Тот, кто срывает цветы

– В какую школу ты ходишь? – поинтересовался я.

Ойген посмотрел на меня, как на идиота.

– Я не хожу в школу.

– Закончил?

Он поморщился.

– Типа того, – сухо ответил он и вновь затянулся. – Выгнали.

– За что?

Ойген хрипло рассмеялся, провел ладонью по волосам. Я заметил, что уши у него слегка заостренные, как у эльфа.

– За несанкционированный поджог двери директора, – признался он.

– Серьезно?

– Ага.

– Черт, классно.

– Надо же было чем-то себя развлекать, а?

Мы посмотрели друг на друга и взорвались пьяным хохотом. Оскар взглянул на нас с явным недоумением, а потом принюхался к пакету, который все это время лежал рядом со мной.

– Мы забыли про чертовы карривурсты! – я хлопнул себя по лбу.

– Давай их сюда, – поторопил меня Ойген. – Жрать до смерти хочется. Как твоя рука, кстати? Ты здорово через капот перелетел.

– Нормально, – сказал я, понимая, что рука действительно перестала болеть.

Граффити – девушка с голубыми волосами, облупившийся череп, выцветшие зигзаги, лицо Сальвадора Дали – въелись мне в память за несколько часов, проведенных возле склада. Мы задержались на его ступенях до глубокого вечера. Я окоченел, но мне так нравилось сидеть у склада и разговаривать о всем подряд, что уходить совсем не хотелось.

– Ага. Вот так правильно, – сказал Ойген, когда я докурил первую в своей жизни сигарету. – Не забывай только вдыхать, когда затягиваешься.

Я кивнул, потушил сигарету о стену и швырнул бычок себе под ноги. У меня немного плыло перед глазами. Кончики пальцев приятно онемели, и я несколько раз потер ладонями о джинсы.

Ойген косо улыбнулся и широко зевнул.

– Ты когда-нибудь стрелял? – бодро спросил он.

Я вопросительно изогнул брови.

– Понятно, – фыркнул он. – Научить?

– Э-э… – я растерялся. – Сейчас?

– Чтобы мы тут убили кого-нибудь на пьяную голову? – он покрутил у виска пальцем. – Потом.

Я несколько раз моргнул.

– У тебя оружие есть?

– Ну да, – он передернул плечами, словно не видел в этом ничего странного. – Не совсем у меня, правда. Оно отцовское.

– Зачем твоему отцу оружие, если он занимается машинами?

Ойген закатил глаза и мучительно простонал.

– Некоторые люди любят охоту. Соображаешь?

– И ты умеешь стрелять?

– Ага, – ответил он с гордостью.

– Тогда… Было бы здорово, если бы ты меня научил.

– Ага, – снова отозвался Ойген, потом шмыгнул носом и поежился. – Ладно, нам пора идти.

Мы начали собираться, и Оскар заметно оживился. Он запрыгал вокруг нас и завертел хвостом. Ойген вдруг наклонился к нему и крепко поцеловал в лоб.

– Будь хорошим парнем, Оззи, – сказал он, пригрозив ему пальцем.

Я вздрогнул. Оззи. Мама звала Оскара только так.

Домой мы возвращались около получаса. Если бы не Оскар, который изо всех сил тянул меня вперед, наша прогулка затянулась бы еще минут на двадцать. Мы с Ойгеном обменялись телефонами, и он скрылся в полуночном свечении фонарей. Оказавшись около дома, я первым делом задрал голову вверх, нашел окна нашей квартиры и выдохнул с облегчением – света не было, а это означало, что отец еще не вернулся. Я поднялся на второй этаж, открыл дверь, ввалился в квартиру и зацепился взглядом за свое отражение в зеркале. Я был растрепан ветром, взвинчен и пьян. Очень хотелось спать. Я быстро накормил Оскара, ополоснул лицо холодной водой и на заплетающихся ногах добрел до кровати, чтобы проспать в ней крепко-крепко до самого утра. Той ночью ни одного кошмара мне не приснилось.

Глава 2

То, что произошло в фургоне

1

Прошел месяц или около того – наступил июнь, и к тому времени я успел сдать экзамены и закончить школу. На выпускном я не задержался надолго, проторчал там пару изнурительных часов – душный пиджак, ботинки, галстук-удавка – и покинул тесный павильон. Бастиана я тоже звал с собой, но он в это время разговаривал с Эллой, поэтому остался там, в гнетущей дымке школьного праздника.

Я перелез через кованую изгородь кафе, в котором мы отмечали выпускной, зацепился за острый шпиль и распахал рукав пиджака. Ойген встретил меня простуженным смехом и жидкими аплодисментами. Он ждал меня на обратной стороне.

– Школу закончил, а перелезать через заборы так и не научился, – сказал он и покачал головой.

Ойген заткнул сигарету за ухо и хлопнул меня по плечу ладонью – он никогда не жал руку, а всегда ограничивался похлопываниями по спине или плечу, сопровождая их быстрыми ухмылками.

– Пошел ты, – беззлобно ответил я, вынимая из-за пазухи ломтики курицы, замотанные в ленту выпускника. – Держи.

Ойген осклабился, когда увидел, что я принес для него, глаза его заблестели. Я с самого первого дня нашего знакомства заподозрил, что он явно не доедал. Ойген был тощий, как палка, с кожей какого-то серого нездорового цвета. Его одежда – черная мотоциклетная куртка поверх рваной футболки и мятые джинсы – висела на нем; на запястьях выпирали косточки. Я больше никогда не спрашивал Ойгена о семье, но знал, что он живет с отцом. Я подозревал, что там не все гладко, но у меня хватало такта не задавать лишних вопросов. Мне казалось, что семья – больная тема для Ойгена. Тема, которой мне касаться не стоит. Я беспокоился за него. И тогда, в тот вечер, когда мы с ним сидели прямо на бордюре около дороги – он молча жевал, а я стягивал с шеи ненавистный галстук – вновь ощутил эту тревогу.

– Слушай, – сказал я, – что насчет того, чтобы как-нибудь посидеть у меня?