Удача – это женщина

– Заходите, пожалуйста, милочка, – приветствовала она девушку, повелительно указывая рукой на свободный стул.

Миссис Лилэнд недовольно сдвинула брови, заметив, как Фрэнси споткнулась о край турецкого ковра, закрывавшего пол. Когда девушка приблизилась, хозяйка представила ее гостям и проговорила:

– Садись рядом со мной, Франческа, мы все хотим познакомиться с тобой поближе и буквально сгорали от нетерпения в ожидании твоего приезда. В конце концов, твой отец просил нас помочь, и мы сделали, что смогли. Хочу поставить тебя в известность, выглядишь ты великолепно, как и подобает дочери известного человека. Пожалуй, я сообщу мистеру Хэррисону, что твой вид делает честь вашей фамилии.

– Благодарю вас, мадам, – чинно ответила Фрэнси, покраснев до корней волос и ухватившись, как за спасательную соломинку, за чашку чаю, предложенную ей хозяйкой. От тончайшего бутерброда со свежим огурцом она отказалась, полагая, что просто уронит его от волнения. В любом случае нервы ее были настолько напряжены, что она не смогла бы проглотить ни кусочка.

Вспоминая потом этот вечер, Фрэнси на могла понять, как ей удалось продержаться целых сорок пять минут, отвечая на вопросы, сыпавшиеся на нее со всех сторон. Сорок пять минут вежливых вопросов и ответ – вот так примерно выглядела светская беседа у миссис Брайс Лилэнд. Однако как оказалось, экзамен Фрэнси выдержала, поскольку дамы улыбались ей, когда она собралась уходить, а одна из них даже сказала:

– Я устраиваю маленький прием с чаепитием для моей дочери, дорогая. Почему бы вам не заглянуть ко мне и не познакомиться с девушками вашего возраста?

Приглашение было передано исключительно благожелательным тоном, но сама мысль о том, что ей предстоит встречаться со сверстницами, вызвала в душе Фрэнси легкую панику, и она с самого начала решила, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Все оказалось даже хуже, чем она предполагала. Разумеется, она выглядела точно так же, как и остальные девушки. На ней было розовое шелковое платье с рукавами-пуфами, делавшими шире линию плеч; так же как и они, она сидела, аккуратно скрестив лодыжки, и разговаривала негромко и вежливо. Но она не знала тех вещей, о которых говорили они, или людей, которых они со смехом обсуждали. Она ничего ровным счетом не знала о закрытых школах, о модных курортах, об известных в городе семьях, об общих друзьях и вечеринках. Она словно прилетела в общество этих юных леди с другой планеты и догадывалась, что они думают точно так же; Фрэнси заметила, как девицы переглядываются и обмениваются едва скрытыми усмешками. Она то и дело краснела от унижения, когда две аккуратно причесанные головки склонялись одна к другой, а потом раздавался шепот, это значило, что сплетничают о ней.

Тем не менее, никто не отказался от приглашения на ужин и танцы, которые устраивал Гормен Хэррисон для Франчески неделю спустя, потому что все в городе, за исключением Фрэнси, были прекрасно осведомлены о том, что миллионер ищет мужа для своей беспокойной дочери.

В доме Хэррисонов готовились к балу несколько дней, и весьма основательно. Натерли паркет в зале для танцев, вычистили огромные хрустальные светильники и канделябры и зажгли в них сотни свечей, гирляндами из розовых роз обвили мраморные колонны. Столы в буфетной ломились от отлитых изо льда лебедей, наполненных зернистой икрой, а огромные ледяные рога изобилия хранили в своей сердцевине свежих розовых омаров. На десятках сверкающих серебряных блюд горами лежали куски жареного мяса, свежая спаржа, крупный виноград из теплицы, персики, оливки. Сказочными башнями громоздились торты и мороженое, всевозможные суфле, многоцветные желе и пудинги. Бил фонтан из шампанского, достигавший восьми футов в высоту, а кругом суетились официанты и слуги, причем по случаю праздника были наняты дополнительно еще с десяток лакеев.

Пятнадцатилетний Гарри приехал из школы домой и теперь стоял рядом с отцом и Фрэнси, готовясь принимать гостей и препровождать их в мраморный холл с куполообразными сводами. Он стал почти так же высок ростом, как и Фрэнси, и напоминал Гормена Хэррисона в юности. И так же как отец, Гарри не разговаривал с виновницей торжества.

Платье Фрэнси было сшито из многих ярдов тончайших белых кружев, а из-под платья выглядывали края не менее чем полудюжины розовых нижних юбок из тафты, обшитых по краю тонкой бархатной розовой лентой. Чулки на ней были из белоснежного шелка, а туфли – из вышитого разноцветными нитками белого атласа. Перчатки, из нежнейшей кожи ягненка, также белого цвета, застегивались десятками крошечных пуговичек, обшитых белым атласом. Светлые волосы Фрэнси были присобраны на затылке и заколоты маленькой алмазной диадемой, а корсаж украшали розы того же самого розового цвета, который преобладал в тот вечер в доме Хэррисонов.

Джош Эйсгарт полагал, что именно так выглядят принцессы из сказок. Он оказался в числе лакеев, нанятых только на одну ночь, и должен был ходить по залу с подносом и предлагать гостям шампанское. Но он не мог оторвать глаз от мисс Франчески Хэррисон. Для парня, подобного ему, только что сошедшего на берег с английского парохода и без гроша в кармане, она казалась недостижимой мечтой.

Ему и Сэмми повезло – они смогли найти временную работу, поскольку, не подвернись она, им пришлось бы лечь спать на голодный желудок, а ни он, ни Сэмми этого терпеть не могли. Джош продолжал тайком любоваться прелестной мисс Франческой, однако готов был поклясться, что девушка напугана – ее лицо было бледно, как мел, а голубые глаза смотрели со странным выражением. Джош задумался: чего, казалось, было ей бояться? У нее имелось все, о чем другие могли только мечтать: красота, богатство, чудесный дом и любящие родственники.

– Хватит тебе пялиться на девчонку, – ревниво шепнул ему на ухо Сэмми Моррис, пробегая мимо с чистыми бокалами на серебряном подносе. – Она слишком богата для ребят вроде нас.

– А почему бы киске не взглянуть на королеву? – отпарировал Джош, хотя и сознавал, что приятель прав.

Гости, побывавшие в тот вечер на балу у Гормена Хэррисона, долго потом восторгались царившей на нем роскошью, сколько денег было затрачено на торжество. Правда, все они также в один голос утверждали, что дочь мистера Хэррисона не стоит таких затрат.

Фрэнси стояла, встречая гостей, рядом со своим могущественным отцом и очаровательным братом. Выглядела она, впрочем, неплохо, хотя на ее месте любая другая девушка, одетая в белые кружева и украшенная розами и бриллиантовой диадемой, смотрелась бы не хуже. Приветствуя гостей, дочь мистера Хэррисона даже не пыталась изобразить улыбку на своем бледном лице. Затем она села во главе стола и сидела, почти не шевелясь, замерев, словно статуя, не притронувшись ни к одному из стоявших перед ней великолепных напитков и блюд. Когда они вместе с отцом открывали бал, она выглядела испуганной и танцевала кое-как. С тем же испуганным выражением на лице она приняла приглашение на танец престарелого графа фон Виртгейма. В сущности, она танцевала только с графом фон Виртгеймом, уж миссис Брайс Лилэнд проследила за этим. Правда, граф был слишком стар даже для того, чтобы стать дедушкой мисс Хэррисон, к тому же, как все знали, у него не было денег, зато имелись старинный титул и обширные поместья в Баварии. Наблюдая за странной парой, многие гости веселились от души, а миссис Брайс Лилэнд многозначительно поднимала брови – словом, всем скоро стало очевидно, что на их глазах заключается сделка, смысл которой понимали и дети. Один из гостей даже заявил громче, чем требовали приличия:

– Все знают, что Хэррисон старается поскорее выдать замуж свою сумасшедшую дочь и дает за ней миллион долларов приданого, и все для того, чтобы сбыть ее с рук.

Когда Фрэнси услышала эту фразу, она замерла на месте и побледнела, как смерть, а через мгновение ее лицо стало пепельно-серым. Вскрикнув от ужаса, она подобрала пышные юбки и бросилась вон из зала. Изумленные гости расступались перед ней, словно волны Красного моря перед народом Израиля. Гормен бросился за дочерью, а вслед за ним заспешила миссис Брайс Лилэнд, но некоторое время спустя оба вернулись в зал. Было похоже, что они не смогли найти беглянку. Танцы продолжались, как обычно, все присутствующие притворились, что ничего необычного не произошло, хотя с огромным интересом ожидали продолжения скандала.

Наконец через несколько минут все увидели, как в зал ворвался младший брат виновницы торжества и зашептал что-то на ухо отцу. Тот, в свою очередь, тоже побледнел, только не от страха, а от гнева, и широкими шагами направился к выходу, стараясь сохранить достоинство, но, тем не менее, присутствующим показалось, что он в эту минуту был способен на убийство. Убийство и в самом деле едва не произошло, когда Гормен застал Фрэнси, рыдавшей на балконе в объятиях симпатичного молодого официанта.

В то время как бал, затеянный в ее честь, продолжался, Фрэнси вновь оказалась запертой наверху в своей комнате. Она кинулась на постель, рыдая от унижения и колотя кулачком по ни в чем не повинной подушке. Затем вскочила и бросилась к зеркалу, чтобы рассмотреть как следует «сумасшедшую дочь», разодетую в глупейшие тряпки, на которых красовалась невидимая этикетка с надписью «один миллион долларов». Боже, отец унизил ее в глазах всего города. Оказывается, все прекрасно знали, разумеется, кроме нее, что он всего-навсего хотел избавиться поскорее от обузы, какой считал свою дочь. Ну что ж, а она лишний раз продемонстрировала всем, насколько он был прав.

В отчаянии Фрэнси сорвала с головы бриллиантовую диадему и швырнула ее об стену. Затем полетели на пол кружевное платье, шуршащие нижние юбки и перчатки – не помня себя от стыда и ярости, она стала топтать их ногами. Потом освободилась от сковывавшего движения тесного корсета и, продолжая рыдать и на чем свет стоит ругать отца, снова взглянула на себя в зеркало. Опухшими от слез глазами на нее смотрело полуобнаженное существо с пятнами на щеках и с растрепанными волосами.

– Вот я какая на самом деле, – сказала она себе, – неодетая и непричесанная кукла, на которую позарился только старик с титулом, да и ему она нисколько не нужна, а нужны только деньги ее отца.

И Фрэнси снова рухнула на кровать и поплакала еще немного.

Когда она выплакала все слезы, а боль и ненависть к отцу слегка притупились, она вспомнила о несчастном лакее, который пытался ее утешить. Он схватил ее за руку, когда она неслась как безумная через холл, и втащил на балкон. Видя, что ее трясет так, что стучат зубы, он снял с себя куртку и накинул ей на плечи. Затем обнял ее и крепко прижал к себе.

– Все будет хорошо, – сказал он сочувственно. – Все будет хорошо, мисс, Даже самая страшная боль утихает со временем. Я это знаю, потому что тоже испытывал такую боль. Поначалу мучаешься очень сильно, но потом становится легче. Лучше перестаньте плакать, мисс, и расскажите мне обо всем. Быть может, я смогу вам помочь.

Но Фрэнси лишь покачала головой – слезы душили ее, и она не могла говорить. Он продолжал обнимать ее, ласково гладя по голове и произнося слова утешения до тех пор, пока ее слезы не утихли. Тогда она подняла голову и взглянула на него в первый раз внимательно.

У него были такие же белокурые волосы, как и у нее, но глаза оказались темными, под длинными, загнутыми вверх ресницами. Нос изысканной формой напоминал греческие статуи, а лоб был широким и гладким. Юноша был настолько хорош собой и казался таким добрым и милым, что Фрэнси показалось, будто перед ней ангел.

– Кто вы? – прошептала она, откидывая назад голову и стараясь рассмотреть его получше.

– Я – никто, – ответил он. – Просто лакей.

Слезы снова заструились из глаз Фрэнси, но на этот раз она плакала от жалости к юноше.

– Я тоже никто, – прошептала она с горечью.

– Франческа! – послышался вдруг громкий окрик. Она в ужасе оглянулась и увидела разгневанные лица отца и миссис Брайс Лилэнд. В следующее мгновение ее уже вырвали из рук спасителя, и отец принялся избивать юношу. Прекрасный нежный ангел истекал кровью, но на этом его испытания не кончились – он был повержен на пол, и Гормен, задыхаясь от ругательств, пинал его ногами. Разделавшись с юношей, он взялся за дочь – грубо схватил ее за руку и потащил по лестнице для прислуги в ее комнату, ставшую тюрьмой. Там он резким движением швырнул ее на пол и прошипел:

– Ты не можешь вести себя в приличном обществе. Ты безумна, ты дрянь и ничтожество! Ты – настоящая публичная девка… И я позабочусь о том, чтобы упрятать тебя подальше и навсегда.

Затем он вышел, хлопнув дверью, а в замке повернулся ключ. Фрэнси вдруг поняла, что он собирается сделать с ней: нет, он не будет морить ее голодом, чтобы она превратилась в «скелет в шкафу» у Гормена Хэррисона, он добьется того, что ее признают сумасшедшей и заточат в Государственный приют для умалишенных около Сан-Хосе. И тогда ему и Гарри не придется больше мучиться с ней. Она все равно для них как умрет.

Эта мысль буквально ошеломила ее. Она кинулась к зарешеченному окну и стала всматриваться в ночь. Луна медленно плыла по небу, пробиваясь сквозь мрачные черные облака. Снизу же, из танцевального зала, продолжали долетать слабые звуки оркестра. Кучка слуг околачивалась во дворе, покуривая дешевые сигарки и обсуждая происшедшее. В конюшне тихо заржала лошадь. Фрэнси вспомнила грустные озадаченные глаза Принцессы, когда отец приставил к ее голове пистолет, и пожалела, что он не пристрелил и ее вместе с собакой. Но Фрэнси знала, что Гормен не станет ее убивать. Он ее изобьет. И избегнуть этого не удастся.

На следующий день в семь часов утра она стояла в кабинете Гормена. Тот, как всегда, был безупречно одет, свежевыбрит и благоухал французским одеколоном. Он стоял, потряхивая в руке собачий поводок, и ждал.

– Ты знаешь, что в подобном случае делать, – наконец произнес он, смерив ее злобным взглядом похожих на кусочки льда глаз.

Фрэнси стояла навытяжку у дверей, неподвижная, словно памятник. Она вымыла опухшее от слез лицо, причесалась, перевязала волосы лентой и надела свое старое шерстяное платье, в котором чувствовала себя лучше, чем в новомодных тряпках, купленных отцом. Фрэнси заготовила маленькую речь, но когда настало время говорить, она, по старой привычке, испугалась. Тем не менее, выбора не было – сейчас или никогда.

– Нет, отец, – тихо, но твердо сказала она. – Я уже больше не ребенок. Я не позволю тебе меня пороть.

Выражение лица Гормена не изменилось.

– Перегнись через стул, Франческа, – невыразительным голосом приказал он, похлопывая по ладони поводком.

– Нет, – повторила она громче. – Говорю тебе, ты больше никогда не будешь меня бить.

Гормен прикрыл веками глаза, борясь с приступом ярости, нараставшей в душе. Но борьба оказалась тщетной – его лицо вдруг превратилось в маску, источавшую злобу и ненависть. Схватив Фрэнси за волосы, он протащил ее через весь кабинет и швырнул на стул. Затем замахнулся своей кожаной плеткой и опустил ее изо всех сил на спину дочери. Она закричала, но он продолжал стегать ее, вкладывая в каждый следующий удар больше злости, чем в предыдущий. Наконец Фрэнси затихла и, потеряв сознание, вся в крови, соскользнула со стула на пол.

Гормен возвышался над ней, тяжело дыша и сжимая в кулаке окровавленный поводок, и его лицо не выражало ничего, кроме омерзения. Постояв с минуту над распростертым телом дочери, он вернулся к столу, сунул поводок в ящик, поправил галстук и пригладил волосы. Затем направился к дверям. Мейтланд ждал его в холле. Дворецкий без всякого выражения взглянул на хозяина и молча выслушал его распоряжения. Гормен потребовал пригласить мисс Джеймс, чтобы та помогла мисс Франческе подняться в ее комнату, а сам он отправляется в офис.

Гувернантка едва не лишилась чувств, когда увидела Фрэнси, в полубессознательном состоянии лежавшую на ковре. Ее платье превратилось в лохмотья, а на спине чернели разводы от запекшейся крови. Мисс Джеймс посмотрела на Мейтланда и в страхе пробормотала:

– Никогда в жизни не видела ничего подобного. Девушке необходим врач.

Внешне невозмутимый, Мейтланд тоже был потрясен.

– Хозяин сошел с ума, – сказал он, с жалостью глядя на Фрэнси. – В следующий раз он ее просто убьет. Мы отправим ее в монастырь. Там милосердные сестры присмотрят за несчастной, и она некоторое время будет в безопасности. Что же касается меня, то я немедленно расскажу о происшедшем всему обслуживающему персоналу и после этого покину дом. Всякий, кто захочет последовать моему примеру, может это сделать. Я не стану больше работать на такое злобное чудовище, как Гормен Хэррисон, несмотря на все его богатство и жалованье, которое он мне платит.