Подземный-Каменный

– Камень пропал!

Расстроившись, Лих стал искать заново, пополз на карачках. Да разве камешек сыщешь? Он маленький, плоский. Вывалился и улетел незнамо куда. Может, его уже конь сожрал: вон стоит, траву щиплет.

– Эр, прости. – Отчаявшись найти пропажу, Лих поднялся. – Говорил я: ни к чему мне твой перстень…

– Покажи руку, – попросил Эр-Ветер. – Ту, в которой держал.

Лих протянул ладонь – широкую, жесткую. На ней блестело пятно, точно мокрое. Эр-Ветер вскочил с земли, как будто Лих его дорогим подарком обрадовал.

– Вот где камень, – сказал он, тыча пальцем Лиху в ладонь. – Тебе в руку вошел. Признал за своего.

Лих уставился недоверчиво. Конечно, с утра рука была как рука, безо всяких там пятен. Но чтобы камни такие коленца откалывали? Раз – и скок в человека? А впрочем, сказал же Эр-Ветер: это – слеза Подземного-Каменного. Может, и впрямь за родного признала?

– И что теперь будет?

– Теперь ты точно со мной пойдешь, – просиял улыбкой Эр-Ветер. – Мне перстень отец дал. Говорил: он подскажет, когда я найду того каменного, который сумеет помочь.

Лих сообразил: отец Эра – сын воздушного владыки и вполне может обладать всякими чудесными штуковинами. Кроме того, выходит, его отец жив, раз напутствовал в поисках.

– А это куда? – Лих предъявил осиротевший без камня перстень.

– Сестренкам подаришь, пусть кукол своих наряжают.

Лих сунул цацку в карман. Сестрицы в куклы уже не играют, а из-за безделушки, одной на двоих, лишь поссорятся.

Эр-Ветер, очень довольный, взял коня под уздцы.

– Идем к колдуну? Ты ведь к Марию шел?

Лиху не хотелось вести белоснежного красавчика Марийке на погляд, однако не гнать же прочь. Пускай идет. Марийка на него в один миг не перекинется, а если Эр себе чего позволит, Лих быстро объяснит, что к чему.

Эр-Ветер улыбнулся, словно прочел его мысли, и повел коняшку по тропе через рощу, коротким путем. Так уверенно двинулся, будто не первый раз ходит. А может, и в самом деле не первый, размышлял Лих, шагая позади и глядя на коняшкин хвост, метущий землю. Эр всю ночь караулил: и за матерью подглядел, и к колдуну мог наведаться.

Сегодня у Мария волшебство не творилось. Ставни в доме были распахнуты, и тетка Белана кормила обитавших в выгородке цыплят. Уже не желтые пуховички, а рябые голенастые подростки толпились у плетеной стенки, жадно клевали зерно, всей оравой подавались туда, куда она бросала новую горстку.

– Здрассьте, теть-Лана, – пробормотал Лих, робея перед Марийкиной матерью.

Красавица Белана не спеша повернулась. На русых волосах короной смотрелась кружевная косынка, на белой блузе голубели вышитые цветы, синим водопадом струилась шелковая юбка, из-под которой виднелись белые башмачки. Видать, куда-то собралась, раз такая нарядная.

– Здравствуй, Л… – Белана запнулась, зерно посыпалось цыплятам на спины. – О-о, кто к нам прише-ел! – пропела она. И громко позвала: – Марийка! Поди сюда! У нас гость!

Так и сказала: «гость», а не «гости». Вредная тетка.

Эр-Ветер поклонился хозяйке, назвался. Белана поставила на лавочку плошку с остатками зерна; на лавку тут же откуда-то слетел разноцветный петух, примерился к угощению и принялся нежным «ко-ко-ко» созывать кур. Те поспешили со всех концов двора, пролезая в дырки под забором, словно кошки.

На крыльцо вышла Марийка. Красивая – страсть; у Лиха аж сердце зашлось. Марийка с самой весны день ото дня становилась все краше, а сегодня была особенно хороша. Алый шелк платья прикрыт белым кружевом, на груди сверкают цветы, сделанные из кружева с бисером; смоляные волосы перевиты красной лентой. Увидев Эр-Ветра со стеклянным конем, Марийка изумленно распахнула свои черные, как ночь, глазищи – и кинулась с крыльца.

– Гости-и! – взвизгнула она, подпрыгнула и повисла у Лиха на шее. – Ух, какие гости у нас! – она звонко чмокнула его в подбородок и спрыгнула наземь, обернулась к Эр-Ветру: – Здравствуй, снежный чужак.

– Его зовут Эр-Ветер, – сообщил Лих, потому что Эр молчал: стоял столбом и глядел на Марийку.

В его серых, как дождевая туча, глазах было что-то такое, отчего она смутилась и взяла Лиха за руку.

– Идемте, – Марийка указала на увитую плющом беседку в углу двора. В ней зимой и летом колдун Марий принимал гостей, никогда не приглашая их в дом. – Морс будем пить. Или брагу? – предложила Марийка. – Эрик, хочешь браги?

– Не хочет, – усмехнулась подошедшая Белана, взяла у Эр-Ветра коня. – Чем коника угостить? Хлебом?

– Белым, – отозвался Эр-Ветер, выпуская из рук повод и не отрывая взгляд от Марийки. – Ему черный нельзя.

Белана засмеялась, как будто услышала хорошую шутку, и повела Гордеца к коновязи у ворот.

– Пойдем, пойдем, мой хороший, – ворковала она, и коняшка послушно шел, как за мамкой.

– Марийка – моя невеста, – вполголоса, чтобы не донеслось до Беланы, сообщил Лих. Чуял же, что не след вести сюда чужака. Марийка сразила его наповал; не хватало, чтобы и он ей глянулся. Свадьба-то – дело еще не решенное. Лих с Марийкой между собой сговорились, однако с родителями про то ни слова не было сказано.

– Эрик, что ты так смотришь? – Марийка боком прижалась к Лиху.

– У моей невесты было такое же платье, – отозвался Эр-Ветер.

– Бедный ты мой, – с неожиданной жалостью проговорила Марийка и погладила его по руке. – Идите в беседку. Я сейчас.

Она убежала в дом, и туда же ушла Белана. На лавке вокруг плошки с зерном суетились куры, хлопали крыльями, толкались. Стеклянный конь смирно стоял у коновязи, тянулся мордой к земле, что-то вынюхивал, как собака.

– Идем, – подтолкнул Лих Эр-Ветра. Все же он был здесь если не хозяин, то почти свой, Марийкин будущий муж. А Эр – со всех сторон гость.

– Марийка похожа на мою Даринку, – сказал тот. – Я как увидел, решил: она… Даринка тоже была красивая. Очень.

«Была». Как же случилась у них эдакая беда, что никого не осталось?

Лих первым зашел в беседку.

– Садись, – указал он на скамью, подковой огибающую круглый стол.

Стол, скамья и вся беседка были сработаны из редкого дерева – розового, с золотинкой, и покрыты резьбой: по диковинным цветам и листьям ползали жучки и бабочки, летали стрекозы и птицы. Беседке со скамьей лет было много, а стол – совсем новый, весной сделанный взамен прежнего, и цветы с живностью вырезал на нем Лих. Колдун то ли его пригласил, то ли не возразил, когда Лих сам предложил пособить, – теперь уж не вспомнить. Но как-то так вышло, что Лих на колдуна поработал, а заодно Марийке глянулся, и сам на нее глаз положил. Она по весне еще девчонка была, а потом вдруг как повзрослела, расцвела – не узнать. Лих нарадоваться не мог, что никто вперед него не успел такую красу разглядеть.

На двор вышла Белана с куском хлеба для коня и лукошком, за ней выскочила Марийка с кувшином и кружками. Лукошко Беланы было полно снеди: черный хлеб с пряностями, сыр, рогалики со сладкой начинкой, плюшки с сахаром, сухарики с цукатами, куски пышного белого хлеба и стеклянный кувшинчик светлого, прозрачного меду.

Белана выложила снедь на стол:

– Угощайтесь. Марийка, предлагай. И себя не забудь.

Она указала дочери взглядом место подле снежного чужака, но Марийка уселась возле Лиха, подвинула ему кувшинчик с медом и белый хлеб.

– Лишек, ешь. Макай хлеб прямо в мед. А хочешь – сперва сыр бери. Эрик, не стесняйся.

Лих принялся за угощение, стараясь вести себя скромно. А Эр-Ветер остался к еде равнодушен, ни к чему не притронулся, лишь морс пригубил.

– Вкусно.