Княгиня Ольга. Ключи судьбы

Эта надежда подбодрила Величану и позволила наконец заснуть хоть ненадолго.

Но того, что на самом деле произошло следующей ночью, ни служанка, ни госпожа предвидеть не могли.

* * *

Первую ночь после свадьбы молодые проводят не в своем жилье, а в овине, где воздвигают им ради будущей плодовитости и здоровья ложе на сорока ржаных снопах. Овина у Етона на дворе не было, и ради такого случая приготовили клеть – вынесли все, что в ней обычно хранилось, вымели, вычистили, на стенах развесили тканые ковры и медвежьи шкуры. Возле ложа поставили ларь, покрытый шитым рушником, а на него кринку стоялого меда и масляный светильник. Света он давал немного, но позволял супругу новобрачному не заблудиться во мраке.

Когда плеснецкие боярыни привели Величану и уложили, ненадолго она испытала прилив облегчения. Страшно устала за долгий день – с утра баня, неумолчное пение, обряды, где надо помнить каждый шаг, сидение на долгом пиру рядом с мужем. Она была голодна, весь день не евши, и от утомления не чувствовала собственного тела. А ведь впереди оставалось самое важное. Каждый миг покоя сейчас был драгоценностью. Всякая невеста волнуется перед тем, как стать женой; мало радости цветущей девушке принадлежать кряхтящему старику. Но Величана даже не знала, чего ей сейчас желать: чтобы все получилось или нет! На свадьбе, после того как их обвели вокруг очага, она сидела уже с открытым лицом и видела, кого судички послали ей в мужья. Если бы сухой вяз вдруг вздумал протянуть к ней ветки, чтоб заключить в объятия, она и удивилась бы, и испугалась бы не меньше.

Если ее старый муж справится, она станет плеснецкой княгиней. Все пойдет, как задумал ее отец – и очень скоро приведет ее на краду. А если не справится…

Со скрипом открылась дверь, стали слышнее крики, смех и нестройные песни снаружи: гулянкой по случаю княжьей свадьбы был охвачен весь городец. Величану обдало дрожью – начинается! Но она не шевельнулась, а так и лежала на спине, в белой сорочке, и глядя в дощатую кровлю клети. На миг закрыла глаза, потом вновь открыла – только пеленошные младенцы думают спрятаться под опущенными ресницами. Пришла ее судьба, нужно ее принять. Она ведь из рода древних князей дулебских, правнучка Дажьбога.

Долетали напутственные крики – на русском языке, непонятные Величане. К двери клети Етона провожали любимые его соратники из дружины. Все моложе престарелого жениха… Может, он все же позовет на подмогу кого-то из тех, кто пьяными голосами хвалил красоту невесты? Величана содрогнулась. Нет, он не решится покрыть себя таким позором в их же глазах…

– О! – раздался чей-то вопль: похоже, кто-то из провожающих заглянул в дверь.

Потом донесся хлопок и легкий шум борьбы. Величана зажмурилась от стыда. Вот она и замужем – чужие мужчины теперь могут пялить на нее глаза в самый миг жизненного перелома, батюшка с матушкой больше ей не защита, и вся честь ее – в руках мужа.

Она ждала, что дверь закроется, но услышала звуки иного рода – шум шагов нескольких человек. Подняла голову и вздрогнула: в клеть входили мужчины, целой ватагой. Величана подтянула одеяло и прижала к груди, в изумлении взглянула на ковылявшего впереди Етона.

Он шел, опираясь на клюку и волоча ноги. Уж куда такому на брачное ложе! Мелькнула дикая мысль, что при таком-то бессилии ему требуется помощь не одного, а семерых более молодых мужчин, но Величана отогнала ее – так недолго совсем ума лишиться.

Но что это значит?

Князь сделал ей успокаивающий знак рукой. Теперь наконец закрылась дверь, шум со двора приутих. Величана мельком оглядела вошедших – это те же ближние бояре Етона, что занимали почтенные места на свадебном пиру. Вон тот рослый, кажется, Семирад, Етонов воевода и глава его отроков, за ним невысокий круглоголовый Стеги – этих двоих Величана помнила по прежним годам, когда они же приезжали в Луческ ее сватать.

Все вошедшие тоже имели изумленный вид и чувствовали себя немногим менее неловко в этой клети, чем сама новобрачная.

– Присядьте, – Етон показал им на пол, усыпанный свежей соломой. – Хоть речь моя недолга будет, а все же на ногах не всякий такие новости выдержит.

Он усмехнулся. Бояре переглянулись, и Семирад первым сел на пол – привычно, как сидел в походах на земле у костра. Остальные, по его примеру, расселись так, чтобы видеть и князя, и будущую княгиню на лежанке.

Величана смотрела то на них, то на супруга. Вот он стоит перед ней – ее доля, ее муж. Руки и ноги будто у рака, борода как у лешего… Искривленный давним переломом нос почти расплющен, волосы седые, брови косматые… но взгляд его показался Величане довольно приветливым.

– Будь жива, жена! – сказал он негромко. Потом сел на ларь, где стоял светильник – лезть на высокое ложе из снопов ему показалось неспродручно. – Что молчишь? Боишься меня?

Величана молчала, неподвижно сидя на перине. Боится ли она его? Нет. Изумление вытеснило страх, она будто вся одеревенела. Вся ее свадьба, странная с самого начала, делалась чем-то совсем уж несуразным.

Но даже сейчас, когда Етон назвал ее женой, она не могла увидеть в нем мужа. Уж слишком разными они были – как хмурый вечер заснеженного месяца стуженя и утро цветущего травеня в шелесте свежей листвы. Сухой пень и синеокая пролеска… И от сознания острой несправедливости судьбы на глазах у Величаны вновь выступили слезы. Чем она так провинилась?

Да и сам Етон смотрел на нее вовсе не тем взглядом, как жених смотрит на желанную невесту. В его тусклых глазах было легкое любопытство, он оценивал ее, но не придавал такой уж важности. Сколько цветущих дев и юных жен повидал он за свой нескончаемый век? Он не отрок, что в приведенной деве видит свою судьбу и долю на всю жизнь. Для старика она – последний шаг на долгом пути, оставшемся за спиной, одна из многих таких же. Зачем-то она ему понадобилась, и теперь он смотрит, прикидывая, пригодна ли она для того дела?

Какого? Украсить собой его пышное ложе на краде погребальной?

Етон взялся за кринку, заглянул в нее, понюхал и поставил назад – хмельного ему сегодня уже хватило.

– Нынче, други, свадьба моя… последняя на сем веку, видать, – Етон опять усмехнулся. – Ведаете вы все, какова судьба моя. Живу давно… Из вас половина, – он остановил взгляд на некоторых из сидевших перед ним мужчин, – сыновья сверстников моих, с кем вместе учились мечом владеть, а их самих ни одного уж в живых нет. Ни единого… Как помер дед твой, Гребина, – он взглянул на самого молодого, лет двадцати трех, из бояр, – последний из побратимом отрочества моего, так и понял я: видать, мой черед скоро. А коли скоро, то пора мне кой-какую тайну вам открыть.

Никто из бывших в клети не смел, казалось, и вздохнуть поглубже. Когда старик замолчал, переводя дух, стал слышен мышиный шорох в дальнем углу и нестройное пение во дворе. По лицам мужчин Величана замечала, что они поражены всем этим не меньше, чем она, и тоже не возьмут в толк, зачем старый князь привел их сюда, к ложу молодой своей жены.

– Было у меня две тайны, два дара волшебных. Про первый дар – три века жить – все в Плеснеске знают, на Волыни знают, даже в Киеве – и то знают. Есть второй дар – теперь вы, други мои, и ты, подружие, будете знать. В слугах моих я как в себе уверен, а с тебя хочу клятву взять, что будешь молчать.

Он требовательно взглянул на Величану; она кивнула, от судороги в горле не в силах сказать ни слова. Какая еще тайна? Ей было отчасти и лестно, что этот старик, могучий плеснецкий князь, живое предание, хочет разделить свою тайну с ней, такой молодой и глупой, – но и жутковато. Какие же еще у него тайны – у того, кого проклял Олег Вещий, а наградил сам Один, варяжский бог?

– Поклянись, – приказал Етон; в дребезжащем голосе его прорезалась былая строгость, и Величана ощутила себя девчонкой перед грозным повелителем.

Какая она ему жена? Жену слушают… совет держат, почитают…

– М-матерью сырой землей… клянусь… – выдавила она среди напряженной тишины.

Кое-кто из мужчин переменился в лице: они впервые услышали голос своей будущей княгини.

Етон кивнул и продолжал:

– В ту ночь, когда сам Один явился мне во сне, он преподнес мне два дара. – Он помолчал, ожидая, пока все усвоят это. – Первый дар: жизнь длиною в три века человечьих. А далее сказал он мне слова, и тех слов я за всю жизнь мою ни одной живой твари не передал…

Он вгляделся в лицо своей юной супруги: она ждала, не сводя с него напряженно-боязливого взгляда, лишь под взором его отвела глаза.

– Сказал мне Один: не властен я сохранить тебе молодость на все три века. Но вот как будет: даже состарившись, один раз в год, в полночь, ты станешь вновь молодым, как ныне. Как в эту самую ночь, когда я говорю с тобою…

Глаза Величаны раскрылись еще шире, и она прямо взглянула в лицо Етону, будто спрашивая: я не ослышалась?

– И эта ночь – сегодня, – закончил он. – Я потому и свадьбу на сей день назначил. Нынче ночью я вновь стану молодым, дабы… сотворить что надобно… – Он окинул взглядом ее тело под одеялом, и Величана содрогнулась. – Наш брак свершится по закону. И мы даже сможем проверить, – он усмехнулся, – что, если проклятье Олега наконец протухло? Все-таки ему уж лет пятьдесят!

«Как это будет? – хотела спросить Величана. – Как ты снова станешь молодым?»

От потрясения ее вновь пробрал озноб; казалось, не на перине она сидит, а на облаке небесном. Ее муж может помолодеть! Снова стать молодцом, пусть на одну ночь!

Но как? Говорят, в небесных садах растут молодильные яблоки. Или надо выпить живой воды… искупаться в вилином источнике… Или Сварог может бросить старика в свой горн, раскалить и перековать на молодого… Что будет делать Етон?

Мужчины переглядывались. Похоже, прикидывали, не пошлет ли их сейчас князь за теми яблоками. На лицах отражалось то же, что у нее, изумление: сказку им, что ли, сказывает старый их вождь?

– Видеть никому этого нельзя, и свершается превращение на могиле отца моего, Вальстена. Вы все тому видоками будете. Увидите меня вновь молодым, к ложу супруги проводите, а перед зарей уйду я и к свету стану вновь стариком.

Мужчины молчали. От Гребины до пятидесятилетнего Семирада, старшего из них, все были изумлены равным образом. Все они родились при Етоновой дружине, знали его всю жизнь, знали и окутавшие его предания. И все же не ждали, что увидят то, что случается только в «лживых сагах» о древних временах, когда сами боги участвовали в земных битвах.

– Полночь близка, – сказал Етон и поднялся. – Гребина, ступай, коней приведи…

Гребина, все с тем ж изумленным лицом, одним движением подскочил – будто солома на полу сама его подбросила, – и устремился к двери. Потрясение на его молодом лице сменилось нетерпением увидеть чудо.

– А ты жди, – обратился Етон к Величане. – Как полночь минует, вернусь к тебе парнем помоложе Гребины. На судьбу тебе пенять не придется… Свет не гаси.

Все вышли, дверь закрылась. Оставшись одна, Величана без сил откинулась на спину. Ну уж теперь-то она верно спит и чудной сон видит? Или ее старый супруг и правда ушел, обещая вернуться молодым? Да еще со свидетелями своего превращения?

Все, что она заранее воображала насчет своей брачной ночи с седым стариком, внезапно перевернулось кверх ногами и превратилось в нечто такое, чего ни она, ни мать ее, ни Тишана не могли ни вздумать, ни взгадать.

* * *