Тесты на интеллект

– Да, разумеется, но не надо на мои вкусы ориентироваться: мы привычные ко всему. Если бы знали, что в маршрутках запускают… Я давеча ехала, так водитель-палач одну и ту же кассету с каторжными песнями три раза прокрутил. Когда он ее же и в четвертый, я не выдержала и дурным голосом заорала: «Включите Шопена!» Так он так хохотал, это надо было видеть, но кассетку выключил, злодей. Потом еще долго веселился и головой тряс: «Хо-хо, Шопена!»

Владимир Вацлавович повернул к ней голову и спросил:

– Вам нравятся романтики, Ада Андреевна?

– Конечно. Но мне, когда я их встречаю, становится грустно и обидно.

– О! Почему так странно? – Владимир Вацлавович изумился.

– Обидно – потому что я сама давно излечилась от всякого романтизма; грустно – потому что и это пройдет. Вообще, романтизм – свидетельство счастливой молодости. Взрослый человек распростился со всеми романтическими иллюзиями.

Опять установилось молчание, только чувственно мурлыкал сладчайший Иглесиас. Пейзаж за окнами воодушевления не вызывал: сплошной лес, изредка прерываемый голым чернеющим полем, или искусственная лесополоса с густо натыканными тоненькими и жалкими лиственницами. Конец осени выдался на редкость слякотным и тоскливым. К тому же начинало темнеть и поднялся ветер. Он был настолько силен, что Ада физически ощущала, как он бьет в бок машины, и она вся сотрясается, едва удерживаясь на своих скользящих колесах. К тому же ветер препротивно взвывал, выдавая свой подлый и сварливый нрав. Было очень странно слышать солнечного Иглесиаса с его испанской страстью в голосе среди этих унылых серо-черных картин российской глубинки, среди сдержанно-молчаливых невольных ее спутников. Ада, пытаясь преодолеть смутные тоскливые ощущения, спросила Невмержицкого:

– Вы, Владимир Вацлавович, заканчивали наш вуз или университет?

Он, повернув голову к Аде и, улыбаясь, ответил ей:

– Я учился в МГУ.

– А почему вы не остались в Москве? – Ада очень удивилась.

– Да как Вам объяснить… Это трудно понять. Я здесь родился, школу закончил. Потом меня родители увезли с собой в Москву.

Они и сейчас там у меня, а я вот как-то не прижился. Это длинная и грустная история.

– И вы уехали от них?

– Да, так вышло. Говорю, это трудно понять.

– А вы теперь не сожалеете? У нас хоть и мегаполис, но уж, конечно, не Москва, нам ли с ней равняться!

– Естественно, но в столице много праздной суеты и отвратительного снобизма. Но я не из-за этого, конечно. Может, хотелось покоя и самостоятельности – здесь у меня есть жилье, а там меня бы испортил квартирный вопрос…

Ада с ним согласилась:

– Да, возможно. Провинция– понятие не географическое. У меня лучшая подруга в Москве живет, я довольно часто у нее бываю, так я, как поживу там, делаюсь больна. Тамошний темп жизни для нас тяжек. Но, знаете, немногие так думают. Большинство, как Растиньяки, рвутся завоевать столицу и вынашивают честолюбивые планы.

Владимир Вацлавович стесненно заулыбался, и стало видно, что он почему-то смущен и изо всех сил пытается это смущение, совершенно не подобающее для взрослого уверенного человека, если уж не побороть, то хотя бы скрыть:

– Мои честолюбивые планы гораздо больше, чем завоевание столицы, на самом деле. Поэтому абсолютно неважно, где их реализовывать.

Ада с большим интересом стала его разглядывать и не преминула с иронией заметить:

– Ой, Владимир Вацлавович, вы во мне комплекс сейчас воспитаете! В чем же ваши планы? Завоевание мира? Хотите объявить себя диктатором?

– Да что вы, разве, похоже… Я твердо решил добиться счастья, и вовсе не важно, где это произойдет.

– А что вы разумеете под счастьем?

– Под счастьем я понимаю согласие с собой. Душевный комфорт и ощущение свободы.

– Царство Божие внутри нас? – быстрой скороговоркой спросила Ада.

Он тотчас понимающе кивнул:

– Да, я это осознал еще, когда первый раз услышал это выражение.

– Я понимаю, понимаю очень хорошо. Самое большое счастье я испытала в молодости, когда лежала ночью на берегу моря, слушала шум волн, смотрела на звезды и отчетливо по нимала, что те же самые звезды видел Гераклит Эфесский две с половиной тысячи лет назад.

– Гераклит Эфесский? Что-то знакомое… Погодите… Гераклит…

– Моя любимая подруга Фуфа преподает философию, она кое-что мне рассказывала, да и я в университете очень любила философию, потом нам читали лекции для аспирантов. Гераклит Эфесский – греческий философ, пятьсот какой-то год до нашей эры. Материалист и диалектик, почитал первоосновой всего сущего «вечно живой огонь, не созданный никем из людей и никем из богов». Мир разделяется на две противоположности – холодное становится горячим, теплое – холодным. Переход всего и всякого в свою противоположность совершается как борьба. Одно разделяется на две противоположности, которые переходят друг в друга и все текуче и все есть одно и то же,– как по- писаному быстро выпалила Ада.

Владимир Вацлавович облегченно выдохнул:

– Во-во, что-то такое припоминаю, кандидатский экзамен, когда по философии сдавали что-то такое же мутное, помню, на лекциях для аспирантов нам тоже читали, занудство какое-то редкое, тошнотное, блевотное. Почему вас вдохновляет, что вы любуетесь на те же звезды, что и он?

– Ну-у, не знаю. Понимаю, что это звучит так… странно… Но дело тут не в Гераклите, конечно. Дело тут в остром ощущении мгновенности жизни, мгновенности присутствия между двумя краями небытия. Знаете, такое экзистенциальное чувство, от которого дух захватывает. Наверное, это и есть настоящая жизнь, а все остальное – виртуалка. Особенно та ее часть, где бесконечно надо читать лекции.– Ада добродушно усмехнулась, смягчая некоей обыденностью выражений невольную высокопарность предыдущих рассуждений.– я очень люблю лекции, когда их мало, и каждая вдохновенно сотворяется на глазах у студентов. Они воспринимают это, как чудо. Но чудо, поставленное на поток, перестает восхищать… Ну и скажите мне, Владимир Вацлавович, в чем вы видите свой душевный комфорт?

– Да в простых вещах, Ада Андреевна. Я не вдаюсь в высокие материи, которых вы тут касались,– не могу. Но я понимаю очень простую вещь: делать то, что хочется, поступать, как считаешь правильным, получать удовольствие от всего этого и жить в согласии с этими простыми принципами. В конце концов, в жизни главенствуют простые вещи – хлеб, вода, книги, друзья.

– Понимаю, понимаю. Мне тоже очень нравится это рассуждение. В свое время Софья Ковалевская, взяла это своим девизом.

Владимир Вацлавович огорченно заметил:

– Не убивайте эрудицией, Ада Андреевна. Не знаю.

– Академия наук объявила конкурс научных работ, анонимный, под девизами. Ковалевская подала работу «О вращении твердого тела» под девизом «Говори, что знаешь, делай, что должно, и пусть будет, что будет». Именно этой работе отдали победу. А когда расшифровали участников и выяснили, что автор – дама, то начали дискутировать: отдать победу даме или нет, ведь дамы по определению – полные дуры и не способны к науке.

Несколько часов дискутировали, потом решили присудить победу все-таки ей. Я тоже стараюсь всегда придерживаться этого девиза, хотя это трудно.

– Почему трудно, Ада Андреевна?

– Ну, судите сами: говори, что знаешь. Часто, очень часто мы говорим отнюдь не то, что знаем, а как раз то, чего не знаем в принципе. Да и знаем-то мало. Делай, что должно – с этим вообще беда! Сплошь и рядом мы делаем то, что не должно. Пусть будет, что будет, нас не устраивает ни в коей мере. Мы интригуем, манипулируем – из кожи вон лезем, чтобы было то, что выгодно нам.

Он с удивлением несколько раз кивнул головой:

– Да, действительно, я как-то над этим не задумывался специально… Ведь совсем просто, но такая интерпретация мне не приходила в голову. Вы как-то так все неожиданно выворачиваете, что все ясное становится двусмысленным и непонятным.

Ада засмеялась:

– Мне кажется, что в жизни вообще все исключительно двусмысленно! Как у Гераклита: в борьбе противоположностей обнаруживается их тождество, и делаются все качества и оценки их относительными.

Владимир Вацлавович тоже засмеялся и заметил:

– Приятно общаться с мыслящим человеком! Давайте общаться чаще, Ада Андреевна.

– Давайте. Приезжайте еще в командировку. Или лучше возьмите меня, когда в следующий раз сюда поедете. Мне еще три дня здесь надо проработать.