Изменницы

Кардинал молча окинул внимательным взглядом комнату, где собрались с полдюжины дам. Все чем-то заняты, и никто не поднимал на него глаз.

– Кроме того, наш муж покинул нас ради своей заграничной кампании. – С этими словами она ударила кулаком по подлокотнику кресла с тяжелым вздохом. – Садитесь же!

Кардинал, немного струсив, наконец опустил свой тяжелый зад на сиденье рядом с нами. Королева похлопывала меня по спине и растирала ее, как будто она няня, которая качает младенца; а я ломала голову, пытаясь придумать предлог, чтобы убраться подальше от ее толчков и тычков, подальше от ее гнева.

Я уже неделю как вернулась ко двору. Наследник престола так и не появился на свет. Все, что связано с ним, было окутано тайной, и теперь о нем запрещено даже упоминать – во всяком случае, в присутствии королевы.

– Вот и все, – сказала Кэтрин. – Сколько времени она пролежала в полумраке, а мы просидели в ожидании – и напрасно.

Все перешептывались: королеву околдовали, а может, живот ей ветром надуло. Кое-кто считал, что у нее был выкидыш, но она никому о том не сказала. Мне не полагалось знать о таких вещах, считалось, что я слишком мала, и все же я знаю. Как бы там ни было, королева была сама не своя от горя. Значит, мне снова придется изображать ее куклу. Maman попросила меня остаться при дворе не больше месяца, но пока королева ласкала, гладила и обнимала меня, как будто я – ее неродившийся младенец; с каждым новым тычком росла моя ненависть к ней.

Конечно, после того, как наследник не появился на свет, при дворе снова поползли слухи и все без конца перешептывались, споря о том, кого королева назначит своим преемником. Многие ставили на Елизавету; говорили о ее браке с Эдуардом Куртене, юношей из династии Плантагенетов, который пропал за границей. Кузина Маргарет была убеждена, что именно ее назовут преемницей, хотя так считала только она. Некоторые смотрели на Кэтрин. А я могла думать только о Джейн и о том, что случилось с ней. Maman велела Кэтрин вести себя осмотрительно, не привлекать к себе внимания; я сомневалась в том, что такое возможно.

– Чем я могу служить вашему величеству? – Кардинал склонился к королеве, сложив пальцы домиком.

– Ради всего святого, оставьте формальности, ведь мы сейчас одни! Обращайтесь ко мне «мадам», если уж вы не хотите называть меня по имени.

Мне хотелось закричать: «Вы не одни, здесь я, Мэри Грей», – но, разумеется, я молчала.

– Мадам, – произнес кардинал, раболепно склоняя голову.

Она схватила его руку и понизила голос до шепота:

– Господь прогневался на нас!

– Мадам, это невозможно! Ваша набожность…

Она не дала ему договорить:

– Нет! Он забрал назад нашего ребенка, Свой дар нам. Он находит нас недостаточно набожными. – Ее шепот похож на сердитое шипение Афродиты. – Нам необходимо глубже выказать веру. Нам нужна ваша помощь.

– Может быть, паломничество? – предложил кардинал.

– Нет, не то, – решительно прошептала она, и я затылком чувствовала ее жаркое дыхание. – В паломничество отправляются в знак благодарности. Мы считаем, что Господь просит нас доказать свою веру, как Авраама.

Интересно, какую именно историю об Аврааме она имеет в виду. Хорошо я помнила только одну – об Аврааме и Исааке.

В Хэмптон-Корт есть гобелен, на котором мальчик Исаак, в ужасе раскрыв рот, смотрит на своего отца, занесшего над ним нож.

– Когда будут восстановлены монастыри… – начал кардинал.

– Да-да, – перебила его королева. – Но вначале мы должны изгнать из нашего королевства всех еретиков! Тогда Господь будет доволен нами и пошлет нам наследника.

Кардинал ничего не сказал, но на его лице застыл вопрос: «Как?»

– Мы хотим схватить всех, – продолжала она, говоря с такой страстью, что слюна брызгала мне на щеку. – Всех, кто выказывает даже мельчайшие признаки ереси. И если они не отрекутся, их сожгут – всех до единого! – Королева так вцепилась в подлокотник, что костяшки ее пальцев стали похожими на белые камешки.

Мне показалось, что ее слова привели в ужас даже кардинала.

– Мадам, Господь будет доволен, если вы проявите милосердие.

– Милосердие! – снова прошипела она. – Сейчас не время для милосердия! Мы хотим, чтобы первыми сожгли Кранмера, Латимера и Ридли. Их казнь послужит предупреждением. Потом мы избавимся от остальных.

– Если таково желание вашего величества…

– Это не просто наше желание. Это приказ! Мы требуем, чтобы вы поговорили с епископом Гардинером… и Боннером. Вот человек, который знает, что делать.

– Он – один из самых стойких, мадам.

Последнее время ходило много слухов об архиепископе Кранмере. Все гадали, что королева собирается с ним сделать. Я знала эти имена. Латимер был священником моей сводной бабушки; я помнила его с раннего детства. Ридли тоже часто приезжал к нам в Брадгейт. Эти люди были близки к моей семье. Я прикоснулась пальцами ко лбу, к сердцу, к плечам.

– Ах, малышка Мэри! – сказала королева. – И вы стали стойкой католичкой после того, как казнили вашего отца-изменника и… – Она не договорила, но мне показалось, она и Джейн готова причислить к тем, без кого мир стал лучше. Она смотрела на меня с улыбкой, больше похожей на гримасу, а я боялась выпалить правду – что ее вера грязная и жестокая.

Я улыбнулась ей, склонив голову, надеясь, что она примет мой жест за знак согласия.

– Вы ведь верны мне?

Она сверлила меня взглядом, словно видела, что в глубине души я осталась протестанткой. Я не смела отвечать из страха, что дрогнувший голос выдаст меня, поэтому просто кивнула, перебирая четки.

– Кардинал, среди нас много таких, которые внешне одни, а на самом деле совсем другие. Вы думаете, Мэри тоже из их числа? – Она так больно ткнула меня в плечо, что я сжалась. – Она ведь из семьи изменников. Смотрите, как она испугалась. Как по-вашему, чего она боится?

Я боялась даже дышать, а сердце у меня билось так часто, что она наверняка это слышала. Интересно, как бы поступила Джейн на моем месте? Наверняка сказала бы правду и умерла за нее!

– Может быть, приказать Боннеру допросить ее? Боннер умеет вырывать признание даже из камня.

– Мадам. – Кардинал положил руку ей на плечо. Она посмотрела на его руку, потом на его лицо – и снова на руку. – При всем к вам уважении, она всего лишь ребенок. Мэри, сколько вам лет?

– Д-десять, – с трудом произнесла я.

– Она уже достаточно взрослая, – прошептала королева.

Из дворцовой часовни донесся колокольный звон. Кровь стучала у меня в ушах. Кардинал поерзал на месте, а королева ткнула в меня пальцем:

– Ну, бегите, Мэри. Мы хотим, чтобы кардинал исповедовал нас перед мессой.

Я спрыгнула с ее коленей и побежала к двери.

– Мэри!

Я обернулась к ней. Сердце у меня подскакивало к горлу. Я крепко сцепила руки, чтобы она не заметила, как они дрожат. Взгляд ее тяжел и суров; глаза напоминали куски стекла.

– Я за вами слежу.

Я присела, думая о том, что через несколько секунд я выйду отсюда. Только эта мысль и поддерживала меня.

– Может быть, кардиналу стоит исповедовать и вас. Вы умеете отделять зерна от плевел, верно, кардинал?

При мысли об исповеди этому человеку, который наверняка поймет, какую ересь я лелею в душе, я покрылась гусиной кожей. Заставила себя думать о Джейн и спросила себя, что бы посоветовала она: «Мышка, будь стойкой!» Каким-то чудом я набралась храбрости и ответила: