Змей на лезвии

– Ну, пойдем. – Бер поднялся на ноги. – Укажу тебе дорогу в Хольмгард. Валькирий там даже две… нет, три: две молодых, одна ста… почтенных лет. Если ты им понравишься, приму тебя в дружину.

Вальгест изобразил легкий поклон, по лицу его скользнула улыбка, словно говорящая: с чего же я им не понравлюсь?

Сидеть на кургане дальше нет смысла, думал Бер, собирая лежащие вокруг костра сулицы со змеем на лезвии и на древке. Если валькирия с мечом и собиралась к нему, Вальгест ее отпугнул: для такой встречи юный герой должен быть в одиночестве. Но Бер не держал на него обиды: надежда дождаться шлемоносной девы была весьма слабой, а Вальгест, очень может быть, окажется полезным приобретением.

Глава 7

Не теряя времени, малая Берова дружина отправилась в путь на другой же день – по Мсте, вверх по течению, на восток. Из Хольмгарда он вел десять оружников во главе со Свеном, уже не раз бывавшим его спутником: это был зрелый мужчина, плотного сложения, с поседевшей русой головой, которая рядом с бородой, по-прежнему ярко-рыжей, казалась засыпанной пеплом. У Алдана имелось четыре человека. Вальгест был один, но выглядел так, будто где-то рядом целое войско, готовое появиться по одному его знаку.

– О божечки, Бер, где ты раздобыл этого долговязого? – воскликнула Правена, увидев Вальгеста утром на причале, пока отроки переносили дорожные пожитки и все рассаживались по лодьям. – Разве это ваш человек? Я его раньше здесь не видела.

– Я раздобыл его из кургана, – обстоятельно пояснил Бер. – Это человек Одина. У него и подвеска есть для подтверждения, такая, знаешь, золотая.

– Оно как-то сразу и видно, – согласилась Правена, осматривая Вальгеста. – Одно оружие – хоть князю впору.

Тот без смущения отвесил ей поклон, признав ту «валькирию», что намерена сопровождать мужчин.

Начало поездки отвлекло Правену от тоски, даже развеселило. Как и по пути от Выбут к Хольмгарду, ее не оставляло чувство, будто Улеб ждет ее на том конце, будто она едет к нему и каждый гребок приближает к встрече. Этим мыслям не мешало даже то, что она несколько дней провела близ его могилы и побывала на месте гибели. Там Бер водил ее за руку, не позволяя наступать на те места, где видел пятна крови: если наступишь на место, где кто-то умер, сам скоро умрешь. Но предчувствие встречи не хотело уходить, только сама встреча заметно отдалилась. Казалось, когда Правена поможет отомстить убийцам, это обрадует дух Улеба и сделает веселее ту встречу, которая ждет ее за краем собственной могилы…

Да и пожелай она остаться в стороне – мучила бы совесть. Княгиня Эльга сама мстила за мужа, Ингвара, не ссылаясь на то, что женщина. Правена, конечно, не княжеского рода, но ее муж – именно такой. Он – племянник Эльги, а значит, его жена обязана брать ее за пример. Мысль о княгине, при которой она выросла, подбадривала Правену, внушала веру в свой путь. Когда она уезжала в Выбуты, Эльга сама простилась с ней, одарила, поцеловала будущую невестку, пожелала счастья. И как она теперь вернется в Киев, встанет перед Эльгой с сознанием, что ничего не сделала? Стыдно будет.

Первый день пути был скучным и пустым – шли сперва от Хольмгарда по озеру к устью Мсты, потом вверх по Мсте. Низовье реки окружала низменная, болотистая местность, пронизанная рукавами реки, ручьями, старицами, усеянная озерами. Только водяные травы, ивы по берегам, тучи птицы и никакого жилья. Бер, чтобы развлечь Правену, рассказывал ей о предстоящем пути: он не раз проезжал по Мсте, до волоков на Мерянскую реку. Волоки им предстояли и ранее – на Мсте немало мелей и порогов, которые придется обходить по берегу. Раз Правена заметила кречета: он возился в гуще ив, хлопая крыльями, преследуя меж ветвей какую-то пташку. Вспомнился Святослав – вот кто кречет. А она… эта самая пташка, чью жизнь он загубил, пусть и невольно. Несла облегчение мысль, что путь ее ведет к отмщению и доставит радость Улебовой душе. Она, Правена, не соперница князю-кречету, но с нею люди, более способные к борьбе. Она взглянула на Бера и улыбнулась ему; он понял, что улыбка ее вызвана не его рассказом, а какими-то ее мыслями, и замолчал.

На ночь остановились в пустынном месте, заранее известном Беру как пригодное для ночлега. Поставили шатры: Бер ночевал с Правеной и Алданом, а кое-кто из оружников устроился прямо у костра, укрывшись плащом или шкурой.

Второй день выдался ясным, да и местность повеселела. Широкую реку обрамляли пышнейшие заросли водяной травы, а выше тянулись густые леса – береза, сосна, ель. Кое-где мелководье было сплошь покрыто широкими плоскими листами кубышки, как зелеными блюдами, а между ними торчали вверх цветки на длинных толстых ножках, словно желтые крепко сжатые кулачки. У берега часто попадались большие бурые камни – словене-оружники рассказывали, что на этих камнях порой видят чешущих волосы водяниц. С покосов на берегах веяло свежим сеном, с писком летали кулики, спугнутые лодьями. Лодьи шли по отраженным облакам, Правена глубоко вдыхала теплый, свежий речной ветер, и мерещилось, будто эти лодьи везут ее на самое небо – туда, где ждет муж…

Где-то луга близ берегов уже были скошены и топорщились щетиной, а где-то густая трава клонилась к земле сочными стеблями, ожидая косы. Несколько раз на берегах видели покосный стан – большие шалаши из веток, очаги с рогульками для котлов, женщины в ярких покосных рубахах, готовящие еду. Дети с веселым криком бежали за лодьями, гребцы махали им на ходу. Заметив, уже после полудня, что на одном стане дружина косцов человек из двадцати с лишним сидит в тени за обедом, Бер велел пристать к берегу, спрыгнул и попросил разрешения приготовить свой обед на их очаге, выложенном камнями. Его тут знали и охотно позволили; Правена заметила, что мужчины, обращаясь к Беру, называют его «господин Берислав» и даже «княжич». Святослава они никогда не видели, не знали и не хотели знать; Бер, внук Сванхейд, был для них потомком и наследником русских князей из «Холма-города», кому еще деды их давали дань.

Поев, косцы забрали косы и ушли, остался только старейшина, по прозванию Рудачко: его почти седая борода сохранила еще проблески прежнего рыжего цвета. Отроки заново разожгли огонь в очаге, принялись варить кашу на обед. Бер беседовал с Рудачко, сидя в тени под ветвями. На Правену – молодую, красивую женщину в «печальной сряде» вдовы тот поглядывал с особенным любопытством, но вопросов не задавал. Бер сам упомянул, что она – вдова его стрыйного брата[12 - Стрыйный брат – двоюродный брат по отцу.], но куда и зачем едет с нею, говорить не стал. Они заранее условились о главной своей цели не сообщать всем подряд, чтобы слух о мстителях не дошел до тех, кого более всего касается, если они где-то поблизости. Правена, умывшись на мелководье, устроилась в нескольких шагах от Бера, тоже в тени берез. Алдан принес свой толстый плащ, расстелил на траве, чтобы она могла подремать, и она легла, закрыла глаза, но не спала, а прислушивалась к тихой беседе. Она знала, что Беру всего двадцать один год и он даже не женат, однако он удивительно хорошо умел говорить со стариками: почти как равный, выказывая уважение их почтенным годам и опыту, но не роняя достоинства своего княжеского рода. Хороший у Улеба брат…

Под опущенными веками опять загорелись слезы: чем больше Правена обнаруживала хорошего в родовых связях и наследии Улеба, тем острее было горе, что чужая злоба лишила его жизни, а ее – всего хорошего, что эта жизнь могла дать им обоим. И тем сильнее крепла ее решимость сделать все, чтобы убийцы получили по заслугам.

Пока варилась каша, Бер успел расспросить обо всем: о покосе, о надеждах на урожай, о делах в округе – кто в ближних весях умер, кто женился, кто родился… Спрашивал о других новостях, не появился ли кто чужой… Чужих не видели, зато о недавнем Ярилином дне у Рудачко было много что рассказать: кто упился браги, как Нелюбовы отроки подрались из-за девок с Грибановыми, как у Глазича в одну ночь свели трех девок-дочерей и где они потом обнаружились…

– А еще сказывали, у Горюна в Боженках девка в лесу повстречала молодца неведомого, да с той встречи хворает…

На этом месте всех позвали есть кашу, и про молодца послушать не удалось. Правена, желая удержать разговор, бросила быстрый взгляд Беру: об этом надо вызнать получше!

– Ничего, – шепнул он ей. – Мы в Боженках нынче сами будем, там и расспросим.

Задолго до ночи прибыли к месту, называемому Боженки – здесь был первый погост на пути от Хольмгарда к Видимирю. Среди низких берегов высокая, покрытая густым лесом гора Боженка смотрелась местом, особо избранным богами; неудивительно, что на ней издавна располагалось Перуново святилище. В нижней части склона прилепились избушки и дворики – казалось дивным, что они еще не сползли по уклону в реку, – а от самого подножия зеленым шелковистым ковром тянулись хлебные поля.

Погост – большой дом, две-три клети, огороженный навес для лошадей, – стоял поодаль от селения, довольно близко к реке. Весной вода подступала под самый порог, но княжьими людьми он посещался только зимой. Погост был заперт, ключ хранился у старейшины, Вешняка, и пришлось подождать, пока мальчишка за ним сбегает на покосы. Бер тем временем отвел Правену на гору по тропинке через лес. На самой вершине деревьев почти не было, здесь стояло святилище, окруженное тыном. В святилище они пока не пошли, зато Правена долго не могла оторваться, разглядывая вид. С горы Боженки, будто с неба, была видна не только голубая извилиста Мста среди зелени лесов, но даже синий Ильмень далеко на востоке! А ведь они два дня сюда добирались! Бер объяснил: по зимнему пути, когда не надо огибать берег и следовать руслу нижнего течения Мсты, отсюда до Хольмгарда менее одного перехода. Дальние леса на востоке казались синими, а небо с белыми облаками – совсем близким. Правена глубоко дышала, придерживая от ветра края длинного белого убруса. Казалось, уж коли она забралась так высоко, теперь Улеб где-то рядом! И не хотела оборачиваться, чтобы не увидеть пустоту…

– Вон они, пойдем. – Бер сзади притронулся к ее локтю и показал на погост – дверь была открыта, внутрь переносили поклажу с лодий.

Старейшина Вешняк принял путников радушно: пока отроки устраивались в погосте и готовили ужин, позвал Бера, Алдана и Правену к себе в дом, где его хозяйка уже наварила похлебки из рыбы с полбой и молодой крапивой, а для знатных гостей добавила даже сметаны и поджарила яичницу. Пока они ели, Вешняк рассказывал Алдану и Правене, новым для себя людям, как часто он сам и его предки принимали в гостях нарочитых людей: владык Хольмгарда и Мерямаа, воеводу Свенельда. Вешняк хорошо помнил киевского князя Ингвара: с Мистиной Свенельдичем и дружиной тот был здесь однажды, двадцать лет назад. После того похода меря уже не платит дань Киеву, и сборщики из Хольмгарда не заходят на восток далее Забитицкого погоста в верховьях Мсты. Увлекшись собственным рассказом, Вешняк велел жене вынуть из ларя и похвастался причудливо украшенным небольшим кубком из бледно-голубого, чуть мутного стекла, похожего на лед: кубок подарил его деду Свенельд, когда возвращался из похода на сарацин, а это было все сорок лет назад. Бабке тогда же достался ярко-желтый шелковый платок с бахромой, и его тоже предъявили Правене. Она улыбнулась, кивая: видно было, что по важным случаям платок носили уже многие жены здешнего семейства, отчего он малость поистерся, но сохранялся с той же гордостью.

– Они когда приплыли к нам, дождь зарядил, – рассказывал Вешняк, – осень уже была, предзимье самое. Дождь идет, а моя бабка к лодьям бежит, кланяется и говорит: воеводы-бояре, пожалуйте скорее к нам в избу, дождь переждать. За то одарили ее… А народу было густо у них тогда – тысяч пять мужей да отроков… Нам, мальцам, потом деды показывали, где войско стояло – весь берег заняли. Припасов покупали, хлеба, мяса, овоща – платили серебром, а серебра у них было, будто песку…

Бер невозмутимо выслушал все это, давая хозяину выговориться. На Боженки он возлагал немалые надежды: в недавний Ярилин день сюда собирались на жертвоприношения и игрища люди со всей округи, а это было уже после гибели Улеба. Если беглецы двинулись в эту сторону, кто-то мог их видеть. Правена слышала, как Бер обсуждал это с Алданом: увидеть-то их могли, но в толчее собравшихся из разных гнезд, где не все друг друга знают, незнакомцы могли и проскочить. Нацепите на головы венки – и кто заподозрит беглецов от кровной мести?

Полюбовавшись платком, на недавние гулянья Бер и навел разговор: много ли было народу, не случилось ли чего особенного?

Особенное и правды случилось…

– Такое было ночью Ярильской, что и рассказать-то… – с сомнением начал Вешняк. – Поверишь ли, княжич… да и боярыню не хотелось бы пугать.

– Я не испугаюсь, расскажите! – попросила Правена.

– Пошли девки ночью, как водится, в лес жар-цвет искать, – начал Вешняк, переглянувшись с хозяйкой. – Сперва гурьбой шли, потом разбрелись, остались вместе две: Горюнова девка и Зажогина. Бредут они краем болота, где посуше, там папороть-травы множество. Идут, идут… Вдруг видят: едет им навстречу, по прогалине, мо?лодец на коне. Они молодца не признали – не из здешних, а одет богато…

– Ну, ну! – Бер подсел поближе, у него загорелись глаза. – Рассказывай!

Мельком он бросил взгляд Правене и Алдану: неужели напали на след?

– Ну, у девок-то одно на уме: женихи. У одной всего два зуба во рту выросло, а уже подай ей жениха! А те две дурищи-то взрослые, года по три как поневу надели. Им бы бежать без оглядки, а они стоят под березой, таращатся: ох и хорош жених! И собой, дескать, красавец, и одет богато, и кафтан на нем, вот, вроде твоего, княжич…

– Ой божечки! – От волнения Правена схватила Бера за руку и сжала. – Где эти девки? Пусть сами нам все расскажут! Я хочу от них самих услышать, можно их сыскать?

– Да, можно ли? – Поддержал ее Бер, и быстрый взгляд его говорил, что он понял ее мысль.

Быть может, сами девки и не могут описать внешность встреченного в лесу чужака более внятно, чем это сделал Вешняк, но если задавать им вопросы поточнее, не удастся ли опознать в этом всаднике одного из тех, кого ищут? Смущал конь: откуда бы им его взять, если бежали они, скорее всего, на лодке? Но они ведь могли разделиться, и кто-то из них мог купить коня. Было известно, что после ночной встречи с Улебом Игморова братия не возвращалась в Новые Дворы и из своих пожитков ничего не взяла, но у них, княжеских приближенных и любимцев, на пальцах, на шее, на руках, в ушах имелось у каждого целое богатство. «Да с них станется и коня украсть!» – мельком подумал Бер.

– Вот-вот с покоса все вернутся – сходим к ним, к Горюну и к Зажоге. – Бер успокаивающе сжал руку Правены.

– К Горюну идите, – посоветовал Вешняк. – Зажогина девка того отрока мало видела, а Горюнова – хорошо. Там как было-то? – начал сам рассказывать он, не в силах уступить это другим. – Они, девки две, стоят у тропы, смотрят: кто-то верхом едет навстречу. А кругом лес, рядом болото Погорелое. Они смотрят: и молодец незнакомый, и коня такого ни у кого из наших нет. Хороший конь, кормленый, сам серый, грива белая, и яблоки такие вот белые по крупу. Они стоят, глаза пучат, а он возьми и остановись. Будьте целы, говорит, красавицы. Еду, мол, на гулянье, а венка у меня нет. Не дадите ль мне венок? Ну, Горюнова девка возьми ему венок и подай. Он его на шею себе кладет и говорит: нечем мне отдариться, вот, перстень есть дорогой, возьми. И подает ей перстень – только князю такой впору. Она перстень держит, а он ее за эту руку берет и на коня позади себя сажает. Сама вроде не поняла, как на коне оказалась. А он коню: скачи, мол. Вмиг – и пропали, только по лесу зашумело. Та вторая, Зажогина девка, и опомниться не смогла, как одна осталась. А Горюнову девку сыскали потом только к полудню: за Мирожкиной пустошью, где Хортец – это ручей у нас.

– Живую? – ахнула Правена.

– Что же с нею было? – спросил Бер.

– Живую, слава чурам, да ничего хорошего… Без памяти лежала, только к вечеру в себя пришла. Молчит, не говорит ничего. А только день ото дня сохнет…

– Мы непременно должны ее повидать. – Правена взглянула на Бера. – Может, проводишь нас, старче? Если девка хворает, она ведь дома, не на покосе?

– Кажись, дома.

– Я знаю, где Горюнова изба. – Бер поднялся, держа руку Правены. – Спасибо за хлеб-соль, Вешняк, пойдем-ка мы к Горюну, покуда не стемнело.

Однако Вешняк пошел их провожать, хотя до Горюновой избы было шагов с полсотни. Правена держалась за руку Бера; оба волновались, но лишь переглянулись и сначала ничего не стали говорить, опасаясь спугнуть удачу. Дорогой перстень и кафтан внушали им надежду: такие вещи очень даже могли оказаться у кого-то из приближенных Святослава и едва ли нашлись бы у местных, иначе Вешняк им бы не удивлялся.

– Вот только… – шепнула Правена, когда уже видна была Горюнова изба, – ты бы на их месте стал за каким-то девками гоняться? На конях их катать, когда надо бежать, голову свою спасая?

– Так они и не самого большого ума люди, – так же шепотом ответил Бер. – Иначе не затеяли бы такого дела. Вот ты их с детства знаешь – они там все мудрецы?

– Нет. Градимир – муж неглупый, Красен тоже не дурак. А остальные только кулаками махать горазды.