Письма из седьмого «Б». История первой любви

– Иванова, ты прекратишь мне хамить или нет?!

– Да я и не хамила.

– Повернись!

Саша лениво повернулась к учительнице.

– Подойти ко мне!

Девочка вразвалку подошла к учительскому столу. Странное это было зрелище: худенькая, ещё не оформившаяся девочка-подросток в широком мужском пиджаке и мешковатых джинсах, медленно волоча ноги и нарочито шаркая, шла к столу. Не опуская головы, не пряча взгляда.

– Иванова, травля? Ты инициатор? Родителям звонить?

– Травля. Я инициатор. Звоните.

– Ничего-то ты не боишься, да? – прищурилась поверх очков пожилая учительница. За 40 лет своей работы в школе Лариса Ивановна практически не встречала детей, подобных Саше. Были два таких ребенка. И оба нехорошо кончили. Лариса Ивановна, глядя на Сашу, всегда вспоминала тех мальчиков. Вспоминала со смешанным чувством боли, страха и своеобразного ясновидения. Учительнице очень хотелось обнять девочку, согреть ее и немного растормошить. Но Лариса Ивановна знала: это бесполезно.

– Иванова, – очень тихо и четко произнесла Лариса Ивановна, – ты понимаешь, что мне придется вызвать твоих родителей в школу?

– Конечно.

– Ты понимаешь, что такими темпами ты даже этот год не закончишь?

– С чего это вдруг? – тряхнула кудрями Саша. – Я отлично учусь, участвую в общественной жизни школы…

– Я своими глазами видела, как ты участвуешь в общественной жизни школы, Саша! – повысила голос учительница. – Что за показательный суд вы тут устроили?

– Это просто игра, – Саша попыталась улыбнуться так же очаровательно, как Миша, но вместо улыбки у нее получилась гримаса.

– А Лапочкин в курсе? Его предупредили о том, что будет такая добрая милая игра?

– Мы не успели, – буркнула Саша.

– Вот поэтому ты и не закончишь школу. Со всеми твоими пятерками и общественной работой вылетишь отсюда, – произнося эти злые и жестокие слова, Лариса Ивановна удивлялась, зачем она это делает. Все это от начала и до конца было ложью. Отличницу Сашу действительно никто бы не исключил из школы за плохое поведение.

– Садись на место, – устало кивнула учительница.

Саша не двигалась.

– Иванова, садись.

– Зачем? Я же все равно из школы вылечу. Может, мне уже начать вылетать?

– Иванова, сядь!

Саша внимательно посмотрела в серые глаза Ларисы Ивановны. В глубине этих усталых глаз билось что-то такое, что Саша очень бы хотела разгадать, но пока не могла. Этот теплый добрый огонек привлекал девочку и обещал ей защиту, но Саша, никогда и никому не доверявшая, не могла себе позволить приблизиться к этому огоньку.

Лариса Ивановна так же молча изучала темно-зеленые глаза Саши.

– Дурочка ты маленькая, я ведь помочь тебе хочу, – говорили серые глаза пожилой учительницы.

– Я вам не верю, – моргнув, отвечали зелёные искорки в глазах Саши.

– Надо верить, – неожиданно заслезились глаза Ларисы Ивановны.

В этой битве взрослой женщины и подростка никто не победил. Впрочем, и противостояния не было, ведь обе они сражались за одно и то же – за ученицу седьмого «Б» класса Иванову Александру.

Остаток урока прошел тихо, в нарочито спокойной и доброй обстановке.

Миша получил заслуженную тройку за ответы у доски, Саша и Ира – заслуженные пятерки за ответы с места, мальчики с галерки – честные четверки. Дима Лапочкин тоже получил четверку, но не совсем заслуженную и почему-то карандашную – в свой первый после болезни учебный день мальчик забыл дома тетрадь.

– Сашка, классно ты всё-таки с судом придумала, – восхитился Миша, когда они с одноклассницей вышли из школы.

– Ага, классно, – усмехнулась Саша.

– Думаешь, Лариса Ивановна позвонит твоим?

– Не знаю. Даже если и позвонит, мне по фиг.

– Я знаю. Слушай, Сашка, давай я тебя провожу?

– Зачем?

– А чё ты одна на свою окраину пойдешь?

– Всегда же хожу, чё тут такого?

Саша с Мишей дружили с первого класса, но именно в этом учебном году девочка наедине с другом чувствовала себя как-то странно: одновременно скованно и свободно. Ей казалось, будто она деревянная кукла, которую лишили чувств, – но эти чувства сами собой пробивались сквозь плотную защиту, оживало и ускорялось сердце, кровь быстрее бежала по кукольным венам. Саше хотелось убежать, спрятаться, но она не могла даже ускорить шаг. Последние несколько месяцев девочка разговаривала с Мишей нарочито грубо, неожиданно проскакивали у нее не свойственные ей словечки и смешки, словно это был не лучший друг, а совсем незнакомый человек, чужой и взрослый.

– Нет, я тебя всё-таки провожу.

– А как ты сам потом домой пойдешь? Или мне тебя придется провожать?

– На такси поеду или папе позвоню, попрошу, чтобы он меня забрал.

– Ну, ладно. Проводишь до магазина, дальше я сама.

– Нет, или до дома, или ты пойдешь ночевать к нам.

– Да че бы я к вам пошла? У меня свой дом есть.

– Сашка, или до дома, или к нам, – неожиданно строго утвердил Миша.

Девочка ничего не ответила. Они молча шли по вечернему городу. Под ногами подростков чавкала смесь из снега, грязи и осенних листьев, над головой ласково улыбались фонари, вокруг сверкали неоновые вывески, моргали рекламные щиты.

И Миша, и Саша очень любили возвращаться вдвоем из школы. Именно в этот таинственный вечерний час город утихал и начинал сонно моргать. Выходя из школы в вечерний сумрак, друзья по привычке цапались, цеплялись друг к другу, но чем дальше они отходили от родного здания, тем тише становились их голоса, тем задумчивее дети смотрели вдаль. И тем сильнее им хотелось взяться за руки.

Миша до боли сжал кулаки в карманах куртки, догадываясь, что в этот момент Саша так же сжимает кулаки в карманчиках пальто.