«От улыбки…»

– Интересно, на кого я похожа? – вздохнула она.

– Ты похожа на себя, – засмеялась я. – Сейчас приведешь себя в порядок и будешь похожа на себя взрослую.

– О, – опять вздохнула она, – а мне правда иногда не верится. Тридцать три!

– Красивый возраст, – заметила я, наливая кофе.

– А у тебя?

– У меня?.. – задумалась я, – да мне уже все одно. Хоть тридцать три, хоть тридцать семь. Хоть сорок… – добавила я.

– Не говори так, – тряхнула головой Лера. – У тебя любимая работа, любимое хобби… дело, – нашлась она, как назвать мои выступления в спектаклях и на концертах. – Доченька – умница. А в личной жизни… Гель, ты, конечно, извини, но столько лет прошло. Я думаю, что Альберт, глядя на тебя, – Лера подняла глаза вверх, указывая на брата, – желает тебе счастья. И он бы точно был рад, если бы у тебя все сложилось. Давно уже.

Я прикрыла на секунду глаза от легкого стука в голове.

– Нет, Лер, дело не в этом. Я не смущаюсь перед Альбертом, мне не стыдно. Просто у меня не получается, я не могу. Все это так наигранно, неестественно, противно… Вот за что мне было бы действительно стыдно перед ним!

Это была моя первая и последняя попытка закрутить роман. Как вспомню – в дрожь бросает. Фу! Мы раз танцевали в ресторане, и то мне казалось, что руки у него слишком волосатые, то, что ладонь его на моей спине слишком влажная, и старалась отстраниться. А когда он попытался поцеловать меня, я и вовсе отпрыгнула, как малолетняя девчонка, стоило ему прикоснуться к моим губам. Очень скоро я сама прервала наши так называемые отношения и совсем оставила мысль найти кого- то. Это было свинством и по отношению к тому мужчине, и к любому, кто мог бы оказаться на его месте. Потому что дома я выключала свет, укутывалась покрепче одеялом, закрывала глаза и… на моей спине оказывалась теплая жилистая рука Альберта с огрубевшими пальцами, и я засыпала.

– Ну… – Лера не нашлась, что еще сказать, – жаль, что я не твоя крестная фея. Так бы я взмахнула волшебной палочкой и все устроила, – от меня не укрылись ее попытки добавить веселых ноток своему голосу, потому что не она будет вслух выражать сочувствие и жалеть меня. Да и жить учить уж точно не будет.

Лера с девочками действительно забежали совсем ненадолго. Мы поговорили еще немного о детях и о работе. Лера рассказала о Люсиных успехах в школе и о том, как Ксюша адаптируется к саду. Последнее ее явно тревожило. Мало того, что Ксюша отпускала ее со слезами на глазах, так еще у нее не получалось поладить с другими детьми. От воспитателей сыпались жалобы на жадность Ксюши: она ни с кем не хотела делиться игрушками, ей было трудно играть с другими детьми, соглашаться на их условия в игре.

– И вообще, она намного больше вредничает там. К нам домой иногда приходит играть соседка – Марина – ей тоже три года, и они в целом спокойно играют, во дворе тоже… уже месяц так. Даже не знаю, что делать, – грустно закончила Лера.

– Почему ты не хочешь оставлять ее с мамой? – спросила я, имея в виду свою свекровь.

– Мне кажется, ей тяжело будет в ее возрасте. С Люсей – еще куда ни шло, а с Ксюшей сейчас… Я боюсь, что она сильно уставать будет.

– Да ладно, Лер. Они вдвоем с отцом справятся. Им будет даже приятно, – улыбнулась я, – Аля часто приходит туда, поможет. Огород как раз подходит к концу, а на следующий год Ксюша помогать будет.

– Они сейчас Люсю забирают после школы, на дополнительные занятия водят. Ксюшу я сама успеваю забирать… не знаю. Мама предлагала, конечно…

– Лер, – я ободряюще встряхнула ее по плечу, – поговори с мамой, и не переживай понапрасну. Можно попробовать. Папа будет подольше с внучкой сидеть. Когда я свободна буду, тоже буду помогать. Не переживай, – погладила я ее по головке.

Лера подняла на меня глаза и уже успокоенным голосом сказала:

– Хорошо, я попробую.

– Вот, выше нос!

– Ты пойдешь сегодня к маме? – спросила она, допивая кофе.

– Да, скоро. Я салаты крутить буду.

– А, мы пойдем сейчас, Гель, – Лера встала из-за стола. – Девчонки, собирайтесь! Мы выходим.

– Может, вместе выйдем? Аля сразу к ним пойдет. Сейчас спрошу, – я пошла к Але.

Стоял сентябрь, между прочим изумительный по сравнению с прошлым годом. Поскольку мы шли к бабушке, то сильно не наряжались. А я и после работы еще не переоделась. Так что я, сменила свои джинсы с блузкой на спортивные штаны и кофту попросторней и тоже была готова к выходу.

Лера, обувшись, весело посмотрела на мою «гулю» на голове и спросила:

– У тебя дела совсем неофициальные?

– Совсем, – пропела я.

Скоро мы попрощались (на первом перекрестке где, всем нам нужно было разойтись), и я пошла своей дорогой по совсем малолюдному, уютному и романтичному, Старому Центру, спускаясь к расположившейся внизу церкви, вдыхая аромат горячего свежеиспеченного хлеба и сладких булочек – запах, который много лет витает в этом воздухе. Вот я ухожу дальше и дальше от хлебозавода, а аромат как будто и не ослабевает. Поворачиваю налево, направляясь в менее цивилизованную часть района, где здания купцов еще не отреставрированы, вид у них полуразрушенный, но все же величественный: им известно свое происхождение и они гордятся им и счастливы быть частью осеннего пейзажа, рады, что их контур на асфальте обрамляют толстые широкие ободки осенних листьев, и что воздух здесь чище (как будто для них), и что пустынные улицы и ясное небо располагают для раздумий, воспоминаний…

Направляясь к спуску к реке, я медленно пересекла безнадежно погруженный в себя и свою память сквер Фомченко, запечатлевая каждый кусочек пейзажа, который представлялся моему взору. Огромная тень величественного тополя, притаившегося где- то на затворках. Мох и сорная трава, прорастающая между старыми, треснутыми плитами. Низенький мраморный заборчик с кованой решеткой, ограждающий святилище – место разрушенного Троицкого собора, где теперь покоились почетные граждане старого города. Одинокий, забытый молодежью, оставленный с его сложным, противоречивым внутренним миром, соединявшим чтимую память о разрушительной Советской власти и воскрешенную – о добродетельности купцов и протоиреев.

Пышные золотые кринолины скромно или стыдливо прятали обломанные бетонные ступени, так что я смела часть листьев перед собой, дабы не попасться в ловушку и… крутить вечером чертовы салаты!.. а так можно и попасться! Можно еще куда- нибудь попасться…

Меня охватила жуткая тоска и паника, и я, положив ветровку на ступень, села на нее. Я хотела переждать эту бурю здесь, а потом спуститься и побродить по побережью.

Говорят, что со временем становится легче. Что время лечит. Может быть и так. Может, мне и было легче. Но в последнее время что- то меня мучило. Особенно когда я оставалась одна, и навязчивые мысли роем налетали на меня. Мысли о будущем. Мне очень трудно представить свое будущее. И я чувствовала себя эгоисткой, чувствовала, что не имела права ТАК себя чувствовать. Во – первых, у меня есть родители, которым я буду помогать. Во-вторых, у меня будут внуки, и я буду занята помощью Але, хоть утонуть смогу во внуках, всю себя им подарить. В- третьих, у меня есть школа и театр, и концерты… О, добрая половина женщин нашей планеты умерла бы от зависти! Да, надо успокоиться, взять себя в руки. И перестать жить несбывшимися мечтами и…

Мне нужно просто смириться.

Когда- то передо мной лежала раскрытая карта моей жизни. Плавными линиями была намечена непроторенная дорога по предстоявшим десятилетиям, крестами обозначены зарытые клады на обочине. Потом дорогу обрубили, добрую половину карты стерли, оставив лишь ту часть, которая была пройдена. Я оказалась в пустыне и начала выстраивать свой путь заново, не опираясь ни на какие схемы и не составляя их. Просто разрывать песок руками, не интересуясь тем, что ждет впереди. Даже у случайно встреченных путников. Так я, забыв о будущем, долго удачно избегала столкновения с ним. Теперь, приближаясь к неизбежному, я вспоминаю о нем, но уже поздно. Скоро будущее станет настоящим, а я так и не успела с ним познакомиться. Даже шапочно.

Три дня назад мы с Алей ездили к Альберту. Ему исполнился сорок один год. Пока мы были у него, Аля неожиданно попросила у меня прощения за то, что не тоскует по нему так, как я. А я сказала ей, чтобы она, глупенькая, не думала об этом. Что это к лучшему. На самом деле Аля много знает о нем и понимает и чувствует, что с отцом у нас была бы совсем другая жизнь, нежели сейчас. Однако я видела, что Аля пребывала в глубоком раздумье. Дома вечером сказала мне: «Ма, ты знаешь, может, папа на самом деле не совсем такой, каким я его представляю, но иногда мне кажется, что я знаю, как бы он повел себя в какой- то ситуации. Иногда он мне снится. Говорит со мной» «Ах, ты моя девочка», я только могла прижать ее к себе и плотно сжать губы, чтобы сдержать крик печали, который готов был вырваться наружу в любой момент. «Аленька, ты его и видишь. Настоящего. И представляешь себе его правильно. И он на тебя смотрит с неба». «Да, мам. И я чувствую, что люблю его. Правда. Но, я хочу признаться… И, мам, я думаю, папа бы сказал сейчас тоже самое, – Аля странно отвела взгляд в тот момент, как будто хранила тайну, – потому что он тебя любит. И я тебя люблю. Я бы так хотела, чтобы ты вышла замуж, и у тебя родился мальчик! Который бы носился во дворе, лазал по деревьям, хулиганил, схватывал двойки в школе, шалил…» «Ах, вот ты какая добрая, – я лукаво улыбнулась ей, глядя на ее смущенное личико. – Ладно, Аль. Я бы тоже очень хотела, если честно» «А почему же ты не замужем?» – казалось, она не ожидала такого ответа и была поражена. «Почему все не так?» – «Потому что все не так просто».

Что поделать, Аля осталась было в замешательстве, но я ответила честно. Мы не властны даже над собою. Мы не в силах приказывать своему сердцу. И порой мы не в силах приказывать себе идти против сердца, даже ради самых страстных желаний.

Я подняла голову и заметила мужчин, рыбачащих на противоположном берегу. Мне в лицо подул холодный ветер, принеся с собой горькие воспоминания. Хотя я предпочла бы льдинку от Снежной Королевы.

Он открыл во мне потайную дверку, за которой хранилась запись о том роковом дне.

Я была на восьмом месяце беременности, а мы все еще не придумали имя малышу. То есть малышке. Мальчик был бы Ромой.

Стоял октябрь. Позднее ленивое утро воскресенья. Мы уже позавтракали. И даже успели о чем- то серьезно поспорить. Я проклинаю себя за этот спор, но почему- то я очень быстро забыла, о чем мы поспорили, и так и не смогла вспомнить. С другой стороны, может, оно и неудивительно. Ведь обычно мы действительно быстро забывали наши разногласия.

Я уютно сидела на нашем диване в домашнем платье, аккуратно натянув плед на живот, и, радостно ворковала с Алем. Он выспался за всю неделю и был в приподнятом настроении. Ему очень хотелось сделать мне что- то приятное, и он использовал сою неправоту в споре как причину загладить свою вину и задобрить якобы капризную жену. Он сел рядом со мной, одной рукой обнял меня за плечи и, яро, напоказ, потирая висок другой, пробормотал: «чем бы, чем бы мне удивить нашу мамочку?» Сказав это, он положил свободную руку мне на живот и почувствовал пинок прямо по ладони. «Тебя тоже надо чем- то удивить?» Я в очередной раз полюбовалась его открытым лицом. Высокий лоб, густые вороные брови и большие почти черные глаза, которые своей формой выдавали его казахские корни, прямой нос и всегда широкая сияющая улыбка. С утра тот день казался таким счастливым…

– Я знаю, – сказал он внезапно, – Геля, я сбегаю сейчас в Ларек к Эльчину и куплю тебе разных вкусностей. Он должен был привезти на той неделе. Может, еще что осталось. Ну, говори, чего хочешь?

Аль вскочив, побежал в коридор обуваться.

– Ты куда побежал? – удивилась я. – Подожди. Давай просто погуляем вместе, – я тоже встала и пошла к шкафу за одеждой.

Аль, пританцовывая, кинулся ко мне.

– Мы обязательно сходим. Дай только я быстро сбегаю. Он уйдет скоро. Воскресенье же! – тут он взял мой голову в ладони, поцеловал в лоб и прибавил шепотом на ухо, перевирая мое имя, – я скоро вернусь, а мой Ангел пусть пока расправит крылышки. Я вернусь, и мы вместе полетим куда- нибудь.

Аль быстро чмокнул меня еще раз и выбежал из квартиры. Ну, думала я, ничего не поделаешь: такое у него сегодня щедрое геройское настроение, и начала неторопливо одеваться. Однако, когда он не вернулся через двадцать минут, я начала беспокоиться, а через полчаса – забила тревогу. Хотя я знала, что он мог остановиться поболтать с соседом, но сердце мое быстро забилось и громко ухало внутри. Ларек был в квартале от нашей пятиэтажки: нужно было выйти из нашего квартала на улицу, пройти один квартал влево, перейти дорогу на перекрестке – все. Давно одетая и готовая выйти, я не могла ждать больше. Я ожидала встретить его здесь у подъезда или на углу дома – заболтавшегося с дядь Сашей с нижнего этажа, но не дождалась.

Я пошла к ларьку. Вот я быстро шагаю по тротуару и вижу, что там, в конце, у дороги собирается толпа зевак. Я ринулась к толпе. Он лежал с застывшей улыбкой, у раскрытой ладони – мешочек с грецкими орехами. Грудь в крови. Что- то дикое, громкое, страшное вырвалось из моей груди, когтями пройдясь по горлу…