Экспозиция чувств

– Да, пожалуй… А ты что, не видел, как она тебя снимала? Свет-то снизу был. Неужели не догадался, что может получиться?

– Я не смотрел. На самом деле я… я словно в трансе был…

– Так. Ясно. И наша барышня никаких контролек[42 - Распечатка кадров фотопленки в мелком формате на одном листе для дальнейшего выбора и отбраковки. Корбус использует термин в переносном смысле.] тебе не показала? Даже на дисплее камеры?

– Она сказала, что никогда не показывает клиентам полуфабрикат.

– Ерунда, должна была показать. Это она тебе отомстила за все. И за укус, и за письма, и за арестованную карточку. И еще за наш с тобой… преступный сговор… Ту-ту-ту… Между прочим, мне, старому дураку, тоже от нее досталось! За предательство, как барышня изволили выразиться…

***

Три дня Глеб протомился в ожидании портретов. Фантазировал, каким увидит его Александра Корбус. Он привык к тому, как выглядит его лицо на фотографиях, хотя в зеркале видел себя немного иначе: сказывалась легкая асимметрия черт. Собственная внешность Глебу не слишком нравилась. Он предпочел бы иметь нос чуть поменьше, а губы чуть полнее. Но в целом ничего, нормальное лицо. Даже так: «аскетичное мужественное лицо».

Но то, что Глеб увидел, раскрыв присланную Сашей ссылку, напоминало пощечину. Особенно больно было потому, что Глеб больше не хотел сражаться. Он отказался от самозащиты. А Корбус, оказывается, не забыла ни одной из нанесенных им обид. Девчонка выразила все, что думала о нем, только вместо грубых слов использовала изображение. Она била Глеба тем оружием, которым владела лучше всего.

Фотографий оказалось совсем немного – двенадцать. Они были стилизованы под старое немое кино про вампиров. Глеб однажды видел что-то подобное на канале «Культура». С портретов смотрело чудище Франкенштейна. Гордин сам испугался бы, если б встретил на улице такого гоблина. В том лице (Глеб просто не мог признать его своим!) не было ни одной привлекательной или хотя бы просто нормальной черты: искривленный горбатый нос, низкий лоб с выступающими надбровными дугами питекантропа, разновеликие глаза под набрякшими веками, проваленные щеки. Губы монстра растягивала кривая плотоядная ухмылка, обнажавшая края клыков. Это была та самая полуулыбка, которая на Сашином лице смотрелась соблазнительным сексуальным призывом… А на Глебовом – угрозой загрызть насмерть. Упырь!

Неужели Саша видит его таким: физическим и душевным уродом? Неужели у Глеба нет никаких шансов заслужить ее прощение? Понравиться ей? Значит, посетившее Глеба во время фотосессии предощущение будущей любви – не более чем обманка?

Странно только, что старший Корбус продолжал разговаривать с Глебом, как ни в чем ни бывало. На его месте Гордин пришел бы в ужас от того, что любимая внучка общается с чудовищем. А Элем смеялся, успокаивал… И даже пошутил на тему Сашкиного неравнодушия. Может, просто издевался?

***

– Хочешь, я сам тебя пересниму для поправки твоей самооценки, – продолжал утешать Глеба Корбус. – Можешь не сомневаться, будешь у меня красивым, как Ален Делон.

– Ален Делон? Это который в «Астериксе и Обеликсе»? Он же старый пень! Ой, – опомнился Гордин. – Прошу прощения!

Тут Элем Арсеньевич закатился рычащим хохотом:

– Не смущайтесь, юноша! Молодость вообще жестока. Ту-ту-ту… Вот что значит другое поколение! Ты не поверишь, Глеб, но Ален Делон в свое время был самым красивым парнем на свете. До неприличия красивым! Неужели ни разу не видел?

– Не видел. А вы можете попросить Сашу переснять?

– Сашку? Ох, нравятся мне эти мазохисты!

– Ведь я, как клиент, могу предъявить претензию? А вы скажите ей, что я разозлился и пригрозил написать негативный отзыв в Интернете. Договор-то у меня был как бы с вами… И что это может повредить вашей репутации.

– Ту-ту-ту… Теперь, значит, докатились до шантажа… Вы все никак не уйметесь, юноша?

– Глеб.

– Упорный ты парень, Глеб. Ты что, серьезно напишешь?

– Нет, конечно! Я просто ищу повод снова встретиться с Сашей.

– Да, упорный. Ты, кстати, чем по жизни-то занимаешься? Не коллектор, случаем?

– Я? Нет, не коллектор. У меня треть компьютерной фирмы. Небольшой… И я там директор по продажам.

– Директор? Су-ри-озно! Работа нравится?

– Если б не нравилась, я бы ей не занимался.

– Что ж, слышу речь не мальчика, но мужа… А годиков тебе сколько?

– Скоро тридцать три.

– И возраст хороший, вменяемый. Ту-ту-ту… Ладно, уговорил. Я Александру Федоровну сподвигну еще на одну фотосессию. Пусть переснимет. Но ты меня на старости лет сводником заделал!

В душе Глеба зашевелилась угасшая было надежда и благодарность к человеку, который взялся помогать ему… Хотя, честно говоря, он не заслужил помощи…

– Не сводником, а…этим… Миротворцем.

– Это такие в голубых касках и с оружием?

– Нет, это такие с крыльями и оливковыми ветвями в руках.

– Ангелы что ли? В ангелы мне пока рановато. Я еще пожить хочу!

– Живите долго-долго, Элем Арсеньевич!

– Подлизываетесь, юноша? Ладно, я сегодня добрый, прощаю. Но ты уж Сашку особенно не раздражай. Найди к ней подход, она у меня славная девочка.

– Я знаю, Элем Арсеньевич… хм-м-м…Вы сказали, что Саша ко мне неравнодушна…

– Ту-ту-ту… Ну, возможно, и сболтнул какую-то глупость…

– Я… я… В общем, я к ней тоже неравнодушен. Очень…

Глава 18

– Глеб? М-м-м… Это Александра. Александра Корбус.

Как будто бы Глеб нуждался в уточнении фамилии! Организм среагировал на виолончельный тембр быстрой мурашкой по всему телу.

Все-таки она позвонила! Все-таки всемогущему Элему удалось сподвигнуть Александру Федоровну! Хвала святому Корбусу! Определенно, это счастье – иметь такого заступника. Особенно, когда у самого дела идут хуже некуда. И ты ничего не можешь с этим поделать…

Сашины «артхаусные» портреты нанесли чудовищный удар по самолюбию Гордина. Ведь он всегда считал себя добрым порядочным малым. Его ценили на работе. Он был любящим сыном. Может, и не самым лучшим из сыновей, но, очевидно, не худшим. У него были друзья… И никто, кроме Корбус, не считал его ублюдком и подонком. А Саша считала… И, самое ужасное, что она была права… С ней Глеб будто бы становился другим человеком. Она провоцировала его на позорные поступки. Совсем несвойственные Глебу. Или свойственные? Может, Корбус разглядела в нем то, что не замечают другие? И внутри Глеба действительно живет страшный оскаленный монстр?

Если б Саша ничего для него не значила! Глеб удалил бы файлы с адскими карикатурами, убедил бы себя в том, что девчонка – злобная мстительная дрянь. И постарался бы поскорее выкинуть из головы всю эту мутную историю. Забыть даже фамилию «Корбус».

Но это было невозможно. Гордин был влюблен. И Сашино мнение о нем было важным. Самым важным. А она Глеба ненавидела… И, к сожалению, имела для этого все основания!

Может, не стоило настаивать на повторной фотосессии? Лучше было оставить все, как есть? Смириться с поражением, извлечь уроки… И затем в одиночестве залечивать больные чувства… Муть в Глебовой душе была похожа на брожение в кишках при расстройстве желудка. Жаль, что не существовало таблетки от душевных колик.

А тут еще, как назло, прицепилась бессонница! Глеб, по привычке, ложился в постель около полуночи, закрывал глаза… Но сон не шел. Мозг бесконечно прокручивал закольцованную пленку. Фильм про любовь. Его несчастную любовь. Вот первая встреча. Девчонка в короткой куртке защитного цвета. Глаза цвета кофе с молоком под крылатыми бровями. Растаявший снег в волосах. И поцелуй… Горький и невозможно сладостный. Поцелуй, изменивший Глебову жизнь. Вот незадачливая шпионка за рулем «косметички на колесиках». Съехавший набок парик, черные круглые очки в пол-лица. Смешной писклявый голос: «меня зовут Ал… Алла». А вот – студия Корбуса. Саша, занятая любимым делом. Ее завораживающий магический танец приближений, кружений, отступлений. Касания прохладных пальцев. И в итоге – голубая ссылочка, присланная в письме… А там – оскорбительное объяснение в нелюбви. Он нелюбим!

И снова все по кругу…