Прыжок в высоту

– Прежде всего интеллектом и желанием учиться. Их дальновидностью и особым коммерческим чутьем. У меня даже есть своя собственная теория, что люди других национальностей немного побаиваются их, потому что не могут превзойти их способности.

Марку, конечно, было приятно все это слышать. Но цели петь ему дифирамбы у меня не было. Даже если бы он не был евреем и, сидя у метро, стучал по кастрюлям, он все равно бы мне нравился.

Я очень люблю Петроградский район, и у меня связано с ним много хороших воспоминаний. Сначала я здесь училась в гимназии, потом работала в нескольких офисах, да и просто часто гуляла. Та самая Эка, которая познакомила нас с Макаром, долгое время жила неподалеку от метро «Чкаловская». И за время нашей дружбы я часто бывала у нее в гостях. А теперь таким знакомым мне маршрутом мы шли с Марком, который начал рассказывать про старинные дома, которые стоят вдоль Каменноостровского проспекта. Мой новый приятель, а по совместительству теперь и коллега, снова удивлял своей образованностью. Он объяснял мне разницу между барельефами и горельефами, приправляя все это фактами об архитекторах, которые застраивали Петербург. Марк – словно говорящая Википедия, только с чувством юмора и харизмой. Сразу было видно, насколько сильно он привязан к Петербургу и как им дорожит. Я молча слушала его, задавала какие-то вопросы, дабы не казаться совсем профаном. Живопись занимала особое место в моей жизни, а интереса к архитектуре у меня никогда не было. Но я решила не разбивать сердце Марка таким громким заявлением, уж больно складно и хорошо он говорил.

Мы притормозили у серого дома с тремя крупными арками, которые служили входом во двор. Здание впечатляло своим размахом и обилием деталей на фасаде. Помимо эркеров я заметила глубокую лоджию, которая, как просветил меня Марк, по задумке архитектора отводилась для гарема хозяина. Впрочем, он оказался не только любителем женщин, но и достаточно щедрым человеком. Выкупив участок земли у государства, он спонсировал там строительство соборной мечети, что стоит теперь у метро «Горьковская». Войдя в арку, я заметила, что со двора дом действительно напоминал резиденцию какого-нибудь восточного вельможи. Огромные окна, нарядные коринфские колонны и помпезная двухъярусная аркада в самом центре фасада создавали по-настоящему парадный вид. Мы стояли с Марком и, задрав головы, рассматривали все это великолепие родного для нас Петербурга – города, где мы оба родились, но почему-то не встретились.

Просигналивший в арке роллс-ройс выдернул нас с Марком из параллельного мира, в который мы оба провалились на какое-то время.

– Так, ладно, – прервал молчание Марк, – пора нам кофе с тобой попить. Хватит тут стоять, а то охранники подумают, что мы ищем подходящее для взрывчатки место.

Он положил обе руки мне на плечи и стал крутить то вправо, то влево.

– Смотри, вот одна камера, а вот вторая. Улыбнись дядям, они давно на нас смотрят!

Указывая на камеры, Марк приблизился к моему лицу настолько близко, что щекой я почувствовала его дыхание.

Мы вышли из арки, прошли до метро и заглянули в самое популярное в народе фастфудное место, где варят очень даже приличный кофе. Свободных столиков не было, люди активно поедали гамбургеры и картошку фри, запивая все это колой или молочными коктейлями. Через пару минут за барной стойкой, расположенной напротив большого окна, освободилось два места, и мы с Марком быстро туда метнулись. Не сразу, а спустя только пару минут, заметили приунывшую рядом бабулю бомжеватого вида, которая смирно сидела в углу, чтобы оставаться незамеченной для снующего туда-сюда персонала. Под столом стояли две грязные сумки, из одной торчало что-то напоминающее маленькую детскую подушку. Рядом были расставлены бумажные стаканы с неизменной буквой «М». Судя по запаху, в одном из них был алкоголь. Я случайно поймала взгляд Марка. Он смотрел на несчастную старушку с какой-то тоской, поджав свои большие пухлые губы. Резко переведя взгляд на меня, он спросил:

– Бидон кофе и пару тортиков?

– Ja, genau,[24 - – Да, точно (нем.).] только сегодня два бидона, пожалуйста. Я все-таки не одна.

Марк немного разрядил обстановку, а то от вида несчастной старушки мне стало как-то не по себе.

– Один капучино и пару этих, как их, «макарошек».[25 - Макарон – французское кондитерское изделие.]

– Alles klar![26 - – Все понятно (нем.).]

Марк ушел к кассе, а я осталась за стойкой сторожить вещи и рассматривать пробегающих мимо людей. Кто-то спешил, несмотря на выходной день, а некоторые шли небыстрым шагом, посматривая на меня. Один парень даже остановился и спросил, показывая указательный палец: «Ты одна?» Я отрицательно замотала головой, пока никто не увидел моей грязной измены.

Марк вернулся, сел рядом вполоборота и задал мне неожиданный вопрос:

– Тебе понравилось в Германии, какие у тебя остались воспоминания?

– Противоречивые, как и само восприятие этой страны.

– Интересно, почему? – Марк удивленно поднял правую бровь и внимательно посмотрел на меня.

Только сейчас я обратила внимание, насколько «живая» у него, оказывается, мимика. Лицевые мышцы были прекрасно развиты, словно Марк работал профессиональным актером. Особенно эффектно у него получалось поднимать то правую, то левую бровь, будто их кто-то дергает по очереди за невидимые ниточки.

– Немцы для меня оказались слишком пресными, вся их жизнь подчиняется определенному своду правил, которые нельзя нарушать. У меня было ощущение, будто я в какой-то клетке! Она вроде как и удобная, и комфортная, но абсолютно мне не соответствующая.

– А в чем тогда противоречие?

– Ну, многие вещи мне в немцах нравятся, например, их отношение к труду и чувство ответственности. Один среднестатистический немец приравнивается в моих глазах к пяти русским трудоголикам. Ты ведь в Германии дольше жил, какие у тебя отношения с этой страной?

Марк нахмурил свои пластилиновые брови и прищурил большие глаза, вспоминая что-то важное.

– Моя адаптация проходила очень тяжело, и в первую очередь это связано с немецким, которого я попросту не знал. Английский все-таки первый и основной для меня иностранный язык. В отличие от тебя я не мечтал уехать, родители поставили меня перед фактом, а что я мог сделать? Мы переехали в Берлин, который еще не выглядел цельным, несмотря на отсутствие стены.[27 - Имеется в виду Берлинская стена, разделившая Германию на два государства после поражения во Второй мировой войне.] Я пошел в школу и не понимал, что происходит вокруг. Про правила – это ты верно сказала, там все на этом строится, без правил для немца жизни нет. И еще без бумажек, они, по-моему, самые большие бюрократы вместе с французами.

– Знаешь, я могу немцам в чем-то и посочувствовать, – прибавила я.

– И в чем же? – взглянул на меня Марк уже с левой поднятой бровью.

– А в том, что чувство вины и постоянные извинения напрочь уничтожили в них патриотизм. Для немца гордиться своей страной и как-то это проявлять расценивается как тяжкий грех. Ты когда-нибудь замечал, чтобы они вывешивали флаги на домах? У них такое не принято, это тебе не американцы. Причем за реальные грехи прошлого сейчас расплачиваются те, кто не имеет никакого отношения ни ко Второй мировой войне, ни к Холокосту. Я не пытаюсь оправдать их действия, но стараюсь смотреть на ситуацию как здравомыслящий человек. Знаешь, чем немцы похожи на русских?

– Удиви меня, Лизавета, – улыбнулся Марк своей красивой широкой улыбкой.

– А тем, что эти две нации – ведомые и могут до фанатизма во что-то верить. Сначала немцы верили в свою избранность, про которую им рассказывали всеми доступными способами, а теперь они пытаются затесаться между странами Евросоюза и спонсировать их, лишь бы лишний раз не услышать упрек, что погубили миллионы людей. Если проще сказать: сначала в газовую камеру, а потом к себе на шею. Herzlich willkommen![28 - Добро пожаловать (нем.).]

– Ну а ведомость русских ты как объясняешь?

– Верой в светлое коммунистическое будущее, что неплохо показано, кстати, в немецком фильме «Гуд бай, Ленин». Хотя о советском человеке мне непросто рассуждать, я ведь ребенок перестройки и в СССР только и успела, что родиться да пару лет прожить. Но сейчас русские мне кажутся слишком равнодушными ко всему, и их пассивность используют те, кто хочет стоять у руля. Разве такое поведение – не проявление ведомости? Складывается впечатление, будто вагон метро с грустными гражданами тащат за веревочку как детский паровозик. Всех куда-то везут, а им – все равно.

– А может, их в Крым везут отдыхать, да народ не понимает своего счастья! – саркастично заметил Марк.

– Мне так кажется, что большинство в курсе, куда их везут, да только Крым им не нужен.

– Я отдыхала последний раз в Крыму в 1992-м, в Феодосии, – неожиданно для нас с Марком произнесла бабуля, что сидела рядом. – Мы с мужем жили в съемной комнате целых десять дней, купались в море и ходили смотреть на закат. Такая романтика! Мой Лешка был художником. Помню, все время мне повторял: «Люба, закат – это важно». Все бы отдала, чтобы оказаться с ним там вновь. Да разве ушедшее счастье вернешь за деньги?!

Но даже если б такая услуга и существовала – возвращаться в прошлое за умеренную плату, – бомжеватой бабуле этого сделать, очевидно, не удалось бы.

Мы с Марком переглянулись, и он с выражением произнес:

– А мы с тобой, Лиз, в Крым не поедем, нас ждет Европа. Я в закатах мало что понимаю, поэтому буду играть джаз.

Я ответила Марку улыбкой, но больно уж тронули меня чужие воспоминания о Крыме, чтобы назвать ее по-настоящему искренней.

– Знаешь, на что похожа жизнь в России? – задумчиво произнесла я. – На маленькую битву каждый день. Мы отважно сражаемся в офисах за свое место под солнцем, зарабатывая деньги, но при этом влезаем в неподъемные долги. Приходим домой несчастливые после нелюбимой работы, но даже среди близких зачастую не находим ни понимания, ни утешения. А наутро – снова битва по тому же сценарию.

– А ты наивно полагаешь, что на Западе берега кисельные? Странно будет такое услышать от человека, уже один раз «свалившего», а потом вернувшегося.

– У меня нет призрачного представления, что в Америке или в Европе все безоблачно. Да и у самой Германии проблем хватает. Но пока не посмотришь на их жизнь под другим углом, этого не поймешь. Я пришла к выводу, что надо жить там, где душа спокойна. Это и будет самое правильное.

– А если душа нигде не спокойна, что тогда делать? – спросил Марк.

– Пытаться найти того, кто душу успокоит. С кем можно будет отправиться в кругосветное путешествие и отыскать место, где обоим будет хорошо. А название и статус страны уже дело десятое.

– И как продвигаются поиски, простите уж, полюбопытствую, – улыбался мне Марк.

– Думаю, я двигаюсь в верном направлении!

Я смотрела на Марка и всеми силами пыталась скрыть нарастающую внутри симпатию. Своей фривольной манерой общения он напоминал мне типичного «плохиша». Этот особый вид мужчин всегда пользовался большим спросом у женщин, но мною интересовался достаточно редко. Я же, в свою очередь, к бунтарям проявляла неподдельный интерес.

– Расскажи мне про Лондон, – перевела я тему, чтобы подавить смущение, – какие у тебя остались воспоминания?

– Это странное чувство, что ты вроде как за границей, но при этом понимаешь, о чем вокруг говорят. Первое время, еще по привычке, я начинал фразу на немецком, а заканчивал уже на английском. Получался такой собственный новояз. Но потом я влился, поступил вот в академию…