Проклятье рода Ротенбургов. Книга 3. Эхо чужой любви

Я посмотрела на него и неожиданно для самой себя прыснула от смеха. И мы подружились. Честно говоря, я никогда не смотрела на него как на возможного кандидата в мужья. Никогда. На кого угодно, но не на него. Но жизнь распорядилась так, что замуж я вышла все-таки за него. И очень об этом пожалела.

Три года до окончания института мы просто дружили. Вместе ездили в институт и из института, иногда гуляли по набережной. Мне нравилось с ним разговаривать. Он много знал, но не был занудой или заучкой. Как-то раз на набережной мы нос к носу столкнулись с Эгисом Ротенбургом. Помню, меня поразило, что он стал еще красивее, чем был. Казалось, такое уже невозможно, но это было так. Хорошо одетый, невероятно красивый и элегантный, он прошел мимо нас, внимательно посмотрел на Сережу, потом взглянул на меня, улыбнулся мне одними глазами, и как истинный джентльмен, видя, что мне неприятна эта встреча, предпочел не афишировать наше знакомство. Наивный в некоторых вопросах Сережа даже не заметил этого.

Вечером Эгис позвонил мне домой.

– Привет, малышка! – бодрым голосом, как будто ничего не произошло, как будто бы это не он сломал мне жизнь и устроил из нее ад кромешный в течение трех лет, сказал он. – Ты не хочешь встретиться со мной?

– Пошел ты к черту! – сказала я и положила трубку.

Он позвонил снова. И звонил каждый вечер в течение двух недель. Наконец, мне это надоело, и я сдалась.

– Чего тебе от меня надо? – грубо спросила я в трубку.

– Я хочу встретиться с тобой, – мягко ответил он.

– Зачем?

– Я хочу снова предложить тебе стать моей женой.

Удивляюсь, как меня не хватил удар от злости. Я грохнула трубку на телефон и в течение часа ходила одна по пустой квартире, ругаясь матом, как наш сосед-водопроводчик. Когда мне стало это надоедать, зазвонил телефон.

– Успокоилась? – вновь услышала я его глубокий бархатный голос.

– Оставь меня в покое! – каким-то невероятным усилием мне удалось не сорваться на крик. – Я никогда, никогда не выйду за тебя замуж. Никогда. Я лучше умру.

Чтобы не слышать больше его голоса, на следующий день я приняла предложение Лешки поехать с нашими ребятами и девочками из института в археологическую экспедицию не две недели. Это, к тому же, освобождало меня от летней практики в пионерских лагерях.

Мы с Сережей приехали немного позже всех остальных. Когда я спрыгнула вслед за ним из кабины подвозившей нас от деревни до археологического лагеря попутки, я была удивлена тишиной, установившейся среди одногруппников. Лешка гордо смотрел по сторонам. Я действительно выглядела нелепо в своих светлых брюках и белой тенниске, с распущенными длинными светлыми волосами среди чумазых, одетых в штормовки и джинсовые шорты ребят и девчонок. Мы жили с Сережей в одной палатке, он на одной стороне, я – на другой. Я абсолютно убеждена, что все думали, что мы спим вместе. Но ничего подобного не было. Этот мальчик был удивительно целомудренен для Саратова. Никогда за все это время он не позволил себе даже намека на какую-либо близость, и это притом, что вокруг нас крутили романы, целовались и трахались все остальные. Мы бродили с ним по ночам по окрестностям, много говорили, много узнали друг о друге, он мне очень нравился как человек, но я не воспринимала его как мужчину. Наверное потому, что я привыкла к красивым стройным мальчикам, вроде Зигмунта, Шалвы, или того же Эгиса Ротенбурга, а Сережа при своем высоком росте был грузноват, круглолиц и, на мой взгляд, слишком коротко подстрижен.

После нашего возвращения в Саратов он уехал в другую экспедицию, в Польшу, даже написал мне оттуда два письма с хронологически точным описанием того, что он делал, и все.

От Кристины, единственной из моих прежних бакинских друзей, с кем я поддерживала связь до сих пор, я узнала о ее браке с Иваром Ротенбургом, и о том, что, в связи с перестройкой, Ротенбурги вспомнили о том, что они остзейские немцы, отыскали в ФРГ свою родню и, по всей видимости, скоро уедут за бугор. Всей семьей. Я пожелала ей счастья в личной жизни и весьма решительно отвергла ее предложение поспособствовать нашему с её обожаемым деверем союзу.

Через полгода, зимой 1988 года, Эгис Ротенбург вновь появился в Саратове.

Этот мужчина обладает магической властью над женщинами – я не встречала ни одной девчонки, которая, столкнувшись с ним, в него бы ни влюбилась. За исключением меня, уродины. К этому времени я не то чтобы стала забывать Зигмунта, просто моя жизнь словно раздвоилась, я была я и вроде бы уже не я. Мне казалось, что Зигмунт, Баку – всего лишь сон, далекий и красивый сон, после которого поутру хочется плакать, не более. Словом, когда Эгис возник вновь, у меня уже не было желания бежать от него сломя голову. Я встретила его у Ксении, подружки Кристины, семья которой переехала в Саратов лет пять назад потому, что ее отец был военным. Для меня эта встреча была случайной, и я осталась совершенно спокойна, что поделать, раз так получилось. Это была обычная студенческая вечеринка, с вином и танцами. Кто не пил, тот танцевал. Он пригласил меня на медленный танец, который начал входить в моду. Я согласилась.

– У тебя кто-то есть? – проницательно глядя мне в глаза, через некоторое время спросил меня он.

В неясном свете ночника Ксении, при котором вся компания танцевала, я видела его искристые глаза, блеск которых приглушали длинные темные ресницы, его четкий профиль, чуть приоткрытые чувственные губы. В какой-то момент мне захотелось прижаться к нему, навсегда забыть про все на свете и обрести, наконец, покой. Он почувствовал этот порыв, его тело под тонкой рубашкой и легкими брюками напряглось, он был удивительно чувствителен к моим настроениям всегда, с того самого момента, когда я первый раз увидела его в Баку. И я тоже ощутила это. Чтобы погасить свой порыв, я довольно цинично ответила, нарушая хрупкое очарование:

– Если ты имеешь в виду, сплю я с кем-то или нет, то – нет, не сплю.

– Ты грубишь?

– Я отвечаю на вопрос.

– А этот парень с замашками извозчика, с которым я тебя видел? Ты встречаешься с ним? – не отступал он.

– Это не твое дело.

– Он не подходит тебе.

– А ты подходишь?

– Я подхожу, – он улыбался. – Я люблю тебя, я давно тебя знаю, я знаю, что тебе нужно, и я могу дать тебе такую жизнь, какую ты заслуживаешь.

– Даже так?

Я пыталась понять, издевается он надо мной или говорит серьезно. Его рука властно прижимала меня к себе в танце. Почти касаясь моей щеки губами, он тихо говорил:

– Ты слишком красива для того, чтобы достаться такому мужлану, как этот твой друг. У тебя хорошая кровь, как и у нашего рода. Выходи за меня замуж. Наш ребенок будет красив.

– Остановись!

Я резко отстранилась от него и, глядя ему в глаза, сказала, чуть ли не по слогам:

– И не мечтай об этом, понял? Только через мой труп!

Мы увиделись снова примерно через год.

За этот год произошло многое. Я закончила институт и безуспешно попыталась избавиться от порядком надоевшего и раздражавшего меня Сережи. Он, со своей стороны, упорно не желал» отлипать» от меня, после института помог мне устроиться на работу, покорно сносил все мои придирки и всплески буйного темперамента, так что, в конце концов, я сдалась. К зиме того года, как мы закончили институт, я уже с ним спала. Но замуж за него не собиралась. Впрочем, он мне и не предлагал. Вообще, вся эта история имела очень странный привкус. Я пошла на близость с ним потому, что мне было интересно, что же «это» такое. Я чувствовала себя неполноценной, не познав этого. Секса в Советском Союзе, как известно, для порядочных мальчиков и девочек, не существовало, даже несколько лет после перестройки. Кроме того, у меня имелось глубоко запрятанное корыстное намерение – если «это» больно, как говорят, то лучше проделать «это» с Сережей, которого я могу послать подальше в любой момент без всяких проблем, если мне не понравится, тогда как с мужем, для примера, я сделать этого не смогу. К тому же Фрейд, которым в тот период все зачитывались, говорил даже о каком-то комплексе у женщин, мужья которых делали им больно при первой близости. Словом, я решила убить одним выстрелом двух зайцев – узнать, что «это» такое и заодно обезопасить от боли свою будущую жизнь с мужем, которого я хоть и не буду любить так, как Зигмунта, но который будет подходить мне больше, чем Сережа, которого я считала только другом.

Надо отдать ему должное, этот мальчик оказался очень нежен и тактичен. Больно он мне не сделал. Нельзя сказать, что секс с ним мне нравился, просто после того, как это произошло, Сережа уже намертво приклеился ко мне. Он терпел все мои временами нарочитые дикие выходки и, молча, проглатывал все обиды, которые я иногда намеренно наносила ему, чтобы узнать, есть ли предел его ангельскому терпению. Про свою любовь, правда, он говорил мне только в постели. Меня унижали и задевали такие отношения, я не раз пыталась послать его подальше, но он выжидал некоторое время, потом снова приходил ко мне, и все начиналось сначала. Я не знаю, чем это объяснить. Скорее всего, мне не хватало тепла. Я оставалась с ним только потому, что к нему можно было прижаться, лежать рядом, чувствуя тепло его тела и нежиться в мягком облаке его обожания. Он ни в чем меня не ограничивал и ничего мне не обещал. Ему не было до меня никакого дела. Он меня ничему не учил, ничего не заставлял, ничего от меня не требовал. Несколько раз он мельком заговаривал о замужестве, но я только смеялась над этим, и разговор угасал сам собой. Забавы ради, чтобы увидеть, как он ревнует, я рассказала ему о Зигмунте, об отношениях с ним, об Эгисе Ротенбурге и о том, почему я никогда не смогу полюбить мужчину. Он все это проглотил и сделал выводы. Никогда у меня не возникала мысль о возможности выйти за него замуж. Никогда, до того времени, как события внезапно вырвались из-под контроля.

Глава 4

Я встречалась с Эгисом Ротенбургом в Саратове еще два раза.

Он был очень мил, любезен, каждый раз повторял с улыбкой свое предложение о замужестве, не обижался на очередной отказ и говорил, что рано или поздно все равно добьется своего. Мы даже с ним подружились.

Несмотря на свои блестящие внешние данные, он был умен, чрезвычайно язвителен и остроумен, с ним интересно было говорить. Его психика была чувствительной, как у женщины, он чувствовал малейшие нюансы моего поведения, интонации голоса, с какой было сказано то или иное предложение, и я, в свою очередь, ощущала то же самое в отношении него. Постепенно между нами установилась какая-то изумлявшая меня чувственная близость. Он вел себя так, словно мы были парой, хотя после того поцелуя на пляже на Северном Грэсе много лет назад, мы ни разу даже не коснулись губами щеки друг друга при встрече или прощании.

Я была в курсе всех его дел. Он покинул Советский Союз с дипломом врача-хирурга в кармане, и буквально за два года сделал себе головокружительную карьеру в Германии. В настоящее время он заведовал отделением хирургии в одной из частных клиник Гамбурга, занимался современной медицинской техникой в фирме своего немецкого деда и в качестве младшего партнера входил в состав другой фирмы, продававшей оборудование для бывшего Союза, и в частности, для нашей Саратовской больницы имени Лукачева.

Ему было тогда тридцать три года.

Накануне нового года, вначале декабря 1989, он внезапно позвонил мне домой из Гамбурга и пригласил провести с ним и его родителями неделю в Москве.

– Зачем? – изумилась я.

– Мама хочет познакомиться с тобой, – в его голосе звучала насмешка. – Хочет увидеть девушку, которая вот уже семь лет водит за нос ее сына. Сына, от которого все другие женщины без ума.

– От скромности ты, конечно, не помрешь, – уточнила я, просто чтобы выиграть время и подумать, что сказать.

– Несомненно. Итак?

– Где я там буду жить?