочет войны, славы, любви. Мне нужны такие люди! Я дам ему почувствовать пьянящий привкус свободы, власти, я дам ему возможность сражаться под моим руководством, или у Лугвения, ему дам ему в жены красавицу-литвинку и, клянусь Перкунасом! он – настоящий литвин, он останется у меня!»

Великий князь снова повернулся к королю, некоторое время, оживленно жестикулируя, поддерживал беседу на прежнюю тему, после чего напрямую осведомился у короля Владислава Ягайло о своем молодом племяннике, внуке одного из его самых сильных и преданных феодалов, князе Острожском. На лице короля Владислава отразилось недовольство, но он, тем не менее, сделал князю Острожскому знак приблизиться.

– Помни о том, что я сказал, – быстро шепнул молодому человеку пан Завиша. – И да хранит тебя Бог!