Иногда я лгу

– Да, действительно, и в этом вся проблема, – говорит Мэтью.

Ничего неожиданного он не сказал, и все же я удивлена.

– Мне хорошо известно, что когда вы только к нам пришли, она устроила вам веселую жизнь. Но, согласитесь, ей тоже было трудно привыкнуть к тому, что вы теперь рядом. И напряжение между вами, похоже, не спадает. Может показаться, что на это никто не обращает внимания, но это не так. Хороший эмоциональный контакт между вами необходим для шоу и для всей команды.

Он смотрит на меня, ожидая ответа, но я понятия не имею, что ему сказать.

– Как вы думаете, вам под силу наладить с ней нормальные отношения?

– Э-э-э… попробовать можно…

– Вот и хорошо. До сегодняшнего дня я не понимал всю серьезность ситуации. Мадлен предъявила мне что-то вроде ультиматума, – он умолкает, откашливается и продолжает: – Требует, чтобы я вас заменил.

Я жду, что Мэтью скажет что-то еще, но он больше не произносит ни слова. Его слова повисают в воздухе, и я пытаюсь их осмыслить.

– Вы меня увольняете?

– Нет! – горячо протестует он, хотя на его лице, когда он задумывается, что сказать дальше, отражается совсем другой ответ.

Он подносит руки к груди, сдвигает ладони и соединяет кончики пальцев, будто изображая колокольню или готовясь к лицемерной молитве.

– Пока нет. Чтобы исправить ситуацию, даю вам срок до Нового года. И прошу прощения, Эмбер, что вынужден донимать вас этой проблемой накануне Рождества.

Он вытягивает ноги и откидывается на стуле, насколько это возможно, чтобы оказаться подальше от меня. В ожидании моего ответа его рот кривится в гримасе, будто ему только что пришлось попробовать на вкус что-то отвратительное. Я не знаю, что ему сказать. Мне кажется, порой вообще лучше ничего не отвечать, хотя бы потому, что молчание нельзя исказить.

– Вы замечательный человек, мы вас очень любим, но поймите и вы нас: без Мадлен, которая ведет «Кофейное утро» вот уже двадцать лет, этой передачи просто не будет. Мне очень жаль, но если мне придется делать между вами и ею выбор, боюсь, у меня будут связаны руки.

Сейчас

День рождественских подарков, 26 декабря 2016 года

Я пытаюсь представить, что меня окружает. Это не обычная палата, для этого здесь слишком тихо и спокойно. Но и не морг – я чувствую, что дышу, а прилагая усилия, чтобы набрать в легкие кислорода, каждый раз ощущаю в груди слабую боль. Единственное, что мне слышно, – это приглушенный звук какого-то аппарата, бесстрастно гудящего рядом. Каким-то непостижимым образом он приносит успокоение – мой единственный спутник в невидимой вселенной. Я начинаю считать его гудки и мысленно собираю их в голове, страшась, что они вот-вот умолкнут, и понятия не имея, что это может означать.

Я прихожу к выводу, что это отдельная палата. Представляю, что надежно заперта в этой больничной камере: время неспешно стекает с четырех ее стен и образует лужи грязной, медленно поднимающейся тины, которая вскоре меня поглотит. Но это будет потом, пока же я существую в бесконечном пространстве, где иллюзия неотделима от реальности. Вот чем я сейчас занимаюсь: существую и жду, хотя и не знаю, чего. Я обнулила настройки и из человека действия вновь превратилась в человека бытия. За невидимыми мне стенами бурлит жизнь, в то время как мне не остается ничего другого, кроме как лежать – молча и недвижно.

Настоящая физическая боль упорно заявляет о себе. Интересно, у меня серьезные повреждения? Череп покоится в специальном зажиме, похожем на тиски. В висках пульсирует в такт биению сердца. Я приступаю к мысленному обследованию собственного организма, тщетно пытаясь поставить диагноз, который хоть что-то бы мне объяснил. Рот открыт, губы ощущают какой-то посторонний предмет, засунутый меж зубов, – скользя мимо языка, он скрывается где-то в горле. Мое странно-незнакомое тело будто принадлежит другому человеку, хотя все вроде бы на месте, вплоть до ступней и полного комплекта пальцев на ногах. Они ощущаются явственно, что приносит небывалое облегчение. Интересно, на кого я сейчас похожа? Меня причесывают, умывают? Хотя тщеславием я не болею и предпочитаю, чтобы меня скорее слышали, а не видели, а еще лучше не замечали совсем.

Во мне нет ничего особенного, я совсем не такая, как она, и, откровенно говоря, теперь больше похожа на тень. Маленькое грязное пятно.

Хотя я и напугана, какой-то первородный инстинкт подсказывает, что мне удастся выбраться из этой передряги. Со мной все будет хорошо, должно быть. Я всегда умела преодолевать трудности.

Дверь открывается, и до моего слуха доносится звук приближающихся к кровати шагов. Затуманенный взор фиксирует колыхание теней. Их две. Я вдыхаю запах дешевых духов и лака для волос. Они о чем-то говорят, но смысла их слов я пока уловить не могу. На данный момент их голоса для меня лишь шум, что-то вроде фильма на иностранном языке без субтитров. Одна из них вытаскивает из-под простыни мою руку. Странное ощущение – будто все конечности самовольно болтаются, как у младенца. Почувствовав кожей кончики ее пальцев, я мысленно вздрагиваю. Не люблю, когда ко мне прикасаются незнакомые люди, когда ко мне прикасается кто-нибудь, даже он. Она закрепляет что-то чуть повыше локтя на левой руке, и по тому, как предмет стягивает мою плоть, я прихожу к выводу, что это жгут. Потом мягко кладет руку обратно, встает и заходит с другой стороны кровати. Ее коллега – они, надо полагать, медсестры – стоит в ногах. Я слышу, как ее пытливые пальцы листают страницы, и представляю, что она читает либо роман, либо мою историю болезни.

Звуки без каких-либо усилий с моей стороны становятся отчетливее.

– Это последняя, закончим с ней, и можешь идти. Как она здесь оказалась? – спрашивает та, что ближе ко мне.

– Ее привезли поздно вечером, какой-то несчастный случай, – отвечает другая и куда-то направляется, – давай расшторим окно и впустим немного дневного света, может, так будет веселее.

Я слышу недовольный ропот неохотно разъезжающихся в стороны гардин, окутывающее меня сияние становится ярче. Потом, без предупреждения, в руку возле локтя вонзается что-то острое. Ощущение совершенно новое, боль вновь заставляет меня погрузиться в себя. Под кожей разливается что-то прохладное и змеей ползет по телу, пока не становится частью моего естества. Голоса возвращают меня к действительности.

– Родственникам сообщили? – спрашивает та, что постарше.

– У нее есть муж. С ним несколько раз пытались связаться, но неизменно попадали на голосовую почту. Вообще-то, когда все отмечают Рождество, а твоей жены нет, это трудно не заметить.

Рождество.

Я сканирую библиотеку своих воспоминаний, но обнаруживаю, что в ней теперь слишком много пустых полок. Вспомнить что-либо о Рождестве не представляется возможным. Обычно мы отмечаем его в кругу семьи.

Почему рядом со мной никого нет?

Вдруг до меня доходит, что во рту страшно пересохло и ощущается привкус запекшейся крови. За стакан воды я не пожалела бы ничего на свете. Как бы привлечь их внимание? Я сосредотачиваю все усилия на губах, пытаюсь придать им определенную форму и издать в этой оглушительной тишине хоть самый слабый звук, но у меня все равно ничего не получается. Призрак, оказавшийся в ловушке собственного тела.

– Ну что, если ты не против, я пошла домой?

– До скорого, передавай привет Джеффу.

Дверь распахивается, я слышу отдаленные звуки радио. В уши врывается знакомый голос.

– Кстати, она работает на передаче «Кофейное утро», – говорит та, что собралась уходить. – Когда ее привезли, в сумочке нашли пропуск.

– Да ты что? Ни разу о ней не слышала.

Зато я вас прекрасно слышу!

Дверь захлопывается, вновь становится тихо, я опять уплываю. Меня здесь больше нет. Я безмолвно кричу в поглотившем меня мраке.

Что со мной произошло?

Несмотря на внутреннее смятение, внешне я совершенно неподвижна и нема. В реальной жизни мне приходится работать на радио, получая деньги за болтовню, но теперь злой рок обрек меня на молчание и тем самым превратил в ничто. Тьма кружит мысли до тех пор, пока их не останавливает звук – кто-то опять открывает дверь. Скорее всего, вторая медсестра… Она, вероятно, тоже уходит, и мне хочется закричать, попросить ее остаться, объяснить, что я всего лишь заблудилась в кроличьей норе и мне просто нужно помочь выбраться обратно. Но это не она. В комнату только что вошел кто-то еще. Я вдыхаю его запах, слышу, как он плачет, и чувствую ужас, охватывающий его, когда он смотрит на меня.

– Прости, Эмбер. Вот я и пришел.

Он берет меня за руку и сжимает ее, немного сильнее, чем надо. Я заблудилась, он потерял меня много лет назад и уже не найдет. Вторая медсестра уходит, чтобы мы побыли одни, а может, просто чувствует, что ситуация слишком неприятная, что здесь что-то не так. Я хочу, чтобы она меня не бросала наедине с ним, но вот почему – мне неведомо.

– Ты слышишь меня? Прошу тебя, очнись… Пожалуйста… – повторяет он снова и снова.

От звука его голоса мозг приходит в ужас. Зажим сдавливает череп с новой силой, в виски будто стучит сразу тысяча пальцев. Я не могу вспомнить, что со мной случилось, но непоколебимо уверена, что этот человек, мой муж, к этому каким-то образом причастен.

Недавно

Понедельник, 19 декабря 2016 года, после полудня

Когда Мэтью сказал, что отпускает меня на весь день, сначала я испытала чувство благодарности. Коллеги уже разбрелись на обед, что помогло мне избавиться от их вопросов и притворного участия. И только теперь, шагая по Оксфорд-стрит, будто рыба, плывущая против плотного потока туристов и покупателей, я вдруг понимаю, что он сделал это ради себя: ни одному мужчине не понравится сидеть и смотреть на зареванное, изуродованное потеками туши лицо женщины, зная, что виноват в этом только он и больше никто.

Хотя на улице декабрь, небо над головой в этот полдень ярко-голубое. Солнце пробирается по небосклону среди редких зачаточных облачков, создавая иллюзию хорошего дня на фоне дымки сомнений. Мне просто надо постоять и подумать, что я, собственно, и делаю. Прямо на людной улице, к вящей досаде прохожих.

– Эмбер?