Проклятье рода Ротенбургов. Книга 3. Эхо чужой любви

– Неужели я так изменилась за последний год? – я вовсе не притворялась, он напрасно пожирал меня своим пронзительным взглядом.

– Просто поразительно! – наконец медленно сказал он, отворачиваясь от меня, чтобы взглянуть на мелькавший за окном пейзаж и заодно скрыть свое явное замешательство.

Я в это время исподтишка рассматривала его сквозь полуопущенные ресницы. В этом году ему должно было быть лет двадцать пять, не меньше. Он был уже взрослый, на мой взгляд, сформировавшийся мужчина, красивый, самоуверенный, словом, такой, каким любят описывать в романах героев-любовников. Честно говоря, мне льстило, что он обратил на меня внимание. И я откровенно провоцировала его, причем, это получалось у менс непроизвольно, я не думала о том, что делала. Увлекшись своими мыслями, я прозевала тот момент, когда он оторвался от созерцания пейзажей за окном и вновь взглянул на меня. Я очнулась только тогда, когда он положил свою ладонь на мою руку, чтобы привлечь внимание.

– Елена!

Я вздрогнула, отдернула руку и испуганно уставилась на него.

– Извини, я задумалась, – сконфуженно пробормотала я в ответ на его улыбку.

– Послушай меня, девочка, – он наклонился ко мне ближе, я совсем рядом с собой увидела его блестящие внимательные темные глаза, тонкий ровный нос и пленительную улыбку на пунцовых, безупречно очерченных губах. Его волосы почти коснулись моих волос, я чувствовала запах его одеколона, а его слова были удивительно просты и безыскусны: – Ты поразила меня с первой минуты, как я тебя увидел. Ты выйдешь за меня замуж, малышка?

– Нет! – сказала я так поспешно, что он не знал, обидеться ему или снова улыбнуться.

Он выбрал последнее.

– Я говорю очень серьезно, Елена. Подумай об этом. Если ты согласишься, я поговорю с твоими родителями, и ты сможешь уехать со мной в Ригу уже через месяц.

«Что там думать, кретин!», хотелось заорать мне ему в ответ, но я продолжала развлекаться. Хлопая своими длинными мохнатыми ресницами, я скромно сказала, что не могу сейчас ответить ему вот так сразу, неподумав. Он и не настаивал. Тем более, что, к счастью, автобус вкатил в маленький азербайджанский поселок на берегу моря, который русские окрестили как Северный Грэс. Возле станции уже стояла толпа наших общих друзей. Крис и Ивар выскочили первыми, я немного замешкалась и, спустившись со ступенек автобуса, тут же оказалась в дружеских объятьях Шалвы Ахалцихели, или Князя, как мы его коротко звали из уважения к его знатным предкам. Мы дружили с ним, что называется с горшка, и я его очень любила.

– Генацвале! – радостно кричал он, тормоша меня как куклу. – Как, эта красивая, очаровательная дэвушка и есть мой маленький кругленький друг из Саратова? Ай-ай-ай, как время людей меняет! Какая дэвушка! Эти золотые волосы, длинные ножки, ах, какие ножки! Зачем ты одела брюки, дорогая? Для твоей изумительной фигурки больше подходит бикини. Ты настоящая красавица, генацвале, я надеюсь, ты не забыла меня и все то, чему я тебя учил?

Я со смехом повисла у него на шее, расцеловала его в обе щеки, так как еще не видела его по приезде в Баку этим летом, затем, выскользнув из его рук, подошла к Зигмунду.

– Как дела, малыш? – весело, по привычке, спросил он.

– Я скучала без тебя.

– Я тоже.

Радостно цапнув его за руку, я потащила его к морю, крикнув остальным:

– Крис, Ивар, Шалва, пошли купаться! Я еще ни разу в этом году не купалась в море!

Пока все расчухивались, мы с Зигмунтом быстро стянули легкие летние брюки, майки и, побросав их на песок, как дети, схватившись за руки побежали в воду. Нас быстро догнал Шалва, тоже уже в одних плавках, подхватил меня за вторую руку, я взвизгнула и повисла на их руках, и они со смехом потащили меня дальше в воду, осыпаемые тучей брызг от моего барахтанья. Вскоре вода уже буквально кипела от резвившихся в ней великовозрасных лбов.

Чуть попозже я вылезла на берег, чтобы хоть немного обсушиться перед походом к домику Глебовой тети и суметь натянуть брюки, а не плюхать по жаре в одном мокром купальнике и сгореть до костей в первый же день. Я выжала свои длинные светлые волосы и, овеваемые легким морским бризом, они обещали высохнуть мгновенно.

Вслед за мной на берег вылез Эгис Ротенбург, умудрившийся почти не замочить свою шикарную темно-русую шевелюру. Пока он отряхивался от воды, как мокрый пес, и вытирался, я снова, посмотрев на него, машинально отметила, как он хорошо сложен: высокий, длинноногий, с широкими плечами и узким поясом, на его теле не было ни капли лишнего жира или слишком уж выпиравших узлов мускулов, уродующих культуристов. Пожалуй, кожа его была слишком бледной и нежной для юга, но жара и море быстро придадут его телу шоколадный оттенок и выцветят его шевелюру. Сама я к концу лета обычно превращалась в негатив – загорала почти до черноты, а волосы от морской воды и солнца выцветали добела.

– Ты так быстро вылезла из воды, Лорелея, – насмешливо сказал Эгис, бросая полотенце прямо на песок и обращаясь ко мне. – На тебя не похоже.

– А ты-то что вылез? – не осталась в долгу я. – Девочки еще плещутся. Помнится, ты всегда сидел в воде до тех пор, пока можно было потискать хоть последнюю из оставшихся!

– К чему такой цинизм, дорогая! – в тон мне отвечал он тут же. – С прошлым покончено навсегда. Я нашел ту женщину, которая отныне заменит мне всех остальных. Кроме нее, мне никто больше не нужен.

– Какая патетика! – закричал подбежавший Шалва, набрасываясь на полотенце и растирая себя так, что брызги летели во все стороны от его смуглого, продубленного морем и солнцем тела. – Он что, признается тебе в любви, генацвале?

Я кивнула.

– Скажи ему, что он опоздал! – стукнул себя кулаком в грудь Шалва. – Ты – моя, моя несравненная птичка, мое маленькое дитя, моя драгоценная жемчужина, царевна из царевен, красавица из красавиц!

– Остановись! – я шлепнула его по спине мокрым полотенцем.

– Ах, какая невежливая дэвушка! – тут же запричитал он. – И подумать только, я сам учил ее истории, и что получил взамен, а? Никаких тебе больше сказок, генацвале!

– Пощади! – я рухнула на колени на песок, благо мой купальник уже высох. – Лучше убей, жестокий, только не лишай меня их!

– Встань, женщина! – с холодным достоинством сказал он, протягивая мне руку, чтобы помочь подняться. – Я прощаю тебя! Но всегда помни о моем великодушии!

Я зацепилась за его руку и изо всех сил дернула его на себя. Он кубарем свалился рядом со мной на песок, весь перепачкался, я тут же с визгом отпрыгнула от него подальше, он скорчил страшное лицо, словно собираясь догнать и проучить меня, но потом передумал и с ворчанием побежал вновь в воду, чтобы отмыться.

– Как я посмотрю, вы тут веселитесь вовсю, – заметил Эгис, вновь очутившись рядом со мной.

– Он очень милый, правда? – помахав рукой улыбавшемуся мне из воды Шалве, сказала я вместо ответа.

– Ты еще совсем девчонка.

В его голосе прозвучала какая-то затаенная нежность.

Я хотела ответить ему как-нибудь понаглее, но слишком долго соображала, что именно – он отошел в сторону, а Зигунд и Шалва уже выгоняли всех из воды, чтобы успеть засветло добраться до пляжного домика на Северном Грэсе.

Всю дорогу я прошагала между Шалвой и Зигмунтом. И тот, и другой были очень внимательны ко мне. А я спиной ощущала на себе внимательный изучающий взгляд Эгиса Ротенбурга.

За последующие десять дней на Северном Грэсе он не давал мне проходу. Везде, где бы я ни появлялась, он оказывался рядом со мной – красивый, гибкий, загорелый, с неизменной улыбкой на губах.

В первый же день, случайно очутившись возле домика, где жили ребята, в неурочный час, когда все остальные купались на пляже, я внезапно услышала голоса Зигмунта и Эгиса и, не в силах сдержать любопытства, тихонько подошла ближе, чтобы услышать, о чем речь. Они говорили обо мне. Я отчетливо слышала спокойный, с легким жестковатым прибалтийским акцентом голос Эгиса, который говорил:

– Ты знаешь меня, малыш. За эти десять лет, которые я вышел из младенческого возраста наивных мечтаний о Прекрасной Даме, я не пропускал ни одной юбки. И у меня никогда не возникало желания остановиться, выбрать одну из всех, в конце концов, жениться. Никогда до сегодняшнего дня. Мне нужен твой совет. Ты лучше меня знаешь твоего верного «оруженосца» Лешку, Аленку, Елену, у меня просто язык не поворачивается назвать ее теперь мальчишеским именем. Я хочу жениться на ней. Что ты на это скажешь?

После долгого молчания Зигмунт задумчиво сказал:

– Она еще ребенок, Эгис.

– Ты не прав, малыш, – в хрипловатом голосе Эгиса послышалась легкая насмешка. – Она уже взрослая девушка, правда, она еще сама толком не понимает, какая грозная сила таится за ее внешней женственностью и привлекательностью. Когда она немного подрастет, она будет сводить мужчин с ума.

– Ты преувеличиваешь.

– Нисколько. Ты еще сам не понял, что произошло. Берегись, Зигмунт, не вздумай влюбиться в свою Галатею! Рано или поздно она станет моей женой. Я не отступлюсь. О такой женщине я мечтал всю жизнь: с ней невозможно соскучиться, она все время разная, все время меняется, меняется на глазах, переливается, словно северное сияние.

– Ты поэт! – сухо заметил Зигмунт. – Но я тебя предупредил. Она слишком мала, да и слишком наивна для тебя.

– Роковые женщины у меня уже в печенках сидят. Они все на один манер.

– И теперь тебе захотелось свежатинки?

Обычно такой спокойный Зигмунт был явно раздражен.