Княгиня Ольга. Львы Золотого царства

– А что если… – прошептала она, – я теперь снова смогу иметь детей? Что если крещение смыло мое проклятье? Ведь я не настолько еще стара…

Глядя в лицо друг другу, они думали об одном. Надежда иметь новых собственных детей, возможно, и стоила того, чтобы обзавестись ради нее новым мужем. Но это не мог быть Мистина. Эльга не пойдет на такой срам, чтобы отнять мужа у сестры – ни перед людьми, ни перед собственной совестью.

Мистина не находил слов для ответа. Он не смел запретить ей попытаться обзавестись новым сыном, если прежний сгинул. Но и представить какого-то другого мужчину на том месте, которое не раз уже отказывался занять сам, не мог. От одной мысли об этом – кто бы ни был тот мужчина, хоть сам Константин, – сердце готово было разорваться.

– Я не останусь здесь, – тихо, но как о непреложном решении проговорил Мистина, глядя ей в глаза. – Не смогу… как если бы ты умерла.

– Куда же ты денешься? – полюбопытствовала Эльга, с таким же трудом представляя Мистину в каком-то другом месте, как саму Киеву гору.

– Поеду обратно… в Хольмгард. Сванхейд еще жива. Как любовник, – он слегка дернул ртом, пытаясь улыбнуться, – я ей в эти годы уже не пригожусь, но от службы моей она не откажется. Ей служил мой отец и его братья.

– Как любовник? – Эльга в изумлении подняла брови, пытаясь сообразить, как это могло выйти. – Что ты несешь? Ты уехал оттуда малым ребенком!

– Я дважды туда возвращался уже взрослым. Помнишь, ты все допытывалась, как мне удалось уговорить ее простить Ингвара и не лишать его наследства?

Эльга напрягла память. Да, когда-то она хотела это знать. Почти двадцать лет назад… Но тогда он молчал. «Я тебя уверяю: ты не хочешь знать, как я уговорил Сванхейд…»

– Так вот что… – осененная пониманием, прошептала она и зажмурилась. – О бо… йотуна мать!

Мысль ревновать к Сванхейд даже не пришла ей в голову: та и двадцать лет назад была двое старше Мистины, а сейчас она – глубокая старуха, сидящая в погребальной повозке. Понятно, почему Мистина так тщательно оберегал эту тайну – Ингвар бы не обрадовался, узнав, что его побратим был близок к его матерью… а все ради его же, Ингвара, пользы! Не собственное распутство толкнуло Мистину на связь с госпожой Хольмгарда, а лишь потребность в ее поддержке. В чем она нуждалась – то он ей и предложил в уплату.

Любил он Эльгу – уже тогда. В этом она не сомневалась.

– А знаешь, что она говорила Ингвару в ту зиму после греческого разгрома, когда он ездил к ней за помощью? – продолжал Мистина, не давая Эльге времени все это обдумать.

– Что? – Эльга открыла глаза, полная какого-то лихорадочного чувства, будто надо немедленно ловить все, что ей дорого, пока его не унес бурный поток.

Если вдруг раскрываются тайны, хранимые двадцать лет, значит, и правда Сыр-Матёр-Дуб готов перевернуться вниз ветвями, вверх корнями.

– Что если он не сумеет помириться с тобой, она признает наследниками Киева Тородда и его жену – твою сестру. Что у этой пары ровно те же права, что у вас с Ингваром, только что они оба – младше вас.

– Но Беряша умерла! – воскликнула Эльга, сразу сообразив, к чему он клонит.

– У них есть сын. Берислав. Я его не видел, но люди говорят, весьма достойный отрок.

– Нет! – помедлив, Эльга затрясла головой. – Он нам не понадобится. Они испугаются, что я заново выйду замуж, и согласятся…

– Кто? На что?

– Улебка – креститься. Горяна – выйти за него. Кияне – принять их обоих. А то ведь как знать, каково при моем новом муже будет жить…

Мистина подумал.

– Йотуна ма-ать… – Он придвинулся и взял Эльгу за плечи. – Ты это выдумала… пустила слух про замужество… чтобы всех их подтолкнуть?

– Что-то медленно ты стал соображать, – Эльга сморщила губы, стараясь сдержать улыбку. – Уж не к старости ли?

Мистина переменился в лице. Напряжение упало с него, так что Эльга почти услышала шум, как если бы огромный камень рухнул в воду с высоты. Ей даже захотелось засмеяться, но еще не отпускал страх перед той прпастью, в которую она было заглянула.

Может быть, еще нынче утром она и впрямь тешилась мечтами о новом замужестве и новых детях. Но сейчас, стоя лицом к лицу со своим прошлым, поняла: у нее не может быть будущего, идущего вразрез с этим прошлым. Она честно пыталась стать другой, новой женщиной, христианкой… и у нее почти стало получаться. Но слишком многое ей пришлось бы оставить на берегу.

Она отказалась от Мистины, пыталась порвать эту беззаконную связь, когда помирилась с Ингваром после удачного завершения войны с греками. Потом – когда Ингвар погиб. И третий раз – когда крестилась. Но как в первые два раза Мистина вернулся, потому что упорством мог бы поспорить с течением Волхова, так и сейчас, когда ей так сильно требовалась опора, не нашлось никого, кому она доверяла бы больше. Нигде не нашлось.

Не зная, на что решиться и что сказать, Эльга повернулась к нему спиной. Мистина обхватил ее сзади и прижал к себе. Опустив голову, он припал поцелуем к ее шее под ухом, вдохнул запах ее волос, пахнущих цветом нивяницы. У нее перехватило дыхание: знакомые ощущения его близости, его запах, тепло его поцелуев так ярко вызвали в памяти былые годы, когда страсть ее была молодой… Разум туманили эти болезненные, мучительные и притом томительно-приятные ощущения. Казалось, застарелый темный лед в ее жилах трескается, сквозь боль выпуская наружу первые проблески огня. Пробирала дрожь, было страшно, и все же ее неудержимо тянуло навстречу этому огню.

– Если ты пообещаешь мне, что никого другого здесь не будет… – неровно дыша, сказал Мистина ей в затылок, – я пообещаю…

– Что? – Она повернулась к нему.

Неужели он даже здесь найдет какой-то выход?

– Что Олегова девка завтра согласится идти за Улебку.

– Ах, если бы так! – Эльга обхватила его обеими руками и прижалась к груди, как в поисках спасения. – Пойми, иное дело два года назад, но я теперь не могу понуждать крещеную девку идти за некрещеного парня, хоть он мне сестрич, хоть пасынок, хоть сын родной! Даже ради Святши я бы не стала ее заставлять, Бог не велит! А если у них сладится…

Но хоть они и говорили о других, по сути она сказала «да» самому Мистине. Как уже не раз бывало. Не зря ведь именно он нашел ее в медвежьем лесу и вывел на свет – тот давний день навсегда сплел их судьбы, и пусть каждый из них был связан браком с кем-то другим, эта нить держалась прочно. Завязанная на заре их взрослой жизни, при первых важных решениях, которые они принимали своим умом, она тянулась от корней Мирового Древа, и ничто на свете не могло ее порвать.

Она подняла голову, покорно опуская веки. Когда его губы прильнули к ее губам и разомкнули их, на Эльгу накатило чувство облегчения. Слишком долго она болталась между землей и небом, но сейчас наконец выбрала, где ей быть.

* * *

На воскресном пиру у княгини все и решилось. Послали за Улебом, и когда Мистина сказал ему: «Крестись, иначе весь род Олегов может потерять Олегов стол», у парня не нашлось возражений. Горяна сидела среди женщин очень довольная и кидала на будущего жениха торжествующие взгляды. Сколько ни давила она в себе тщеславие, но мысль о том, чтобы стать святой женой на престоле, крушащей идольские капища и возводящей на их местах святые церкви, неодолимо ее прельщала.

И вот Мистина поднялся, держа в руках привезенную из Царьграда чашу невероятной красоты: выточенную из полупрозрачного камня цвета пламени, обрамленную в золото, с двумя изысканно изогнутыми ручками позолоченной бронзы, отлитых в виде виноградных лоз с листиками.

– Княгиня Эльга пожелала, чтобы вслед за сыном ее Святославом, коли судьба его до срока жизни лишит, новым князем руси стал сын Ингвара и Уты – Улеб, – начал он. – Русь и люди киевские ее поддержали. Я вырастил сына моего побратима и теперь прошу у тебя, Олег Предславич, дочь твою Зою-Горяну в жены моему сыну названному и будущему князю руси, Улебу Ингоревичу. Если же будет ваше согласие, то сын мой Улеб примет крещение.

Он не мог перестать называть Улеба своим сыном – и думать о нем, как о сыне.

– Более отрадной вести я и придумать не мог! – Олег тоже встал, настолько взволнованный, что даже слезы заблестели на глазах. – Прими крест честной, Улеб Ингоревич, и я с женой моей тогда дочь нашу тебе вручу с радостью!

Отцы сошлись посреди палаты, приобнялись и в знак будущего единения отпили по очереди из чаши. Эльга смотрела на это, не в силах отвязаться от воспоминаний двадцатилетней давности, когда эти двое сошлись в смертельной схватке, но знал об этом только один из них. Мистина провел свою игру тайно, как змей в высокой траве. Кто бы мог подумать, что двадцать лет спустя они договорятся о помолвке и княжьем столе для своих детей! Чего только ни подбросит человеку жизнь, если достаточно долго ждешь!

Будущие молодые сидели каждый на своем месте с видом смущенным, но довольным. Гости радостно кричали, сыпали поздравлениями и даже предсвадебными шуточками. Стали выбирать, кто будет крестным отцом; вызвался морав Яромир, из христианского рода, бежавшего в Киев от угров много лет назад. Стали совещаться с отцом Ригором насчет наставления в вере.

Лишь Эльга была молчалива и с трудом скрывала беспокойство.

– Ну, а ты, матушка, чего не радуешься? – обратился к ней Олег Предславич.

Почему она не радуется? Эльга вздохнула. Лицо Мистины стало жестким: малейшее препятствие на пути его тревожило, и на этом судьбоносном пиру он с трудом сохранял обыкновенный свой уверенный и любезный вид.

– Улебушка… – Эльга нашла взглядом будущего жениха. – Видит Бог, как я хочу тебе счастья… вас с Горя… с Зоей счастья, земле Русской мира и Божьей благодати. Но ты понимаешь… Вы все понимаете? – Она оглядела лица, цветущие улыбками. – Еще немного – и князем киевским будет провозглашен крещеный человек…

Она посмотрела на Мистину, взглядом договаривая то, что он и так знал.

– Не тревожься, княгиня, – мягко сказал он, глазами давая понять, что все угрозы отлично видит. – Мы тоже не пальцем де… не в дровах найдены. Догадаемся, куда соломки подстелить.

И невольно они с Олегом взглянули друг на друга. Последний князь Моравы мог бы торжествовать: тот змей, что когда-то отнял у него киевский стол, теперь будет оберегать его дочь на этом столе – всей своей силой, хитростью, опытностью, изощренностью во всяких уловках.