Экспозиция чувств

И все-таки было в снимке что-то не то… Сашка отчетливо видела, но не могла передать в фотографии это щемящее ощущение «неотмирности» любовников. Впечатление их спаянности друг с другом и совершенной отрешенности от окружающих. Именно это одиночество среди многолюдья и придавало особую трагичность их разрыву. Словно после расставания ни один из них не сможет выжить в образовавшейся пустоте: задохнется или истечет кровью. Как можно вложить это ощущение в изображение?

Решение сверкнуло в Сашином мозгу вспышкой: выдержка! Ну конечно, длинная выдержка «размажет» спешащих мимо людей, сохранив четкость статичной пары. Зрительно это отделит любовников от всего остального мира. Сашка быстро поправила режим съемки, отчаянно молясь про себя: «Только не двигайтесь, милые! Пострадайте еще немного! Только не расцепляйтесь!»

Еще три щелчка – три выстрела в цель. Взгляд на дисплей: Отлично! Вот оно! Круто!

За спиной у обнявшейся пары кто-то спугнул стайку голубей, которая выстрелила в небо сизым шумным залпом. Мужчина повернул голову на звук, и так и застыл, глядя в сторону. Теперь он смотрел вправо, женщина влево. Образ получил новую краску – «им в разные стороны». Щелк-щелк. Куда прешься, уродец! Давай, пробегай быстрей! Щелк.

Женщина потерлась щекой о лацкан плаща. Мужчина оберегающим жестом положил ладонь на ее затылок и прижал светлую головку к груди. «Продлись-продлись, очарованье…». Щелк-щелк-щелк. Черт, мир полон идиотов! Ну что ты встал, придурок? Отвали, ты мне здесь не нужен! Черная слеза поползла по щеке и прочертила длинный грязный след. Щелк.

Сашка понимала, что ей посчастливилось поймать совершенный кадр. Крупную добычу, которую она принесет домой с сегодняшней охоты.

Женщина подняла голову, с мольбой посмотрела на мужчину и что-то сказала. Тот печально улыбнулся, вытер пальцем грязную слезу. А затем достал из кармана идеально чистый носовой платок и протянул ей.

Все! Трагический образ обреченной любви распался. Осталась лишь милая бытовая сценка… Совершенный миг канул бы в вечность, не замеченный никем, если бы Сашке не посчастливилось спасти его от забвения на матрице своей камеры! Отныне запечатленное мгновение стало ее безраздельной собственностью. Теперь предстояло слегка подправить жизнь редактированием, чтобы превратить в искусство.

После долгих экспериментов, проб, отвергнутых вариантов, окончательная редакция была готова. Саша откинулась на спинку стула, удовлетворенно оглядывая полученный результат. Наверное, так художник, положивший последний мазок, смотрит на холст с еще невысохшими красками. Трансформация сырья жизни в продукт творчества завершилась. Вот она – «по-настоящему хорошая карточка».

Саша остановилась на выбранном дедом кадре, где на переднем плане торчал размазанный «получеловек». По совету Корбуса, она впечатала-таки голубя, похожего на отлетающий дух. «Чуйка» редко подводила Элема: маленькая деталь добавила образу иконографический смысл. Имеющий глаза да увидит, имеющий чувство да откликнется.

Краски Сашка приглушила так, что они стали казаться выцветшими, словно присыпанными пылью вечности. Но золото листвы все-таки различалось и недвусмысленно свидетельствовало об осени – времени подведения итогов. Саша усилила резкость двух главных героев и чуть заблюрила[9 - Размывание (от вlur – затуманить, сделать неясным)] края снимка, создав таким образом визуальную рамку. Обнявшаяся пара стала центром, вокруг которого вращался мир, не ведавший своей оси.

Все. Этюд об обреченной любви был завершен. Любая дальнейшая обработка только испортила бы достигший полноты образ. Еще немного полюбовавшись на свою работу, Саша открыла почтовую программу и вложила в письмо файл с изображением. Потом, секунду подумав, написала: «Элем, оцени, я сделала все так, как ты советовал. Даже Духа Святого вставила. По-моему, получилось круто. А ты что думаешь?».

В прихожей хлопнула входная дверь. Сашка невольно скосила глаза на часы в уголке компьютерного экрана – половина десятого. Поздновато…

– Макс? Это ты?

В комнату из прихожей просунулась мужская голова:

– А ты ждешь кого-то еще? Привет, конфетка!

– Привет! Что так поздно?

– Да так… На работе завозился. Сама знаешь, кризис. У клиентов денег ноль, зато запросы астрономические. Каждый хочет купить за три копейки, а крови пьет на триста рублей. Надоело!

Сашин бойфренд Максим Данилин трудился, или, как он сам говорил, «пахал», в компании по продаже промышленного электрооборудования. Работа продуктового менеджера отнюдь не была его призванием. Карьера – продвижение к вершинам корпоративной пищевой пирамиды – Макса тоже не увлекало. Он ходил на службу ради зарплаты и был обижен на компанию, что его недостаточно ценят в рублевом эквиваленте. Но сейчас рынок стагнировал, дела в бизнесе шли неважно… Существовала реальная угроза лишиться и этого скромного дохода. Максу приходилось имитировать трудовой энтузиазм и подолгу засиживаться в офисе. Настроение его от этого не улучшалось!

Глядя на Макса, Саша понимала, что ее профессиональная судьба могла бы сложиться столь же драматично… Но четыре года у нее хватило воли противостоять давлению родителей. Саша ушла со второго курса Губкинского института, куда ее пристроил отец. И выбрала собственный путь. И теперь, распробовав вкус свободы, она не желала продавать часы своей жизни за зарплату, пусть даже гарантированную.

Правда, отец настоял, чтобы Саша устроилась внештатным фотографом в Интеройл – компанию, где работал он сам. Но служебные обязанности отнимали не более восьми часов в неделю. Работа напоминала клиентский проект – не очень интересный, но и не слишком обременительный. Небольшая подушка финансовой безопасности.

Саша много раз пыталась внушить Максу, что нельзя тратить жизнь на то, что противно. Но тот не имел особых талантов и не представлял, чем занять себя на свободе. Да так, чтобы дело приносило достаточно средств для комфортного существования. И оставляло время для приятного безделья. Поэтому Макс не хотел рисковать тем малым, что имел.

И все-таки один дар у Макса был… Красота. Он был редкостно красив. Дымчато-серые глаза, опушенные густыми девичьими ресницами. Золотой нимб волос. Тело благородно удлиненных пропорций, покрытое золотом тонких волосков, как спелый, не надкушенный плод. И пах он свежестью и сладостью молодости. Первое время Сашка млела, наблюдая за тем, как Макс – «золотой мальчик» – улыбается, ест, бреется…

Сразу же после знакомства с Максимом у Саши начался длинный «портретный период». Его результатами была увешана целая стена в съемной квартире. Макс был невероятно фотогеничен. Камера его обожала. Момент открытия диафрагмы никогда не заставал его моргающим или зевающим. Пластичное лицо способно было воспроизвести мельчайшие оттенки чувства. Макс был потрясающим натурщиком – самым лучшим, с кем Саше довелось работать.

Портреты очень понравились Элему. А вот сам натурщик, вернее, человек, ему не приглянулся. Когда Сашка в первый раз привела Максима к деду и представила, как своего бойфренда, то на быстрый вопрос в коридоре «ну, как тебе?», Корбус ответил прямо и недипломатично:

– Красивых статей жеребчик, отличная модель. Но для жизни жидковат. Надеюсь, ты скоро это поймешь, девочка. А пока не забывай предохраняться…

Тогда Сашка обиделась. Зато потом, при каждой ссоре с Максом, вспоминала дедовы слова.

– Ма-а-акс! Поди сюда, посмотри, что я сегодня сняла. Только что закончила обработку. Элем предлагает на конкурс послать.

– Да? А пожрать у нас чего-нибудь есть? Конфетка, ты в магазин не ходила?

– Сегодня была твоя очередь. Я думала, ты зайдешь.

– Но я же весь день на работе…

– Я тоже.

– Я тащусь от тебя, конфетка! Ты шатаешься по улицам со своей камерой и называешь это работой. Ты же сегодня не в офисе? По справедливости, могла бы купить чего-нибудь пожрать.

Сашка вспыхнула порохом. Она ненавидела, когда Макс говорил о ее любимом деле как о несерьезном увлечении. Тем более, сегодня, когда она остро ощущала, что день прожит не зря.

– Ничего себе справедливость! У меня, между прочим, тоже работа. Разница только в том, что у меня – любимая, а у тебя – каторга. Поэтому тебе кажется, что ты работаешь, а я развлекаюсь. Но это твои проблемы! Я не собираюсь превращаться в прислугу. Мы так не договаривались! Когда ты ко мне переехал, обещал, что мы будем делить все наши домашние обязанности поровну.

– Ладно, конфетка, не пыхти. У нас в холодильнике что-нибудь осталось?

– Кажется, есть три яйца. И сыр. И бутылка пива.

– А хлеб?

– Хлеб мы еще вчера съели. Ты так и не посмотришь, что у меня получилось?

Макс утомленно вздохнул и подошел к монитору.

– Кто это?

– Просто люди на улице.

– Просто незнакомые люди? И зачем они тебе? Были бы звезды, я бы еще мог понять. Типа Джигурда и Анисина. А этих-то ты с какой стати зафоткала?

– Действительно… И ты ничего не видишь в этом снимке?

– А что я должен увидеть? Какие-то мужчина и женщина обнимаются на улице. Она плачет. Он ее утешает. Ну и что в этом особенного? Такое можно увидеть по десять раз за день.

Саша почувствовала, как тяжелой волной накатывает отчаянье. Вдохновение сегодняшнего дня, ликование от совершенства пойманного мгновения, радость дедовой похвалы, удовольствие работы над образом – все это разом обесценилось. Перед ней на экране были всего лишь два незнакомых человека: женщина плакала, мужчина ее утешал.

Между тем Макс положил руки на Сашины плечи и стал легонько массировать. Он всегда чутко улавливал изменение ее настроения,

– Ну, не дуйся, конфетка! У меня сегодня был поганый день. Один дебил весь мозг вынес. Извини. Как ты насчет того, чтобы сегодня пораньше разобрать наш диванчик? Сейчас перекушу, и я в полном твоем распоряжении. Хочешь, я тебя поглажу, сделаю массаж. А, может, и не только…

Макс взъерошил Сашины волосы и осторожно поскреб ногтями кожу головы. От такой ласки хотелось мурлыкать. Обижаться на Макса было глупо. Чем он виноват, если ему не понравилась карточка? За несколько месяцев сожительства, Саша уже привыкла к разнице их вкусов. Она прижалась лицом к Максову свитеру, вдохнув ставший родным сладковатый аромат.

– Конфетка, потерпи чуть-чуть, я скоро. Или, если хочешь, можешь уже идти под душ.