Последний взгляд Марены

– А вы… вы уверены… что им… особенно Зимнику… ну, никто умереть не помог? – решилась Младина, знавшая, что парню не понравится поклеп на его братьев-волков.

Прежде чем ответить, Годоня воровато оглянулся, проверяя не слышит ли кто.

– Да мы сами уж пытались сыскать, нет ли на ком вины. Данята сам уж из тех четверых, кто с Зимником на медведя в тот раз ходил, чуть все кости не вытряс, да ничего не нашел.

– А кто это были? – тоже оглянувшись украдкой, шепнула Младина. – Эти четверо?

– Воронец из Бебряков, Осока да Новиша из Домобожичей да Вьялко.

Значит, Травеня там и близко не было…

– А как ваши ту делянку нашли, из-за которой свара вышла? – снова спросила она.

– Да мы и нашли! Мы с парнями! Еще осенью, когда ходили берлоги смотреть, чтобы зимой, значит, взять «соседушку». А кто-то из парней и говорит: вот, дескать место хорошее под пал.

– А кто это сказал?

– Не помню.

– Не… Травень?

– Может, и он. – Годоня задумался. – Вроде он ходил с нами в тот раз… а может, в другой. Не помню я, давно же было…

Младина вздохнула. Так не разберешь, хоть в воду гляди! Уметь бы еще…

– А ты почему про Травеня спрашивала? – Годоня пытливо взглянул на нее. – У вас, девок, одна дурь на уме!

– Нипоче… – начала Младина, но сообразила, что глупо скрывать такие важные вещи от старшего брата. – Сам посуди: кому больше всех надо, чтобы Веснавке жениха не хватило? Или не примечал, что он возле нее так и вьется?

– Нос у него не дорос! – грубо и зло выразился Годоня. – Много парней у Леденичей, всех только Мара изведет, чтобы ему до Веснавки добраться! Но я и сам уже на него думал, собаку рыжую! Вот я на Ярилиных днях погляжу за ним – увижу рядом с ней, руки-ноги повыдергаю! Ну, пойдем!

И он потянул ее к шумной толпе. Младина пошла за ним, но люди вдруг снова показались ей серыми тенями, сквозь которые она может пройти, как сквозь дым…

* * *

Однажды, вернувшись домой с льнища последней, Младина застала сестер в большом возбуждении.

– Угляна приходила! – Ей навстречу выскочила Капелица. – Сказала, что ты завтра пойдешь! Одна! А мы после тебя, все сразу!

– Угляна приходила? – повторила Младина. – Что я пойду… одна? Куда пойду?

– В лес, куда! – подтвердила и Домашка. – Что ты одна, первой, а все прочие после тебя на другой день!

– Но почему я одна?

– У Угляны и спросишь! – с некоторой язвительностью отозвалась Домашка, слегка обиженная тем, что младшую сестру так выделили из всех.

– Ой, страшно небось, да? – Не такая вредная Капелица схватила Младину за руку. – И с сестрами-то страшно, а одной… я бы умерла!

Не далее как в ближайшие сутки Младине предстояло одно из важнейших событий в жизни девушки перед замужеством – «поход в лес», то есть посвящение в невесты. На Сеже оно проходило в неделю Вешних Дедов, чтобы на следующих за этим Ярилиных праздниках посвященная вошла в круг девушек, которые еще до зимы обретут свою судьбу: одни на Купалу, другие осенью. Родов много, а волхвита единственная, поэтому повзрослевшие дочери каждого рода приходили к ней всем скопом.

И если Младине велено прийти одной, не значит ли это, что ее ждет особая участь? Не та, что остальных?

– Но почему я должна идти одна? – Младина подошла к матери. – Угляна тебе не говорила?

– Не говорила. – Соловушка покачала головой, но тут же отвела глаза.

Но Младина видела: мать все же знает ответ. И взгляд, которым они обменялись с Муравицей, это подтверждал.

Они знают. Но не хотят сказать.

– Умна ты и ловка, не в пример сестрам! – Муравица улыбнулась и потрепала ее по плечу. – Одна справишься, вот она и решила. Не бойся. Никому там ничего худого не делалось. А тебе и подавно бояться нечего.

– Но почему мне – и подавно?

Мать и тетка опять переглянулись.

– Потому! – отрезала Муравица. – Может, как раз завтра все и узнаешь.

И опять выразительно посмотрела на мать. Та вздохнула и опустила глаза.

Остаток дня Младина не знала покоя. Почему она должна идти отдельно от сестер – ее ждет нечто особенное? Теперь Младина уже не могла закрывать глаза на то, что с ней происходит нечто необычное. Почему она стала видеть, слышать, чувствовать столько такого, о чем другие не подозревают?

И Угляна может знать, что с ней происходит.

Ой! Уж не «волховской недуг» ли ее мучает? От этой мысли мороз продрал по коже, на глазах выступили слезы. Младина встала, безотчетно сделала несколько быстрых шагов, словно хотела убежать от этой участи. Бывает, что духи сами выбирают человека себе на служение и овладевают им против воли. Избавиться от них невозможно – даже если и удастся отогнать, толку и смысла в жизни такого человека все равно не будет, исчахнет от тоски и пустоты. Ни работа, ни семья, ни еда, ни отдых и веселье не пойдут впрок. Такому человеку одна дорога – в волхвиты. В лес… Как Угляна…

О чуры, да неужели ее, Младину, избрали духи? И она станет новой сежанской волхвитой после Угляны, поселится в старой избе-развалюхе… не будет у нее ни мужа, ни детей… ничего… Ни любви, ни привета, только боязливое уважение бывших родичей… О нет!

Младина с трудом удержалась от желания разрыдаться навзрыд, побежать к матери, зарыться, как в детстве, ей в передник и там найти спасение от всех мыслимых бед. Слезами горю не поможешь. Но ведь иного объяснения и правда нет! Давно… с Ладиного дня, с того часа, когда сжигали старуху Марену, она ощущает в себе это необычное. Уже нельзя сказать, что ей померещилось, надо смотреть правде в глаза. И…

Неужели ей придется уйти в лес навсегда! Неужели она не вернется от волхвиты, станет ее выученицей и преемницей, и напрасно Леденичи надеются заполучить ее в невестки… А она еще на Данемила давеча поглядывала! Ах, что Данемил, сейчас Младина с радостью пошла бы за лопоухого Вьяла, только бы стать молодухой, как все, хлопотать у печи, накрывать мужу на стол, как придет с поля, вынашивать и рожать детей… Захотелось вцепиться в скамью, в дверной косяк, будто невидимый вихрь грозил унести ее из родной избы в неведомые дали.

Но от судьбы не увернешься, не спрячешься. И захотелось, чтобы поскорее настал вечер, поскорее пойти к Угляне и узнать наконец свою участь. Все что угодно лучше этой неизвестности!

* * *

Остаток дня Младина пряталась по углам и ушла из дому, едва солнце стало клониться к закату. Мужчины еще домой не вернулись, мать, Муравица и бабка провожали ее молча.

Идти предстояло долго, поэтому Младина снарядилась как следует: повязала голову теплым платком, надела вязаные шерстяные высокие чулки, праздничную шушку из белого сукна с полосками красной тесьмы на вороте и рукавах. С собой взяла лукошку.

Ближе к вечеру посвежело, дул ветер, шевелил ветви берез в первой листве. Благодаря этому шуму Младина отчетливо ощущала, что она в лесу одна. Именно сегодня казалось, что сам этот березовый шум лежит между нею и прочими людьми, будто горы высокие и реки быстрые.

Куда идти, она знала и не боялась скорого наступления темноты. Ах, если бы ее ждали лишь те же самые страхи, через какие в свое время прошла и мать, и Муравица, и бабка Лебедица – и та ведь была когда-то невестой, полной обычных надежд и ожиданий. Если это то же, что у всех, то Младина справится. Женские дела ей давались легко: «и прясть, и ткать, и узоры брать»[2 - Брать узоры – ткать браное, то есть узорное полотно, что делают путем выбирания определенных нитей основы. (Прим. авт.)], стирать и стряпать она умела не хуже других.

Пожалуй, в чем-то хорошо, что она идет одна. Будь тут сейчас сестры, стоял бы сплошной писк и визг. «Отдашных девок» у Заломичей в этом году было аж девять голов, но Веснояра, Лебедь и Домашка уже ходили в лес в прошлые годы, значит, остается шесть. Сейчас шептались бы, боязливо оглядываясь, уверяли, что вон за тем кустом волк, а вон там – леший, подзадоривали друг друга, разжигая взаимно страх и неуверенность. Но Младина чувствовала, что давно переросла эти детские глупости – когда только успела? В мыслях было лишь одно: а что, если у нее и впрямь «волховской недуг»? И если Угляна об этом знает?

Постепенно темнело. Настал час, когда вечерняя тьма и дневной свет находятся в равновесии – еще все видно, но уже не светло. В этот самый час Младина вышла к оврагу: он разделял нынешнее поле, которое на днях предстояло засевать рожью, и лядину десятилетней давности. Встав на гребень оврага, она вдруг увидела внизу, прямо на тропе, страховидную фигуру – вздрогнула в первый миг от неожиданности, но тут же взяла себя в руки. А было чего испугаться. Неизвестное существо ростом с человека стояло на двух ногах, но на плечах его лежала волчья шкура, а на голове щерилась зубастая волчья пасть. Руку с высоким посохом человек-волк держал на отлете, преграждая Младине путь через низину. Сумерки, особенно густые на дне оврага – будто темнота понемногу росла из-под земли и уже заполнила наиболее низкие места, – не позволяли рассмотреть его подробнее, и он казался какой-то темной, угрожающей громадой.