Последний взгляд Марены

– Вырастет там один бурьян вместо проса!

– Чем рубить, сперва надо было у леса спросить позволения!

– Так спрашивали же! И жертвы приносили, не дикие же мы, порядка не знаем! Нет, не леший нам воду мутит!

– Да кто же тогда? – опять встрял Нажил. – Кому еще делянка та нужна, кроме Леденичей? Там ищи виноватого, кому корысть есть!

– Корысть она разная бывает… – Красинег покачал головой. – И уж коли я найду того лешего…

– Откладывать нечего! – Вышень еще раз оглянулся на Веснояру и кивнул брату Данемилу: – Пошли, ребята!

Все снова повалили во двор, радостный гул сменился тревожным, озабоченным.

– Ой, горе наше горькое! – Домашка пихнула Младину в бок и скривилась, словно собираясь заплакать.

Тычки ее и весьма чувствительны, поскольку Домашка отличалась высоким ростом и могучим сложением – из нее одной вышло бы две таких, как Младина. Но когда она морщилась, у нее всегда делался такой потешный вид, что Младина улыбнулась вместо того, чтобы пожалеть ее и себя заодно.

– Младинка, что смеешься! Если Данята одолеет, наши будут за напраслину отвечать, а коли Годоня, то мы с тобой без женихов останемся!

– Женихи-то найдутся! – Младина проводила глазами русоволосую голову Данемила, возвышавшуюся над толпой парней. – Только не те…

– А я вот хочу тех! – Домашка даже притопнула. – У Леденичей парни – дубки, один к одному. А достанутся нам какие-нибудь завалящие, негодные… Веснояре-то чего горевать! – Она оглянулась на двоюродную сестру, которую легко было найти среди девушек по пышному зеленому венку. – За нею сразу со всех сторон налетят! А мы…

– Мы тоже не пропадем, не ной! – оборвала ее Младина. – Пойдем, а то не увидим ничего.

Они пролезли вперед, и старики пропустили их в первые ряды, где толпилась молодежь. В середине круга уже стояли Данемил и Годонег, плотный коренастый парень, не такой рослый, но плечистый, с крупными кулаками. Никакого оружия при них не было: они бились «простым боем», и проигравшим считался тот, кто вылетит за пределы обозначенной камнями площадки. Данемил и Годоня посматривали друг на друга с вызовом, но скорее шутливым, чем злобным. Оба понимали важность повода, грозившего рассорить их роды, но они полгода прожили в лесу под одной крышей и считались братьями по «лесному роду», поэтому в нынешнем поединке видели скорее возможность показать родичам и девушкам свою силу и ловкость. Но тем не менее, а может быть, как раз благодаря этому каждый намерен биться до конца и не давать противнику спуску.

Друг друга они знали очень хорошо и заранее представляли, как противник будет действовать. Плотный коренастый Годоня, скорее мощный, чем подвижный, почти не замечал ударов, предпочитал захватить противника в охапку, опрокинуть на землю и давить, пока тот не запросит пощады. Более легкий Данемил в подобных схватках охотно пользовался преимуществом, которое ему давали длинные руки и ноги, и наносил точные сильные удары.

Когда Вышезар дал знак к началу, Годоня сразу кинулся вперед, норовя своим весом вытеснить Данемила из круга, так что народ с той стороны площадки с криком отшатнулся, чтобы не попасть под горячую руку. Увернувшись, Данемил ловко ударил под ребра, но Годоня и бровью не повел. Они закружились по площадке, выбирая каждый удобный для себя миг, Данемил нанес еще несколько ударов – ногой под колено и одновременно кулаками по лицу. В прежние времена этот прием не раз приносил ему успех, но сейчас льющаяся с разбитых губ кровь лишь раззадорила противника, ничуть не уменьшив упрямства и боевого пыла. Годоня отступил на полшага и тут же ухватил Данемила за предплечье – тот едва выскользнул, и то благодаря тому, что оба они перед поединком сняли рубахи и остались в одних портах.

Потерпев эту неудачу, Годоня вдруг пригнулся, но Данемил слишком хорошо его знал, чтобы не понять, куда тот клонит: Суровцев сын тоже не один поединок уже выигрывал, кинувшись противнику в ноги, сшибив наземь и навалившись всем весом сверху. Другой отступил бы, но Данемил вместо этого резко выдвинул вперед левую ногу и перенес на нее вес тела. Только эта нога, а не обе, и попала Годоне в захват; Данемил устоял и со всей силой ударил противника по спине обоими локтями, выбив из его легких весь воздух. Тот только хэкнул, а Данемил без задержки, выпрямляясь, одновременно правым коленом врезал склонившемуся Годоне в лицо. Выпустив его левую ногу, Годоня рухнул, хватаясь за сломанный нос, ловя воздух ртом и захлебываясь кровью, а Данемил, не мешкая, уселся на него сверху, коленями придавив руки, и для верности врезал промеж глаз – уже не всерьез, лишь вложив в этот удар остаток боевого настроя. Бой был окончен.

* * *

Гулянье после этого продолжалось всю ночь, до новой зари. Победив, Данемил освободил свой род от обвинения в умышленном покушении на чужое. На том и помирились, к облегчению округи: ссора старейших и наиболее многочисленных родов нарушила мир и покой всей волости. Выпив мировую братину, Лежень, Суровец и Красинег подтвердили уговор насчет обмена невестами, к великой радости последних. Девушки визжали и обнимались, и только Веснояра улыбалась словно через силу. Младина дивилась, что с ее сестрой, но вдруг заметила в толпе Травеня, который смотрел на Данемила довольно злобно, и застыла: кое-что ей стало ясно. Ну, конечно! Ведь если бы старый уговор распался, то Веснояра могла бы достаться Травеню. Вот он ухмыльнулся, заметив, что на него смотрят, взъерошил волосы; на руке его мелькнуло кровавое пятно. Кровь оставалась ярко-красной, будто свежая, но… этого ведь не может быть! Она уже давно засохла бы и потемнела… Что это такое?

«Убийца, убийца…» – вдруг долетел до слуха Младины еле слышный шепот.

Она обернулась. Стало страшно. Вокруг сновали люди, но никто из них не смотрел на нее, все были заняты разговором между собой.

«Убийца, убийца…» – зашептало снова сзади, и она снова обернулась, но опять никого не увидела.

– Младинка, что вертишься? – Пробегая мимо, двоюродный брат Поспел шутливо дернул ее за косу.

И вот тут она, услышав настоящий человеческий голос, осознала: шепот раздавался у нее в голове. С ней пытался говорить тот, кого нельзя увидеть.

Ее пробрал озноб, зубы застучали. Она крепко стиснула челюсти, пытаясь подавить дрожь, даже обхватила себя за плечи, словно боялась развалиться на части. Травень – убийца? И с ней пытается говорить дух его жертвы? Но кого он мог убить? Все в округе живы, никто не пропал… Кроме тех двоих, что не вернулись из леса…

И почему дух стучится в голову к ней? Она разве волхвита какая?

А Травень уже подошел к ее брату Ярко, заговорил с ним, с улыбкой похлопал по плечу – видать, прослышал, что у Ярко зимой первенец родился, поздравлял. Тот кивал, благодарил, смотрел на Травеня без малейшего удивления – и не видел кричащих ярко-красных пятен у того на груди и на руках, прикасавшихся к его плечу.

Пользуясь присутствием брата, Младина подошла и встала возле Ярко.

– Что смотришь на меня, девица-красавица? – задушевно обратился к ней Травень, но она ясно видела, что он вовсе не рад ей и сдерживает досаду. – Или я так собой хорош да пригож? Посватался я бы к тебе по осени, да не судьба, богам не поглянулось!

Младина молча смотрела на него исподлобья, будто пыталась просверлить взглядом лоб и заглянуть внутрь. «Убийца, убийца!» – сильнее, быстрее, горячее зашептали голоса у нее в голове. И Травень отвел глаза, поджал губы. Судя по тому, что держался он уверенно, как всегда, вины в кровопролитии он за собой не знал и бояться ему было нечего.

Так, значит, эти пятна крови видит она одна, а ни люди, ни даже сам Травень о них не подозревают! Да и как бы он посмел явиться в святилище, если бы знал за собой такое страшное дело?

– Ох, да что же такое? – рядом возникла бабка Лебедица с испятнанным платком в руке. – Никак кровь не уймется!

Младина вздрогнула, обернулась: опять кровь?

– Поди смочи платок! – Бабка протянула ей тряпку. – Уж я моей бабки Удачихи словом его заговариваю, а кровь идет да идет, ну никак не уймется!

Младина сходила к бадье с речной водой, намочила из ковша платок и пошла вслед за бабкой в обчину, где сидел Годоня: все еще без рубахи, тяжело дыша открытым ртом. Сломанный нос ему вправили, но кровь никак не унималась, отчего он и не одевался, чтобы не испортить рубаху. Его кровь – самая настоящая, видимая всем, горячая, такая нестерпимо горячая…

– Вот, брате! – Младина прижала мокрый платок к его носу. – Была вода живая, стала вода мертвая, и как у мертвого тела кровь не течет, так и у тебя не будет.

– Чего? – Годоня в изумлении поднял на нее глаза. – Ты чего это заговорила, ровно Угляна?

Он взялся за мокрый платок, отнял его от носа, словно для того, чтобы получше разглядеть сестру – и оказалось, что кровь больше не идет.

– Ну, слава чурам, унялась наконец! – Подошедшая следом Лебедица всплеснула руками. – Помог бабкин заговор!

– Да нет, Младинка сильное слово знает! – Годоня поднялся и потрепал сестру по волосам своей огромной рукой. – А такого слова не знаешь, чтобы во всех драках верх брать? Сказала бы сегодня, и не он мне, а я бы ему нос-то расквасил! Да он ведь… – Тут он увидел вошедшего в обчину Данемила, помахал ему рукой и продолжил во весь голос: – А то ведь этот игрец – сегодня Ярилин брат, как же ему было не одолеть!

Данемил усмехнулся и тоже помахал: дескать, сегодня я, завтра, глядишь, и тебе повезет.

– Пойдешь за него? – Годоня шутливо подтолкнул Младину.

– За Ярилиного брата чего же не пойти? – Младина улыбнулась, едва понимая, о чем ее спросили и что она ответила.

В ней снова проснулись те странные ощущения, пережитые в роще. Откуда-то она знала, что не бабкин заговор помог, а платок, который она принесла: вода, которой она коснулась, стала мертвой водой, той самой, которая бьет из источника в Нави и обладает способностью заживлять все раны, даже приращивать назад отрубленные руки и ноги… Не каждый волхв может до того источника добраться, а к ней мертвая вода сама пришла.

Данемил в это время обернулся и взглянул на нее. Она попыталась улыбнуться, и он сделал шаг, будто хотел подойти. Но тут какие-то молодые мужики налетели на него, стали обнимать за плечи и тянуть на площадку, где народ уже плясал с топотом и присвистом.

– Пойдем, а то все веселье пропустим! – Приободрившийся Годоня натянул наконец рубаху, опоясался, накинул на плечи свиту и повлек Младину из обчины на воздух.

– Подожди! – Она уперлась ногами в землю и сама вцепилась в брата. – Ты ведь знаешь, отчего те двое погибли?

– Какие двое? – нахмурился Годоня.

– Ну, которые из леса не воротились. Один Леденичей, второй Руденичей.

– А… Знаю. А тебе чего? – ревниво осведомился Годоня, привыкший оберегать тайны лесного братства от посторонних, тем более женщин.