Тесты на интеллект

– Это какие такие слоновьи хоботы у меня? Ты о чем?

–  Наташа! Ты посмотри на нас! Ну кто мы есть с тобой? На нас ведь написано, что мы – боевые африканские слоны.

–  Почему именно африканские? А не какие-то еще? –Наталья Николаевна удивленно подняла брови.

–  Есть еще индийские. Тоже боевые, но африканские лучше. Они менее крупные, чем индийские, но зато более агрессивные, выносливые и злые. И в бою абсолютно безжалостные.

–  Да почему же мы-то с тобой африканские слоны?

–  Ну, судя по тому, как мы работаем, мы, бесспорно, представляем собой что-то среднее между сенокосилкой и боевым африканским слоном. Больше такой режим никому не выдержать. Уж, конечно, не слабому полу. Знаешь, я однажды покупала себе сумку. У меня только одно в голове – чтобы бумага формата A4 входила, чтоб курсовые можно было носить, то да се. Продавщица – молодая девушка – мне так услужливо показывает, вот, мол, еще хорошенькая сумочка. А я ей сдуру-то и говорю: « Хорошенькая, это верно, да ведь она женская». Бедная девка на меня посмотрела с ужасом. Уж не знаю, что она обо мне подумала, у них ведь сейчас Бог весть, какая придурь в голове.

Они долго хохотали, падая друг на друга, комментируя «слоновью тему», не всегда оставаясь в рамках приличия, и оттого хохоча еще больше.

Когда отсмеялись, Аглая Дмитриевна вдруг ни с того ни с сего спросила, ни к кому особо не обращаясь:

–  Вы не знаете, у нас будет выездное заседание на Новый Год?

Никто и не знал ничего толком. Но все надеялись, что и в этом году традиция, которую всегда свято блюли, сохранится. Этот обычай сложился еще в советские времена – декабрьское заседание кафедры проводить на их базе практики. База была роскошная. По весне туда уезжали геофизики и добрых два месяца там занимались своими таинственными исследованиями. Природа вокруг была умопомрачительно хороша: сосновый лес и огромное холодное озеро с песчаным берегом. Зимой база использовалась как профилакторий и место для спортивных сборов. Профком разрешал в это время проводить здесь кафедральные мероприятия. У них выездное заседание всегда было грандиозным событием, к которому готовились заранее. Заказывали банкетную еду, закупали разнообразное спиртное, фрукты, десерт; заранее просили сторожа нагреть и приготовить сауну, спортивный инвентарь. В строжайшей тайне подготавливалась и культурная программа, и на вечернем банкете, который имел состояться после итогового заседания, разыгрывали капустник, на котором хохотали до упаду, потом танцевали тоже до упаду, ели-пили и колобродили до белого света. На другой день обычно разбредались, кто куда: катались на лыжах, санках, парились в сауне с непременным выбеганием на улицу и валянием в снегу. Вечером опять были танцы и веселье, но уже не банкет, а так, легкий междусобойчик,– и поутру после завтрака уезжали. Это был редкий случай, когда собиралась почти вся кафедра, с мужьями и детьми, и все дорожили этой возможностью и этой традицией.

–  Надо уже начинать готовиться потихоньку,– не преминула озадачить всех Ада,– капустник надо делать. У них на кафедре как-то сама собой сложилась специализация – Ада с компанией молодых преподавателей отвечала за капустник, Клара Сергеевна с остальными – за материальную часть. Но, естественно, в подготовке участие, в той или иной степени, принимали все. Неожиданно у Ады в сумке запел мобильник. Голос был незнакомым:

–  Ада Андреевна, здравствуйте! Не узнаете? Это Невмержицкий.

–  Здравствуйте, Владимир Вацлавович! Я, действительно, не узнала,– у Ады не было, конечно, сейчас времени, чтобы прислушиваться к своим ощущениям, но преобладали явно два одновременно – удовлетворение и досада. Странная смесь, хотя и вполне объяснимая.

–  Вы мне пообещали сходить куда-нибудь, отметить наше удивительное спасение.

–  Ну, я не знаю,-… Ада замялась,– если только на той неделе… – и стала размышлять вслух,– в понедельник у меня пары, во вторник – тоже, в среду, да, в среду пятой парой учеба по тестированию, может, в среду в шесть пятнадцать?

–  Очень хорошо, я тоже буду на этой учебе, там и договоримся, Ада Андреевна.

В среду, собираясь на работу, Ада вдруг с удивлением осознала, что впервые за много дней надела платье. Этот факт для нее самой был неожиданным, и она некоторое время размышляла над ним. Потом, поняв, что сделала это исключительно потому, что сегодня собиралась пойти в бар с Владимиром Вацлавовичем, рассердясь на себя, переоделась в обычные брюки. «Это значит, что я придаю слишком большое внимание этому знакомству со «шляхтичем». Хотя, с какой стати? Напрасно я согласилась, надо было отказаться». Но Ада сейчас же живо представила «Шляхтича» с его каменными руками и каменным лицом, стремительно краснеющим при малейшем смущении, – и осознала, что, наверное, ей хочется его увидеть.

На занятия по компьютерному тестированию по приказу проректора согнали всю приемную комиссию и членов предметных комиссий, поэтому в зале было многолюдно. Ада зашла и огляделась. Она почти сразу увидела Владимира Вацлавовича, который, не отрываясь, смотрел на дверь и, заметив ее, замахал рукой. Она пробралась к нему и устроилась рядом:

–  Я боялся, что вы не придете.

Ада недоуменно подняла брови:

–  С чего это? Меня зав. кафедрой в бараний рог просто согнул с этим тестированием. Я так полагаю, что эта бодяга надолго.

–  Вы помните, что мне обещали?

–  Разумеется, мы же договорились, я – девушка обязательная и всегда держу свое слово, попусту не обещаю, но если обещаю – выполняю.

Занятия прошли нудно и бесполезно. Все эти исторические сведения и вводные понятия для Ады были известны, манера чтения лекции у доцента Меньшиковой с кафедры прикладной математики была отвратительная, Ада с раздражением отметила, что у той хромает методика, причем хромает по той причине, что обе ноги – левые. «Коллеги не владеют педагогическим ремеслом»,– с нарастающим неудовольствием отметила Ада. Одним словом, эти две пары прошли в непрестанных душевных муках и сожалении о потраченном времени. Под конец всем выдали диск с программами и заставили подписать задание на составление тестов к февралю. «Вот засада»,– с яростью подумала Ада,– ну мало мне своих проблем! Еще одна головная боль, святая Бара!» Владимир Вацлавович, будто боясь ее отпустить, стоял рядом и Ада, обращаясь к нему, сказала:

–  Я все могу понять, в конце концов, но мне недоступно только одно: за что?

Он усмехнулся и в тон ей ответил:

–  Чтоб жизнь медом не казалась. Давайте одеваться и пойдем, Ада Андреевна.

–  А куда мы пойдем?

–  В «Английский клуб», здесь недалеко.

«Английский клуб», как и ожидала Ада, был стилизован под старину и английскую чопорность. Все в высшей степени пристойно и сдержанно. Белоснежные скатерти и льняные салфетки с фирменным знаком, старое фортепиано и на сцене группа музыкантов – тут признавали только живой звук. Ада с раскаянием подумала, что зря сняла платье: здесь оно было бы гораздо уместнее, чем ее брюки, и «шпильки» надо бы, вместо сапог-вездеходов.

Они пристроились в углу за колонной, которая создавала иллюзию уединения. Владимир Вацлавович со скрытой иронией спросил:

–  Ну что, вина и фруктов?

Ада поняла намек и улыбнулась:

–  Конечно. А вы? «Вино какой страны вы предпочитаете в это время суток?»

–  Я собираюсь пить то же, что и вы, хочу попробовать то, что вы любите.

–  Хорошо. Я в последнее время пью исключительно «Мартини» с ананасовым соком, причем, сто граммов «Мартини» и сто пятьдесят сока.

–  А что будем есть?

–  Неужели вы и есть будете то же, что и я? И вы откажетесь от мяса?

–  Всенепременно. Только то, что вы, то и я.

–  Я хочу какой-нибудь фруктовый салат, или просто салат какой-нибудь экзотический, мне все равно, я не голодна, но надо выдержать установку на фрукты.

Подошел официант, одетый во фрак, парик и белые перчатки. Владимир Вацлавович стал ему объяснять детали заказа, Ада тем временем, отвлекшись, с любопытством разглядывала присутствующих. Публика была, в общем, обычная. Быть может, только одна пара вызывала особый интерес: она – в почтенном возрасте, с отпечатком той ухоженности на лице, которая свидетельствует о сверхблагополучно прожитой жизни, посвященной заботам о себе, о своем здоровье и красоте. На голове – немыслимая шляпка с перьями и какими-то фестончиками, на платье – роскошная рыжая лиса; он – того же возраста, что и его дама, весьма почтенный, с интеллигентным лицом, в безукоризненном костюме. «Просто прошлый век, даже позапрошлый,– подумала Ада,– и бриллианты в ушах наверняка какие-нибудь старинные, фамильные…» У самой Ады не было бриллиантов, она проявляла какое-то равнодушие к ним, предпочитая красивые авторские вещи из поделочных камней. Хотя Наталия Илларионовна все время выговаривала ей за это, мол, в твоем возрасте надо непременно иметь бриллианты. Ада всегда отшучивалась, а сейчас вдруг пожалела: в присутствии этой роскошной дамы она почувствовала себя, как беспородная дворняга, которая живет на помойке, рядом с породистым, благородным догом, обитающим в роскошной вилле. «Вот что делает с женщинами бесконечная работа и командировки! Вот что делается, когда ты приучаешься таскать все время штаны и свитер, или, в крайнем случае, строгий «училкин» костюм с пиджаком»,– как-то отстраненно подумала Ада, без особого, впрочем, огорчения, просто констатируя, с мимолетным, грустным сожалением. Ее вернул к действительности вопрос Невмержицкого:

– Ада Андреевна, я заказал вам экзотический салат с креветками и ананасами, не знаю, понравится ли вам?

–  Да все прелестно, я люблю креветки,– ободряюще улыбнулась ему Ада, не замечая, но чувствуя интуитивно, его неуверенность и неловкость.

Ей было смешно и грустно. Это называется «Сидим, прям, как взрослые». Взрослой-то здесь была она, стало быть, на ней лежит вся ответственность за ситуацию, хотя этот мальчик, видимо, воображает, что именно он, мужчина, отвечает за все, и все в его руках. Чертовски трудно управлять событиями и при этом еще и не разрушать в нем эту иллюзию. Решить, естественно, предстояло ей: в какой мере ей необходимо дальнейшее развитие ситуации, и до каких пределов она хочет, и может дойти?

Крайне сложно в ее положении отрефлексировать и разложить все по пунктам, потому что существует огромный, прямо-таки непреодолимый соблазн поддаться естественному ходу событий, забыть и не думать ни о каких дальнейших путях их разрешения. Просто жить настоящими минутами, видеть только то, что видится сейчас – этот золотистый флер на всем; это легчайшее, сладчайшее очарование непредсказуемого флирта; это розовое с блеском утро только-только начинающихся романтических отношений; и ни в какой степени даже не задаваться предательским вопросом – зачем?

Сознание Ады опять раздвоилось: одна его половина так и поступала, а вторая привычно и мгновенно, анализируя ситуацию с объективностью ученого, препарирующего свой предмет, сформулировала заключение. Очевидно, что старую кобылу интересует этот мальчик, она хочет продолжения всех этих ритуальных приплясываний со всеми вытекающими последствиями, и ее не останавливает мысль об этих последствиях. «Но если вскроется обман, таких я бедствий жду, Тристан, что наименьшим будет плаха». Вот оно! Самое неприемлемое последствие – это неизбежная необходимость обмана. Ей придется врать всем.

Ада, разумеется, не отличалась патологической, идиотской правдивостью, и прибегала к вранью, когда это было крайне необходимо. Но в принципиальных вопросах вранье, любое, было ей глубоко отвратительно. В других оно вызывало в ней брезгливость и омерзение. А что будет с ней самой, если ей придется так глобально лгать и лгать долго? За шестнадцать лет их брака с Анатолием ей не приходилось попадать в подобную ситуацию, поэтому Ада даже в общих чертах не представляла себе этой технологии вранья и измен. Никогда это не было актуально для нее, прежде всего потому, что с самой ранней ее юности мужчины были где-то на периферии ее интересов в силу ее глубочайшего убеждения, что для «гадкого утенка», каковым она всегда себя ощущала, приоритеты отличаются от общепринятых. А когда произошел переход от «гадких утят» к «белым лебедям» было уже поздновато менять свои стереотипы, они намертво укоренились, да и у нее уже был Анатолий, которого она любила. А что теперь произошло с ее привязанностью к Анатолию, с ее влюбленностью в него? Почему она спокойно анализирует возможность изменить ему, тогда как раньше подобная мысль никак не могла бы ей даже прийти в голову?

Их брак был удачным, насколько вообще может считаться удачным любой брак. Естественно, со временем они пережили череду последовательных трансформаций стабильных отношений людей, долго живущих не просто рядом, а вместе, в одной ситуации и в одних проблемах. От молодой, беззаботной и безудержной страсти и обожания, через некоторую отстраненность, напряженность, непонимание, неизбежные в таком долгом сожительстве, к устойчивым, незыблемым, теплым, родственным отношениям. Когда, вроде бы, люди и не замечают друга и даже мало разговаривают. Они могли подолгу молчать, даже находясь в одной комнате, могли целыми днями не встречаться, они об этом не задумывались, опять-таки в силу привычки двух очень близких людей. Наверное, с ними произошла банальнейшая вещь, которая рано или поздно случается с большинством удачных браков – они перестали замечать друг друга, потому что полностью растворились друг в друге, став частью друг друга. И относились друг к другу именно как к части себя, хорошо зная, что именно надо для другого. Диалектический переход, в котором полное отрицание супругов, ведущее к отчуждению и разводу, и полное присвоение, как ни парадоксально, ведущее к тому же самому,– вот что произошло с их браком. Поэтому очень трудно быть в ее ситуации. В конце концов, она не лучше и не хуже других женщин, которые изменяют мужьям, это делается сплошь и рядом и постоянно; но в ее ситуации это вовсе не банальная измена мужу, это – измена самой себе, которая, видимо, переживается куда как труднее и заставляет страдать и раскаиваться не в пример ужасней. Если все будет продолжаться вполне закономерно в соответствии со стандартной логикой, то ее ждут рефлексия, угрызения совести, сшибка в сознании и всяческие прочие психологические неприятности. Что она получит взамен? Понятно, что этот мальчик – бальзам на ее женское самолюбие. Если раньше, когда она ощущала настойчивое внимание со стороны мужчин, – а такое периодически случалось,– ей было с одной стороны смешно, а с другой – приятно, в том смысле исключительно, что являлось свидетельством ее молодости, красоты и женской привлекательности. И это было естественно и совсем не нужно. Ада очень весело уклонялась от этого внимания за полной его ненадобностью, не обременяя себя никакой рефлексией по этому поводу. Сейчас же что-то качественно изменилось. Не просто здесь одно самолюбие, тут совпали какие-то другие обстоятельства, более серьезные. Поэтому и ее растерянность и колебания. Совершенно ясно, что Невмержицкий ей нравится, и это напрягало Аду больше всего. Она страшно досадовала на себя, что не может, как все нормальные люди, беззаботно пуститься во все тяжкие, не задумываясь ни о каком долге и приличиях. Неужели все так вот переживают некую неловкость, когда еще даже никакой измены не случилось, и, может, вряд ли случится…

–  Ада Андреевна, о чем вы так отстраненно думаете? – спросил наблюдавший за ней Невмержицкий.

Она страшно смутилась, на мгновение ей пришла совершенно абсурдная мысль о том, что он мог бы догадаться об этих ее размышлениях, но она тут же вернулась к реальности и очень быстро, даже без всякой заминки, ответила: