История Милы

– Ну как же я без валенка-то буду? – причитала Мила, кружась на одной ноге по снегу.

Оказалось, что валенок Милы подобрали на дороге мальчишки и, хихикая, затаились за забором.

– А вы спросите, спросите нас как зовут! – предложил шутливый мальчишечий голос из-за забора, – Так и ваших женихов будут звать!

– Вот ещё! – фыркнула Мила, – Я и так знаю тебя по голосу, Горин.

– Спросите, иначе валенок не отдадим! – послышался за забором другой голос.

– Ну, и как же тебя зовут, парень? – поинтересовалась Лена, подбоченившись и приготовившись серьёзно выслушать ответ.

– Феофантий! – радостно крикнул другой голос. И мальчишки рассмеялись.

– Как? Как? – переспросила Лена, – Да иди ты знаешь, куда?!

– Феофантий, так Феофантий, – миролюбиво отозвалась Мила, – Пусть будет так. Только валенок мой отдай, Феофантий!

Мила подскочила к забору и одной обутой ногой, а другой только в чулке и носке, запрыгала рядом. Из – за забора показался парень в полушубке и шапке-ушанке, протянул валенок под дружный смех девчонок рядом с Милой и мальчишек из-за угла забора.

– Милка, не признала что ли? – засмеялся парень и снял ушанку. Чёрные глаза Джавида весело смотрели на неё.

Мила вырвала из его рук валенок и стала его натягивать на ногу.

– Не узнали мы тебя, Джавид, видно, богатым будешь! – засмеялась Аня.

А потом они все вместе, девочки и Славка Горин с Джавидом и Вовкой Лесовым пошли по домам колядовать, где сыпали пшено, пели шутливые куплеты и собирали угощения – печенье и конфеты. В одном доме им не открыли, а в другом не пустили. За это мальчишки и девчонки, смеясь и шутя, быстро перебросали поленницу с одного места на другое и укатили крышки от бочек соседям.

Домой вернулись уже за полночь, кое-как угомонились и разбрелись каждый по своим улицам. Джавид проводил Милу до самой калитки и отдал ей конфеты, которые ему удалось насобирать во время колядок.

– Я не ем столько конфет, мне на рождественском бале завтра танцевать, – рассмеялась Мила.

– Тогда раздай их завтра на балу детям, – предложил Джавид.

– Так и сделаю, – кивнула Мила и убежала в дом, хлопнув калиткой.

Джавид успел заметить, как раскраснелись щёчки Милы, но не мороз был тому причиной. Стояла тёплая ночь сочельника.

Август – астры,
Август – звёзды
винограда и рябины,
Ржавой август!

    Марина Цветаева
Стоял тёплый летний день, но близкое и неотвратимое приближение осени уже чувствовалось. Лиза любила это время года особенно, трепетно. Серебряные паутинки, лениво кружась в прозрачном звенящем воздухе, медленно оседали на ветки уже краснеющей рябины. Что-то неуловимо трогательное было и в желтеющих вдали сопках и в тяжёлых налитых ягодным соком смородинах. Вечера, уже холодные, и ранние сумерки напоминали о скором прощании с летом.

Мила, в отличие от мамы, начало осени не любила. Точнее, раньше, в детстве, она любила все времена года. Зима радовала катанием с горки, весна – бумажными корабликами в ручьях, лето – первыми цветами и бесконечной свободой. «Август – месяц потерь», – где-то совсем уж некстати прочитала Мила. От чего и без того унылое её настроение испортилось окончательно. Хорошо, что последние дни лета ясные и тёплые. Дожди бы уж совершенно свели Милу с ума. За несколько дней перед началом нового учебного года, когда новые тетрадки и учебники уже лежали в школьной сумке, а школьное платье было тщательно отглаженно и приготовленно для того, чтобы его надеть, к Миле пришёл Амин и позвал её погулять. Они неторопясь дошли до конца улицы, где стоял дом Румаевых, залезли на крышу старого сарая. Прогревшийся за день толь, которым покрыт был сарай, приятно согревал босые пятки Милы. Тяжёлые ветви черёмухи свешивались на крышу. Мила срывала крупные чёрные ягоды и ела их. Терпкий вкус вязал язык.

– Помнишь, Мила, как ты ждала нас на этой крыше, когда мы собирались рыбачить на Белых камнях? – спросил Амин.

Мила кивнула, язык от черёмухи стал онемевшим.

– Сегодня вечером я уезжаю, Мила, – произнёс Амин, и Мила взглянула на него с удивлением.

– Ты же закончил учиться, – напомнила она.

– Меня в армию призвали, – сказал Амин.

Напряжённое молчание. Только на ветвях зашелестел лёгкий ветерок.

– Когда ты вернёшься? – наконец прервала молчание Мила.

– Через два года, – ответил он, – Можно иногда я буду писать тебе письма, Мила?

Она с готовностью кивнула.

– И я буду тебе писать, Амин, – тихо ответила она. И совсем уж некстати она осознала, что её губы чёрные от черёмухи. Мила начала тереть их ладошкой.

– Мне пора, Мила, – Амин резко встал, спрыгнул на землю и помог Миле спуститься с крыши.

– Можно мне тебя проводить? – совсем по-взрослому спросила Мила. И в этот момент осознала, что что-то неуловимое, необъяснимое, сейчас ускальзывает, уходит навсегда от неё.

– Не нужно, Мила. Я хочу так, здесь с тобой попрощаться. На вокзале суета и много людей. Ну, всё, Мила, мне пора, – Амин протянул руку к её плечу, но затем нерешительно отстранил её, так же резко развернулся и исчез в зарослях старой черёмухи.

Мила смотрела ему вслед. Этим вечером не только Амин уходил от неё. Детство уходило от неё. Поэтому было грустно, и глаза щипало от слёз.

Две тени

С того самого дня, когда Мила простилась с летом, детством и другом, она больше не стала любить вязкие ягоды черёмухи. Что-то неуловимо изменилось и в самой девочке. Она вдруг осознала свою раздельность от друзей детства – братьев Румаевых. Осенью из деревни уехал и Джавид, чтобы учиться в колледже. А когда из армии вернулся Амин, призвали служить Джавида. Мила почти не встречалась ни с одним из братьев. Редкие письма, которыми они обменивались с Амином, не могли поддержать крепкую связь, как в детстве. Амин сразу же устроился в леспромхоз водителем лесовоза и уехал на вахту. В те редкие дни, когда он возвращался домой между сменами, Амин привозил подарки маме и Миле. Анжеле сын покупал дорогие подарки – кожаную сумочку, французские духи или золотые украшения, Миле доставались подарки намного скромнее – плитка её любимого молочного шоколада, кружка, наполненая спелой жимолостью или забавный брелок для ключей. Мила ждала приездов Амина с детским любопытством – что же Амин привезёт ей на этот раз? Он не задерживался в деревне больше, чем на пару дней, но и за это время с Милой они практически не встречались. Иногда даже мимолётных встреч не происходило, и гостинцы от Амина Миле передавала Анжела.

Но и тех мимолётных встреч было достаточно, чтобы понять, насколько большая разница в возрасте стала явно заметной. Четырнадцатилетняя девочка смотрела на двадцатилетнего парня как на взрослого мужчину и испытывала сильное смущение перед ним. Амин за два года службы в армии возмужал, даже его речь и движения стали менее резкими, а уже по-взрослому степенными. Высокий, смуглый, сильный он стал видным парнем, и многие деревенские девчонки пытались обратить на себя его внимание. Мила же, как была невысокого роста, худая, с выпирающими ключицами и заострёнными коленками, так и осталась «пигалицей», как её, шутя, называл дедушка Азиз. Вот с кем Мила, как была в друзьях, так и осталась. Она часто, теперь уже без братьев Румаевых, прибегала в дом у реки, чтобы посмотреть, как дедушка Азиз плетёт рыбацкие сети, курит большую трубку, набитую самосадом, и послушать его рассказы. Дедушка Азиз нисколько не изменился. Всё те же с хитринкой глаза, и лучики морщинок возле этих добрых глаз. Теперь уже Мила, если не заставала дедушку дома, наводила порядок в комнатах и варила борщ, так им любимый.

– Ты меня балуешь, старика, – добродушно ворчал Азиз, но весь его вид красноречиво говорил, как ему приятна забота Милы.

Мила сама не заметила, как превратилась из угловатой девчонки в красивую девушку. Но это сразу заметил Джавид, как только вернулся из армии. Его встретила уже не худая девчонка со сбитыми босыми ногами, а миловидная девушка. Джавид сразу заметил и красиво округлую девичью грудь, и покатые бёдра, и даже двигалась Мила уже иначе. В её плавных жестах появилось кокетство. Чуть припухлые губы и родинка над ними, длинные тяжёлые ресницы – всё это придавало особенное очарование юной девушке.