Снежная Королева живёт под Питером

Ваня оклемался, по выражению Чулкова. Солдат ухаживал за ним больше других и даже тайком на ночь приносил Тасю, – гладить и греться. Он читал, что все кошки – лечебные.

Мальчик стал уже выходить со всеми гулять в палисадник, и персонал забыл о его хвори, – забот хватало. Укроп съели, грядка была пуста. Дети бегали-играли, а Ваня сидел у забора, лицом на улицу. Прошла осень, навалило снега. Теперь никто не мог подойти к ограде, потому что Чулков устроил из снега стену вдоль забора, и улицу закрыло совсем. Дети бегали друг за дружкой, играли в снежки, а Ваня прятался в снежной крепости.

Боль никуда не ушла, она стала потише, и, словно прижилась в Ваниной груди, но Ваня уже не обращал на неё внимания. Он слушал. Для того, чтобы наконец пришла его мама, во-первых, Ваня попросил летом фей в укропе. Во-вторых, мальчик как никогда чувствовал Того, кого все считали Непостижимым и Величайшим, – самым родным на свете. Ему, Вездесущему, ничего даже не надо было объяснять или просить. Он всё знал, ОН БЫЛ ЖИВОЙ!

С такой поддержкой Ваня жил. И чувствовал, что надо ждать: у него не может не быть матери. Однако постоянное ожидание и боль превратили его в маленькую куколку, которая ела, спала, ходила и делала всё, что ей положено "сообразно режимным моментам", как говорила заведующая.

Но однажды утром во время завтрака Ванино сердечко заговорило. Сперва тихонечко, потом громче и веселее, затем оно запело и заголосило на весь детдом. Все обернулись в сторону Вани, потому что он громко сказал:

– Мама!

– Мама, мама, мама! – повторял Ваня, мчась по коридору к выходу на улицу, потом по снегу к калитке. и тут замер. За калиткой стояла женщина.

С сердцем-колотушкой Ваня подошёл к ней и молча обнял её колени. А женщина взяла Ваню на руки и стала целовать. Этого ещё никто и никогда не делал с Ванечкой!

– Господи, помоги нам оставить суету-маету, как страшный сон, навсегда, и жить легко, – бормотал конец молитвы Старичок с книгой.

– А я не понял, что это за женщина, – стыдливо признался Прошка.

– Женщина эта работала на соседней с Кукишами железнодорожной станции в кассе и пришла с намерением взять какого-нибудь ребёнка из детдома, – сказала Жигонь. – Но, волею судьбы, которая никогда не ошибается, в этой доброй женщине жила душа матери Франсуа Вийона. Простая женщина, как истинная мать, не помнила обиду на покинувшего её сына. Она пришла к нему через столетия и пространства, чтобы обнять и во имя Господа вместе с сыном теперь прожить жизнь, посвящённую любви.

Трильская Золушка

Как только деревянный шут Пербакуль зажёг огарок свечки в маленьком фонарике на полу шкафа, куклы сразу оживились, зашептались и зашуршали. Те, что висели на верхних крючках, смело попрыгали вниз и сели тесно вокруг фонарика. Кукол запирают в шкафу до следующего спектакля, – там и происходят разговоры или рассказываются сказки.

Красно-копчёный нос Пербакуля и его семнадцать крепких деревянных зубов красиво освещались пламенем свечки. Отблеск огня попал на его сине-фиолетовый костюм с золотыми пуговицами и на коленку в голубом чулке.

Куклы нетерпеливо поёживались, сидя кружком, переглядывались, изредка слегка стукаясь деревянными лобиками, вздыхали предвосхищённо.

Наконец, свет огня заиграл в хитроумных глазах Пербакуля, он поцеловал кого-то рядом в фарфоровую щёчку и многозначительно начал:

– Знаете ли вы, братцы, сказку "Золушка"?

– Сто раз слыхали, – шепелявя букву "с", сказал рыжий Ангелочек в рубашке с ватными крылышками, и тут же получил по щеке деревянной ладошкой соседки. Ею была крупная, простоватая на вид Гимнастка в малиновых колготках, короткой юбочке в блёстках, с грубо нарисованными бровями.

– Известное дело, – продолжал Пербакуль, – но люди переврали её. А дело было так. В очень давние времена земля делилась на маленькие королевства. В долинах, на берегах морей располагались королевства людей, в дремучих лесах – королевства эльфов и фей, а под землей властвовали гномы. И все друг о друге знали. Так было до тех пор, пока не изменились взгляды людей на сокровища. Ведь богатством тогда считались лучшие качества души – доброта, благородство, скромность, чистота и другие. Недаром в слове "богатство" – корень "Бог". Это были Его дары всем существам мира. Оно не тратилось временем и молью, не ржавело, не горело в огне. Но человек вдруг стал почитать другие "сокровища" – золото, серебро, драгоценные камни… Всё, что было легче накапливать, чтобы быть лучше других.

– Как накапливать? – поинтересовались овечки из Рождественского вертепа.

– Отбирать у других. Люди почти совсем выпотрошили королевства гномов, у которых было много золота, алмазов и изумрудов. А королевства эльфов просто-напросто присоединили к своим землям, чтобы быть "богаче".

И тогда люди, которые ослепли от блеска золота и камней, перестали видеть эльфов, гномов и фей. И Лик Бога-Отца тоже. Замечали Его только как небо с Солнцем и звёздами: как большую часть мира, неподвластную захвату. Ругали дождь осенью и солнце в жару, становясь уж совсем похожими на спятивших с ума. Но самое удивительное то, что они почти совсем потеряли Радость и Покой из былых своих сокровищ. То есть Счастье. Покоя не стало в помине: люди всегда чего-то хотели, потому что ими завладели желания, всегда чего-то боялись потерять.

– Чего потерять? – спросили куклы в один голос.

– Во-первых, жизнь, потому что они ослепли также и изнутри, перестали чувствовать себя вечными…

– Вот, правда, идиоты, они ведь называются чело-вечные! – пробасил Пират с заложенным носом.

– Во-вторых, боялись потерять свои "богатства" и многое другое, а от этого страха ими завладели болезни.

– Бедненькие человечки! – расплакалась фарфоровая Пастушка. Куклы успокоили её и опять уставились на Пербакуля детскими глазками.

– Не все люди ослепли, – подняв палец, изрёк Пербакуль. Куклы в порыве восторга зааплодировали. Когда затих стук ладошек, арапчонок сказал:

– И дети их видят!

Куклы согласно залопотали, словно сто бабочек захлопали крылышками:

– Дети … эльфов, фей … видят … да!..

– Да, но эльфы и прочие другие являются детям очень осторожно, иногда только во сне, в воображении, – задумчиво продолжал Пербакуль.

– Почему? – спросила Гимнастка.

– Ещё в те давние времена короли-люди всех государств собрались и решили объявить тех, кто видит гномов, фей и эльфов – больными, умалишенными. Прошло время, и люди вообще стали забывать правду. Они на самом деле поверили, что кроме них самих, никаких разумных существ нет ни на Земле, ни на других планетах.

– Что уж говорить о животных, деревьях, цветах и куклах! – вздохнул давно не стираный Пьеро, и с минуту все молчали, а огонёк в фонарике безмолвно поддакивал. Тишину нарушил Лекарь:

– А что же с Золушкой?

– Ну да, – Пербакуль почесал нос, – слушайте.

Мелеандр, принц Трильский, вернулся из дальних странствий. Целый месяц он по очереди гостил в двадцати семи королевствах: где один день, где два, а где – только пообедал. Дело в том, что месяц назад ему исполнилось восемнадцать, и он решил жениться. Сразу же после дня рождения, простившись с отцом, королём Трильским, Мелеандр уехал искать невесту среди принцесс других государств.

И вот теперь он вернулся, сидит в саду замка на мраморной скамейке с подушками и грустит: ни к одной из принцесс, – а среди них были и красавицы, – его сердце не воспылало любовью. Оно очевидно молчало. Тут, по зелёной травке, кувырками через голову, приблизился к принцу королевский шут Пи…

– У него настоящее кукольное имя! Он был марионеткой? – спросили куклы.

– Нет, он был свободным профессиональным шутом: полным дураком, с чистым от стереотипов, непосредственным взглядом на вещи. Он добровольно служил королю, ибо только короли имеют право на советчиков разного калибра, от министра до шута.

– А кто посередине? – спросил Ангелочек.

– Кормилица и попугай! И не перебивайте меня! – завопил Пербакуль так, что задрожали стёклышки фонарика.

Шут сел у ног принца.

– Я – Пи, я знаю, что крылышки мёртвых птиц, которыми украшают свои шляпки красавицы, воняют. Шляпы надо украшать цветами.

– Это слишком мудро, объяснись проще, – грустил принц Мелеандр.

– Соберите на балу в вашем замке девиц нашего королевства, – посоветовал Пи, но принц вздохнул в ответ:

– Я боюсь, что наши юные маркизы и графини подражают моде заграничных принцесс. Я имею в виду мёртвые перья.

Шут промолчал о шкурах мёртвых животных, которыми также обожают украшать себя красотки: он не хотел ранить нежную душу юноши. Но шут был доволен, что принц разговаривает с ним на языке шутов, которому Пи с детства подучивал принца в шутку. Шут снял свою ушастую шапочку и подставил бритую голову солнышку:

– А Вы, ваше высочество, полагаете ли Вы, что женщину украшает только титул?