Удача – это женщина

Мисс Джеймс кивнула в знак согласия.

– Я раздобуду для девочки одеяло, мистер Мейтланд, а после того, как мы доставим ее в монастырь, я тоже уйду. Не имею ни малейшего желания оставаться здесь.

Глава 9

Через пару недель после бала в доме Хэррисонов Мейтланд появился в салуне на Пасифик-стрит, где работал Джош. На нем был костюм из твида, поэтому Джош не сразу узнал бывшего дворецкого, которого прежде видел только в черной визитке и полосатых брюках. Но Мейтланд сразу узнал Джоша по следам от побоев на лице.

– Похоже на то, что Гормен Хэррисон неплохо над тобой потрудился, – заявил он со знанием дела, разглядывая пластырь, закрывавший ссадину на голове у парня, синяк под глазом и распухший рот.

Джош поставил перед дворецким кружку с пивом на испещренную пятнами стойку и равнодушно пожал плечами.

– Он к тому же едва не убил собственную дочь, – добавил Мейтланд, с наслаждением отхлебывая из кружки.

– Свою дочь? Но она еще совсем ребенок и не сделала ничего особенного… просто плакала – вот и все.

– Я в курсе, что ты старался помочь ей, сынок, но она осрамила папашу перед всеми этими куклами из высшего света. Он ненавидит женщин, а дочь – больше чем кого бы то ни было. Хэррисон годами держал ее взаперти, и, поговаривали, оттого, что она была трудным ребенком и даже чуточку слаба на голову. Но, в конце концов, он потребовал обучить ее светским манерам, приодел и распустил слух, что дает за ней миллион долларов. Он готов был отдать ее руку любому, замухрышке с титулом. Мисс Фрэнси случайно услышала, как какой-то дурак распространялся на эту тему, и, естественно, расстроилась и сбежала. А теперь все знают, что ее нашли в объятиях лакея. И еще знают, что Хэррисон настолько разозлился, что избил дочь до потери сознания и сейчас она находится у ворот смерти.

Джош с недоверием уставился на дворецкого. Он был поражен.

– Это невозможно. Ни один, даже самый плохой, отец не в состоянии так истязать своего ребенка.

Мейтланд кивнул:

– Совершеннейшая правда, клянусь Богом. Я лично доставил ее в монастырь Милосердных сестер. Теперь за ней ухаживают они, но и у них нет особенной надежды на выздоровление. Хэррисон преподнес в дар монастырю небольшую сумму, но сам так ни разу и не проведал дочь. И я слышал, как он говорил сыну, что она больше не переступит порога его дома. Никогда. Разумеется, если останется жива.

– Если она умрет, ему придется все-таки приехать за ее телом, – Джош под конец не выдержал и с силой стукнул кулаком по стойке.

Мейтланд допил пиво и посмотрел на юношу со снисходительной усмешкой.

– Только не в этом городе, молодой человек. Гормен Хэррисон богат и влиятелен и, в сущности, заправляет Сан-Франциско. Люди, сродни ему, устанавливают здесь свои правила. А типы вроде нас с тобой вынуждены им подчиняться.

– Это все моя вина, – сказал Джош, надевая куртку. – Я пойду проведать ее прямо сейчас… Монастырь Милосердных сестер, так вы сказали?

– Да они просто не впустят тебя, парень, – бросил ему вдогонку Мейтланд, но тот уже выходил на улицу и не слышал его.

Милосердные сестры принадлежали к ордену, который занимался благотворительной деятельностью и заботился о бедных, больных и убогих. Сам монастырь располагался в небольшом белом здании с арками и маленькими оконцами чуть в стороне от Долорес-стрит. Монастырь окружали высокие стены, а тяжелые деревянные ворота надежно защищали его от проникновения мирской жизни. Но это не остановило Джоша. Переступая с ноги на ногу от холода, он настойчиво дергал за металлический прут, который заставлял звонить звонок за воротами, и с нетерпением ожидал хоть какого-нибудь ответа. Он дернул за прут снова и услышал звон, доносившийся откуда-то издалека. Потом послышалось шарканье, еще через какое-то время крохотное окошко в воротах приоткрылось, и за ним показалось лицо привратницы в высокой накрахмаленной наколке.

– Я пришел, чтобы навестить Франческу Хэррисон, – сказал Джош. – Мне необходимо повидать ее.

– К мисс Хэррисон посетителей не пускают, – едва слышным голосом прошелестела привратница.

– Но я уверен, что она захочет меня видеть, – настойчиво прокричал юноша.

– Вы ее родственник?

– Родственник? Да, конечно, – вдохновенно соврал Джош.

– Родственникам тоже нельзя ее видеть, – заявила сестра твердо и начала закрывать дверцу.

– Пожалуйста, не закрывайте, подождите, – он постарался приоткрыть дверцу снаружи. – Вы не понимаете. Я… Я – ее жених. Я люблю ее, видите ли, и она любит меня. Она не может умереть. Я ей не дам умереть. До тех пор, пока она меня не увидит. Пожалуйста, сестрица, я умоляю вас.

Он заметил колебание в лице привратницы и быстро добавил:

– Девушка хотела стать моей женой. Разве вы можете запретить мне повидать ее?

– Пожалуйста, подождите немного, – также тихо проговорила монахиня и направилась в глубь каменного строения.

Джош слышал шарканье ее обутых в сандалии ног, постепенно замершее в отдалении. Он походил туда-сюда, размахивая руками, чтобы согреться, – февральский холод давал о себе знать, а пальто у Джоша не было. Его пиджак из когда-то дорогого йоркширского твида почти совсем вылез, под стельки ботинок он запихивал газеты, чтобы хоть как-то защитить ноги от холода и сырости, а на его счету числилось ровно пять долларов. Но все это не имело никакого значения. Милая, красивая и такая несчастная Фрэнси находилась на краю гибели, и он должен был спасти ее.

Наконец Джош услышал, что монахиня возвращается, и попытался взглянуть за едва приоткрытое окошечко.

– Достопочтенная мать-настоятельница разрешает вам войти, – проговорила привратница, отпирая массивные ворота. – Она желает побеседовать с вами.

Содрав с головы кепку, Джош последовал за сестрой через мощенный булыжником двор и вслед за ней вошел в притвор монастыря.

– Достопочтенная мать-настоятельница просит вас подождать здесь. Она примет вас, как только сможет.

Монахиня неслышно исчезла сквозь скрытую в стене дверь, а Джош принялся нервно мерить притвор ногами. Это была небольшая комната со стенами, сложенными из грубого камня, и глиняным полом. В центре стояли простой дубовый стол и две скамьи с прямыми деревянными спинками, на одной стене висело вырезанное из дерева изображение Спасителя на кресте изумительно тонкой работы. Единственное окно располагалось на большой высоте, так что никто не смог бы заглянуть в помещение снаружи или выглянуть во двор изнутри. В притворе было почти так же холодно, как и на улице. Джош даже слегка застонал, представив себе Фрэнси в этом морозильнике. Девушка, подобная ей, привыкла к теплу, радостной жизни в красивом, красочном мире. И все это произошло по его вине! Он вдруг вспомнил о сестре Энни, оставшейся дома в Йоркшире, и подумал, что хорошо бы было, если б она вдруг оказалась здесь. Вот кто смог бы как следует ухаживать за мисс Франческой. Она кормила бы ее чудными супами, восстанавливающими силы, топила камин и взбивала подушки. Энни бы поставила ее на ноги очень быстро.

– Добрый вечер.

Джош вздрогнул от неожиданности и обернулся. Он и не заметил, что уже несколько минут находится в комнате не один. Мать-настоятельница, как и встретившая его монахиня, была одета в широкое серое бесформенное платье и сильно накрахмаленный белый чепец, отчасти скрывавший ее лицо. На веревочном поясе висели эбонитовые четки и связка серебряных ключей, на шее – массивная цепочка с золотым крестом.

– Это вы хотели увидеть мисс Хэррисон? – спросила она таким тихим голосом, что Джошу пришлось вслушиваться в каждое слово.

– Да, мэм, то есть я хотел сказать, достопочтенная мать. Видите ли, я в курсе того, что случилось с девушкой и через какие испытания ей пришлось пройти. Я люблю ее и верю, что в состоянии ей помочь.

– Мне очень жаль вас расстраивать, но боюсь, что мисс Хэррисон умирает. Мы просто хотим, чтобы она ушла в лучший мир в состоянии покоя и просветления. Даже отец отказался ее навещать по той же причине.

– Ее отец! – вскричал юноша, и лицо его исказилось от гнева. – Но ведь он и есть тот самый человек, который едва не убил ее.

В комнате на время установилось молчание, в продолжение которого настоятельница рассматривала посетителя из-под забрала крахмального чепца. Затем она произнесла:

– А почему вы так уверены в том, что сможете ей помочь, мистер э…?

– Эйсгарт. Джош Эйсгарт. Я помогу ей с помощью любви. Одной только любви. Той самой, которой Отец Небесный наградил всех людей.

В комнате опять повисла тишина. Джош устало опустил глаза и безнадежно уставился на свои руки, синие от холода. И вдруг услышал голос настоятельницы:

– Что ж, очень хорошо, мистер Эйсгарт. Господь наградил нас любовью, это правильно. Попробуем употребить ее на богоугодное дело. Пожалуйста, следуйте за мной.

И Джош с надеждой и нетерпением последовал за настоятельницей, которая беззвучно скользила по сумрачным извилистым коридорам, пока наконец они не оказались в лечебной палате, уставленной рядами больничных коек, окрашенных в серый цвет и покрытых алыми одеялами. Только две койки и были заняты: на одной лежала старая женщина, которая спокойно спала, а на другой – мальчик лет двенадцати. Его лицо было красным от жестокой лихорадки, а глаза с расширившимися от боли зрачками затуманились от страданий. Большая ширма отделяла часть палаты от остального помещения, и настоятельница предложила Джошу пройти туда. Там, бледная и исхудавшая так, что ее трудно было узнать, на складной металлической кровати лежала Франческа Хэррисон, не подавая признаков жизни.

Молодая сестра-сиделка, перебирая четки, в молчании сидела рядом, наблюдая за умирающей, и только тяжелое дыхание девушки нарушало торжественную тишину палаты. Джош непроизвольно опустился на колени у изголовья кровати и, сложив руки, стал молча молиться, едва осмеливаясь взглянуть на девушку. Когда же он, наконец, повнимательнее присмотрелся к ней, то заметил, что признаки приближающейся кончины уже стали проявляться на ее лице. Сестры подрезали светлые волосы Фрэнси, чтобы ей легче было переносить жар, под ее глазами залегли голубовато-серые тени, щеки впали, а бескровные губы превратились в тонкую щель, из которой с трудом вырывался воздух. Ее костлявые, безжизненные руки были сложены на груди крест-накрест, словно ее уже начали готовить к положению во гроб.

Повинуясь властному внутреннему голосу, Джош взял тонкую руку девушки в свои, красивые и сильные. Рука Фрэнси была холодна как лед, и Джошу едва удалось уловить слабое биение пульса.

– Фрэнси, – прошептал он, – Фрэнси, я пришел, чтобы помочь тебе. Меня терзает печаль, что с тобой так жестоко обошлись, но я клянусь тебе честью – больше никто никогда не обидит тебя. Я буду заботиться о тебе, и в том даю торжественную клятву тоже.