Княгиня Ольга. Львы Золотого царства

– Мне тогда вдруг открылось: иду во тьме, а в руках у меня огонь… И горит этот огонь в голове человечьей. Иду, ищу… Святослава я ищу, и этот огонь мне путь освещает… и это – его голова!

– Но что все это значит? – Улеб даже опешил от жути.

– Я не знаю. – Прияна опустила голову, лицо ее погасло. – Я, наверное, узнаю, когда он будет мертв. А пока этого не было – он жив.

Улеба пробрала дрожь. Ярик снова захныкал у него на руках, и Прияна взяла его. Прижалась щекой к детской головке.

– Я больше не хочу быть княгиней киевской… – прошептала она. – Без него ничего не хочу. Буду просто ждать. Хоть до старости буду ждать. Уеду домой, к сестре… А ты женись на Горяне.

Улеб вздохнул, не зная, что сказать. Его тоже не оставляло чувство, будто он пытается завладеть женой живого брата, хотя с каждым днем надежда увидеть Святослава живым казалась все меньше и меньше оправданной. Если Святослав все же мертв, то долг брата – сохранить за его женой и сыном все права и почет. Но не против же воли… Прияна ведь тоже почти не верит. Она лишь утешает сама себя, не зная, как будет дальше жить без мужа. Два года всего им и досталось быть вместе!

А эти ее видения… Она с восьми лет такая.

* * *

Серо-зеленые волны катились на белый песок. Над головами носились стаи чаек, и еще с воды было видно, как промчался табун лошадей. Людей при них не было: значит, некрупные большеголовые коньки – дикие, степные. Северный берег моря Самакуш, оно же – Меотийское болото, оказался совершенно пологим, и даже вдали, сколько хватало глаз, оставался ровным, как стол. На беловатом песке, среди жесткой побуревшей травы, порой попадались крошечные озерца с пресной водой – что очень порадовало русов, которым порой приходилось долго блуждать, чтобы найти, чем наполнить взятые в хазарской деревушке два бочонка.

Шли то на веслах, то под парусом. Приставая на ночь к берегу, ставили в море сети, утром варили улов, и обычно это составляло их пищу на весь день. Да в придачу «морские орехи», которые запекали и брали с собой. Правда, через пару дней они уже не лезли в горло, но куда податься? Зато недостатка в соли теперь не ощущалось – на местных почвах она валялась под ногами. Возить бы ее отсюда к нам – осеребриться можно по уши, приговаривали Красен и Белча. Иногда удавалось подстрелить пару птиц или зайца.

Хуже всего было то, что на этих местах познания Вемунда кончались. Если они не слишком ошиблись со своим местонахождением, то на северо-запад отсюда где-то далеко протекал Днепр, его порожистый участок. Но между Самакушем и Днепром простирались степи, владения кочевников, в основном тех же «хазар». Хазарами они назывались, будучи подчинены кагану, хотя по крови и языку могли принадлежать к любому из множества кочевых, полуоседлых и оседлых народов. Как и русью все чаще называли всякого, кто жил на землях киевского князя руси, от кого бы ни вел свой род.

Пересечь степи пешком, без проводника, почти с пустыми руками – нечего и думать. Из способов добыть пропитание у русов имелся один лук и рыбацкая сеть, но в степи она, само собой, поможет мало.

– Надо людей искать, – со вздохом признал Святослав, когда они вечером сидели у костра и ели запеченную рыбу с «морскими орехами», втайне тоскуя по хоть маленькому кусочку засохшего хлеба. – Нужны кони. Проводник.

Гриди понимали, что он прав, но искать встречи с местными жителями было делом довольно рискованным. Весьма возможно, и местные попытаются захватить их и продать на Хазарское море. С другой стороны, здесь уже довольно далеко от Карши, где любая встреча с человеком несла нешуточную опасность попасть в руки тудуновой стражи и приходилось убирать любых свидетелей своего присутствия. Здесь жили тоже хазары, но представителей власти и крупных военных сил здесь быть не должно.

– Найдем небольшое селение, – продолжал Святослав думать вслух. – Чтобы они сами нас боялись и не пытались напасть. Купим коней и наймем проводника. Выкладывай, у кого что есть.

Он поставил у костра медный хазарский котелок, пустой. Бросил туда свой торсхаммер узорного серебра, обручье, два кольца. Примерно то же нашлось и у других, кроме Девяты, который по молодости лет серебра не заслужил. Еще имелись поясные пряжки – бронзовые, и пара бронзовых же застежек на плащах. Оружие… Мечи и секиры у ближней княжьей дружины были хороши, но гриди скорее рубахи бы сняли, чем пожертвовали клинками. Богаче всех оказался щеголь Градимир, даже в поход ходивший с серебряной гривной на шее.

– Кто-нибудь знает, почем здесь кони? – спросил Белча.

– Коней много, вон, табунами носятся ничьи, – Красен кивнул в сторону степи. – А серебра мало. Значит, серебро должно быть в цене. Будем торговаться.

Найти здесь людей оказалось не так просто. Деревушки местных «хазар», по крови – аланов, булгар, готов и потомков всех перечисленных, – стояли не прямо у моря, а примерно на поприще вглубь, на берегах ручьев и балок. Первые две, которые удалось обнаружить, оказались покинуты. Домики из сырцового, высушенного на солнце кирпича, на каменном основании, под тростниковой крышей стояли целые, прибранные, без следа разорения или пожара, но пустые – ни людей, ни скота, ни даже псов.

– Пойдем-ка еще пройдемся, – предложил Вемунд. – Где-то я слышал, вроде от купцов, что здешние хазары зимой ближе к морю спускаются, а летом со скотом дальше в степь уходят. Но от воды далеко не отойдут, и пойдем по реке вверх.

– А если там ничего нет? – возразил Святослав. – Не у всех же скот, и здесь должны рыбаки быть.

Переночевали в покинутой деревне – в пустых домах, откуда выветрился запах жилья и дыма. Огня не разводили, только набросали на голые доски лежанок сухой травы и укрылись своими же плащами. После многих ночевок под открытым небом было даже тревожно очутиться в тесноте стен, хотя Святослав, само собой, спать разрешил по очереди, а трое из девяти постоянно несли дозор снаружи.

Князь оказался прав: едва тронувшись в путь наутро, наткнулись на рыбака в челне. Тот едва успел причалить, выбрав свои сети. При виде целой ватаги – десятка заросших, грязных, самого зверского вида чужих мужиков, – попытался сбежать, и пришлось гнаться за ним, призывно крича и показывая пустые руки. В конце концов здоровяк Икмоша догнал рыбака, опрокинул на песок и с торжествующим видом уселся сверху.

– Слазь, скотина! – велел Святослав, тяжело дыша после погони. – Раздавишь! Накинулся, как на девку…

Радостно ржущий Икмоша наконец выпустил свою добычу: все восемь его товарищей к тому времени уже стояли вокруг, отрезая рыбаку пути к бегству. Тот сел среди ракушечника, боязливо глядя на них и прикрывая голову руками: обычный хазарин, носатый, скуластый, смуглый, черноглазый, в драной рубахе из серой грубоватой шерсти и босиком.

– Не бойся, – сказал ему Святослав, показывая безоружные руки. – Мы тебе худого не сделаем, только хотим узнать: где тут можно лошадей купить?

Хазарин несмело помотал головой. Святослав без особой надежды повторил то же самое на северном языке, потом глядел своих:

– Кто-нибудь по-хазарски знает?

– Лаша есть? – вступил в беседу Красен. Он происходил из купеческой семьи, и хотя конями его родные не торговали, кое-что подцепил из речи хазарских и угорских торговцев. – Тур лаша, хура лаша? Ула лаша?[60 - Тур лаша – гнедой конь, тура лаша – вороной конь, ула лаша – пегий конь.]

Он задумался, соображая, как будет «где купить?», но таких слов не вспомнил.

– Сирэ мен кирле? – робко подал голос рыбак.

Русы вопросительно воззрились на Красена, потом переглянулись.

– Лаша какую-нибудь надо! – Красен показал рыбаку перстень у себя на пальце и изобразил, будто скачет верхом.

Рыбак взмахом указал куда-то вдоль берега.

– Где? Далеко?

Он еще что-то сказал. Святослав знаком предложил ему встать и велел:

– Веди! – И изобразил пальцами по руке, будто идет.

Рыбак указал на свой челн: видимо, пешком было далеко. Святослав велел Икмоше и Гриму сесть с ним, чтобы не сбежал, остальные на своей лодье тронулись следом.

Плыли пару поприщ, потом рыбак знаками предложил высадиться и повел русов куда-то вдоль балки, прочь от берега. Еще через поприще показалось селение: такие же домишки из сырцового кирпича, но уже не менее десятка. Рыбак повел незваных гостей к домикам, громко крича что-то. Русы подобрались, на всякий случай взялись за рукояти мечей и секир.

Навстречу бросились с лаем два пса. Вышли два парня, за ними женщина. Святослав сразу не понял, чем ее вид его удивил. И лишь потом догадался: одеждой ей служила не мешковатая хазарская рубаха, а платье без рукавов, которое держится на лямках через плечи, сколотых бронзовыми застежками. В таком же, только покрасивее, ходили порой и его мать, и Прияна, и другие жены северных родов. На голове женщины было белое покрывало, и держалась она, несмотря на малый рост, уверенно, как хозяйка.

Рыбак начал торопливо что-то объяснять по-своему. Тем временем вокруг собралось несколько мужчин, и русы озирались, стараясь вид иметь миролюбивый, но одновременно грозный. Последнее получалось куда лучше.

Выслушав рыбака, женщина посмотрела на Икмошу: видимо, решила, что самый здоровый и есть главный. Что-то сказала. Содержания речи русы сразу не поняли, но уловили в словах нечто знакомое.

– Мы ищем, где купить лошадей, – по возможности ясно сказал Святослав. – Лошадь, конь, жеребец. Нужно.

– Лошадь нужна тебе? – довольно внятно повторила женщина.

На явившихся к ней на порог десяток молодых мужчин – очень грязных, заросших дикими бородами, по виду изголодавшихся и недобрых, к тому же с хорошим оружием, выдававшим их принадлежность к сословию воинов, – она смотрела без всякой радости. Однако они протягивали к ней пустые ладони и настойчиво твердили «мир».

Она сказала еще что-то – никто не понял. Тогда она осенила себя крестным знамением, и Красен повторил за ней: его отец крестился со всей семьей еще лет десять назад. Женщина удовлетворенно кивнула и указала на дом: будьте гостями, значит.

* * *

Святослав когда-то слышал, что в Таврии и прилегающих краях живут какие-то люди северного языка – готы. На его счастье, объясниться с ними было можно; хазарский рыбак уловил в речи русов нечто знакомое и привел к тем людям, которые могли их понять. В селении главной считалась фрейя[61 - Госпожа (готск.)] Химинхильд – женщина средних лет, самая богатая хозяйка с тремя сыновьями. Муж ее с челядью лето проводил дальше от моря, со скотом на пастбищах. Велев оставить оружие у порога, Химинхильд пустила гостей в дом и велела подать угощение: хлеба, рыбной похлебки, молочной сыворотки и даже сушеного инжира – здесь он назывался «смакка». Сначала хозяйка прочитала молитву:

– Атта унсар ту ин химинам…

Красен разобрал, что это «Отче наш», которую он знал по-болгарски и по-гречески, только здесь ее произносили на готском.