На льду стояла девчонка. Какая-то совсем мелкая, глаза ее смеялись, щеки заливал румянец, из-под зеленой шапки выбивались рыжие волосы. Она стояла на коньках, уперевшись руками в бока.
Эсбен зло зыркнул на нее, но девчонка не струсила, а только вновь рассмеялась.
– Чего смешного?
Она перестала смеяться, оттолкнулась и плавно заскользила по льду.
– Ты смешной!
Эсбен поджал губы и присмотрелся. Девчонка была младше него на несколько лет. Может, даже в школу еще не ходила. Она была маленькая и нескладная, ее щеки усыпали веснушки, а когда девочка улыбалась, то в ее улыбке не досчитывалось двух передних зубов.
– Ничего не смешной, – огрызнулся он и поднялся на ноги.
– А вот и да! А вот и да!
«Вот же прицепилась!» – Эсбен попытался отъехать в сторону, но девочка последовала за ним. Он сжал кулаки и застыл. На щеках проявились пунцовые пятна.
– А вот и да! А вот и да! – не унималась она.
– Дура!
Обычно Эсбен не обзывал девчонок – его с пеленок учили так не делать, но в этой ситуации было слишком трудно удерживать язык за зубами.
– Ой, а где? – девчонка наигранно завертела головой, будто пытаясь что-то рассмотреть.
Эсбен сжал зубы, чтобы не обругать ее вновь. С каждой секундой ему было все сложнее контролировать себя.
– Сив! Вот ты где! – по льду им навстречу направлялся высокий рыжеволосый мужчина в пуховой спортивной куртке. В его руках была хоккейная клюшка. – Я уже тебя потерял! Мы же договорились, что ты не будешь уезжать далеко, – сказал он, останавливаясь напротив девочки.
Она прочертила лезвием линию у себя под ногами, но было невооруженным глазом видно, что ей не стыдно ни капли.
– Наверно.
Мужчина скрестил руки на груди. Он был рослый и широкоплечий, с бодрым лицом, легкой теплой улыбкой и лучистыми глазами. Его насмешливый взгляд был направлен на девочку.
– Наверно? Ах, наверно? – он выпустил клюшку из рук, подхватил девчонку, прижал к себе и попытался защекотать ее сквозь плотную куртку.
– Папа, перестань! Перестань! Ну! – она снова смеялась, пытаясь выскользнуть из могучих объятий.
Эсбен прикипел взглядом к хоккейной клюшке. Она была длинная, с глубоким изгибом лезвия и красной рукояткой. Пока отец кружил смеющуюся дочь, Эсбен будто бы невзначай подъехал ближе к клюшке и осторожно коснулся ее пальцами.
– Играешь? – приветливо спросил мужчина, выглядывая из-за плеча дочери, которая продолжала дергаться и заливаться звонким смехом.
Эсбен в смущении отдернул руку.
– Нет.
– Он и кататься не умеет! – тут же вставила девчонка.
Мужчина опустил дочь на лед и с укором посмотрел на нее.
– Сив…
– Правду говорю!
– Он же учится, а это уже хорошо. Ты тоже постоянно падала, когда училась ходить, но никто над тобой не смеялся, – мужчина улыбнулся Эсбену. – Меня зовут Нильс, а это моя дочь Сив. А как тебя зовут?
– Эсбен.
Нильс пожал ему руку. Его ладонь оказалась теплой и шершавой.
– Будем знакомы. Ты здесь один?
Эсбен потер шею.
– Да, но моя тетя живет недалеко.
– А кто твоя тетя?
– София Лундквист.
В верхней части Раттвика не осталось ни одного человека, который бы не слышал о том, что София Лундквист приняла к себе двух осиротевших племянников. Нильс Сандберг не был исключением. Он знал печальную историю детей и сочувствовал им от всего сердца.
– Понятно. У нас здесь не особо много занятий, да? – дружелюбно поинтересовался Нильс.
– Не особо, – подтвердил Эсбен.
– Но ты пришел кататься. Знаешь, что у нас есть стадион?
– Видел. Мне друг показывал.
– Там гораздо удобнее и безопаснее, – продолжал Нильс.
Сив повисла у него на руке, как обезьянка.
– Угу.
– Ты вообще никогда не играл в хоккей?
Родители учили Эсбена и Кайсу не разговаривать с незнакомцами, но Эсбен уже привык, что в Раттвике все было… несколько иначе. Взрослые проявляли поразительное участие, когда узнавали, кто они с сестрой такие. Одни хлопали по плечам и улыбались, другие смотрели сочувственно, третьи – самые раздражающие – начинали тараторить слова утешения. Но Нильс был каким-то другим. Подкупала его задорная улыбка.
– Никогда. Только по телевизору смотрел. Почему вы спрашиваете?
– А хотел бы научиться?
Эсбен несмело посмотрел на него.
– Конечно.