Тот, кто срывает цветы

Тем холодным вечером Ойген впервые предстал предо мной беззащитным и чувствительным – тем Ойгеном, которого я пока не знал. Всю обратную дорогу мы молчали. Ойген был раздражен, наверное, злился на себя за то, что позволил себе быть слабым, но, на мой взгляд, его рассказ был проявлением мужества, а не слабости. На прощание он ничего мне не сказал – только быстро качнул головой и исчез в глухой темноте, как и всегда. Небо той ночью дрожало от дождя, и я все переживал: добрался ли Ойген домой. Его мобильный молчал, я нервничал, всерьез собираясь выскочить на улицу и отправиться на его поиски, но так и заснул с этими мыслями, потому что все еще был пьян.

2

В конце июля, когда зарядили дожди, Ойген впервые привел меня к себе. Его домом оказался старый покосившийся фургон, чьи колеса утопали в жухлой траве. Он стоял на окраине, чуть поодаль кладбища старых машин, поэтому вблизи то и дело встречались старые покрышки и битое стекло. Земля вокруг фургона была сухой и растрескавшейся, словно в пустыне. Внутри обстановка была не лучше – пустые бутылки, разбросанная одежда, пол в окурках и каких-то бурых пятнах. На входе стоял зеленый диван, на котором, по всей видимости, спал Келлер-старший. На высокой картонной коробке напротив дивана ютился крохотный переносной телевизор. Редкие полки пестрели разномастным хламом – блоками сигарет, старыми журналами, пластиковой посудой. На крохотной кухне с трудом помещалась грязная плита со сломанной решеткой, а стола и вовсе не было. За окнами виднелись верхушки сухих деревьев и змеи гудящих черных проводов. Пространство вокруг дышало костистой запущенностью и одиночеством.

Обычно мы находились в фургоне в строго отведенные для этого часы – примерно с обеда и часов до семи вечера, потому что в это время отца Ойгена обычно не было дома.

– Он ненавидит чужаков, – сказал как-то раз Ойген, когда мы с ним развалились на прожженном диване перед телевизором.

Показывали «На игле», и мы в полном молчании слушали простые истины Марка Рентона[30 - Марк Рентон – главный герой фильма «На игле»; наркоман, пытающийся «завязать».], который переживал на экране не самый лучший этап своей жизни. Когда фильм закончился, Ойген стал объяснять, как действует крэк. Я слушал его с ленивым интересом, пытаясь нашарить на полу новую банку пива, но мне все время попадались только пустые.

– Знаешь, что самое странное из всего этого дерьма? – спросил Ойген, пуская в потолок дымные кольца, – кокаиновые букашки.

Я громко фыркнул.

– Чего?

Он ухмыльнулся.

– Когда ты настолько сильно обдолбался, что тебе кажется, словно у тебя жуки ползают по коже.

Меня слегка передернуло, и это не укрылось от Ойгена. Мы лежали валетом – его ступня упиралась мне в ребра, и я все пытался отодвинуться, но места на диване и так было мало.

– Испугался?

– Еще чего, – недовольно отозвался я.

– Я же вижу, что испугался, – не унимался он.

Тогда я не придумал ничего умнее, чем выплеснуть пиво Ойгену в лицо. Он замер на мгновение, а потом вдруг резко сел и ударил меня кулаком в нос. Я тут же почувствовал на верхней губе что-то теплое.

– Ты мне нос разбил, придурок!

– Лучше бы ты мне тоже в морду дал вместо того, чтобы поливаться этой дрянью, которую мы пытаемся называть пивом!

Он быстро хлопал мокрыми ресницами и возмущенно смотрел на меня. Я пытался остановить кровь. Со стороны, наверное, мы выглядели полными идиотами, поэтому не выдержали и хрипло рассмеялись.

Ойген вдруг оцепенел и велел мне заткнуться.

– Что такое? – шепнул я.

Он покачал головой, крепко схватил меня за руку и потащил за собой. Спотыкаясь о пустые банки и прочий хлам, мы двигались к стенному шкафу. Больше я ничего не спрашивал, потому что и сам слышал рокот мотора перед домом и чьи-то громкие голоса. Мы спрятались в шкафу. Ойген вжался в стену, я – в Ойгена. Быстрым шепотом он велел мне не издавать ни звука.

Дверь фургона распахнулась – внутрь ввалились какие-то люди. Сквозь хлипкие жалюзийные дверцы шкафа я разглядел, что это были мужчины. Двое из них держали под руки третьего – он был в крови и не мог стоять на ногах самостоятельно. Четвертый встал ко мне спиной, скрестив руки.

– Ну? – спросил он, – разве хорошо сдавать своих, Леннарт?

Избитый мужчина, по всей видимости, Леннарт, задергался и замотал головой.

– Я не хотел, Рольф, честное слово, но у меня не было выбора! Меня конкретно прижали…

– Слышали, парни? Его конкретно прижали!

Рольф был высокий и поджарый. Я не видел его лица, но каким-то образом он все равно вселял в меня страх. Ойген у меня за спиной крепко впился пальцами в мое плечо. Мне было трудно дышать, но я старался держать себя в руках.

– Что же нам с тобой делать? – Рольф подошел вплотную к несчастному, а потом со всей силы ударил его в живот.

Леннарт застонал, а я почувствовал, что содержимое моего желудка отчаянно просится наружу. Все мои внутренности сжались, а конечности похолодели. Пространство сузилось до размытого пятна перед моими глазами. Ойген сильнее сдавил мне плечо, и я выгнулся ему навстречу, прикусил губу, чтобы не зашипеть от боли, но это помогло немного прийти в себя.

Мужчина с темно-рыжими волосами что-то шепнул Рольфу на ухо. Последний выругался, засучил рукава рубашки.

– Ты слил наш товар, Леннарт. Так не делают.

– Я понял. Я все понял, боже, Рольф, у меня ведь жена…

– Твоя жена ушла от тебя! – презрительно бросил Рольф. – Пытаешься на жалость давить? Не пойдет.

– У меня есть деньги. Я…

– Черта с два у тебя что-то есть, – вмешался рыжий. – Столько слов, а на деле ни хрена.

Леннарт совсем отчаялся. Он стал говорить что-то сбивчивое, едва различимое. Четвертый мужчина, что молчал до этого, рассмеялся и покачал головой.

– Как заговорил! По дороге-то совсем другое лепетал.

Я разобрал сильный акцент в его голосе.

– Они все так делают, Матеуш, – отозвался рыжий, – пока не теряют надежду.

Наступила тишина. Рольф шагнул вперед и вцепился пальцами Леннарту в подбородок.

– Надежда – такая штука, которую терять нельзя, но даже ее можно обрести вновь, а вот доверие – нет.

Рыжий и Матеуш одобрительно закивали.

– Кончаем его? А?

Рольф шмыгнул носом, потом сплюнул прямо на ковер. Рыжий заметно оживился. Улыбка на его лице была такой широкой, словно он получал небывалое удовольствие от происходящего.

Я замер от ужаса. Ойген за моей спиной тоже не двигался, но дыхание его было спокойным и размеренным. Мое же рвалось наружу вместе с протестующими криками, но я молчал, царапая внутреннюю сторону ладони короткими ногтями. В шкафу было жарко, от ряда грязных рубашек пахло пивом и потом, но я почти не замечал этого.

Леннарт вновь попытался что-то сказать, но слова его заглушили звуки ударов. Его избивали втроем; безжалостно топтали ногами и пинали по лицу. Леннарт кричал, но кто мог его услышать в такой глуши? Очень скоро я догадался, чем на самом деле были бурые пятна, которые я недавно заприметил на ковре. В фургоне регулярно кого-то избивали.