Осталось одно воскресенье

– Какая такая тетя? – одновременно спросили, поднялись и встали рядом с внуком Макар с Ларисой.

Слава припарковал машину на краю газона, вышел и помог выйти девушке с мокрыми темными волосами, в светлом перепачканном грязью костюмчике. Та сделала пару неуверенных шагов, оперлась тонкой ручкой о капот машины, покачала головой: не могу. Слава подхватил ее под спину и колени, понес к дому. Девушка приникла головой к широкой груди мужчины, короткая юбочка не скрывала практически ничего.

Маша отвернулась и зашла внутрь. Ревность вскрикнула скрипкой, взметнулась к потолку, захлебнулась визгливой нотой и упала тысячами осколков. Лариса протиснулась мимо нее и вышла встречать, что бы там ни было. Макар, а за ним и мальчики поспешили следом.

Это не точно, но мать чаще ждет от своего ребенка хорошего, жена больше боится плохого. Дети верят в несокрушимость мира. Тетя, которую принес папа, оказалась большой девочкой. Девочка эта была больше похожа на куклу, чем на человека.

На фарфоровой белизны лице были нарисованы горизонтальные клинья бровей, замысловатые стрелки обнимали светлые глаза диковинными то ли птичками, то ли рыбками. Крупные губы пунцово рдели над острым подбородком. Сосульки мокрых, ступенчато срезанных волос свисали до поясницы. Девочка ссутулила плечики, сцепила пальчики, свела носки кед, развела пятки. Разбитое колено припухло и сочилось кровью, которая впитывалась в мягкую ткань белого гольфа. Девочку слегка потряхивало.

– Господи, детка, сейчас же в горячий душ! – воскликнула Лариса, глядя на это несчастье. – Одежду брось на пол, я принесу тебе сухое! Маша, может быть, у тебя есть чистый спортивный костюмчик? Вы, девочки, одного размера.

Конечно, у Маши нашелся костюмчик. Конечно, она его с удовольствием отдала. Все ждали, что скажет Слава. Где он взял это недоразумение, этот мультик?

Девочка упала с велосипеда, который занесло на размытой дороге, прямо перед его машиной. И он не мог не остановиться и не предложить помощь.

Да, да, ты не мог.

И на вопрос, куда ее отвезти, она ответила, что домой ей нельзя. Что ему оставалось делать? Только привезти сюда.

Ну да, ну да, конечно. А чьих она будет?

Я не спросил. И, папа, ее велосипед остался в грязи на дороге, тут недалеко. Не мог бы ты съездить за ним на гольф-каре?

Что за вопрос? Конечно, он может. Вот сейчас и поедет, а то мало ли что…

Макар уехал. Лариса объявила чайную паузу и занялась подготовкой к перекусу. Слава переоделся в домашнее и помогал мальчикам восстановить разбитого робота. Маша вжалась в угол дивана и оттуда наблюдала за происходящим в гостиной.

Девочка, умытая, прелестная в оливковом, превращающем Машу в бледную поганку костюме, спустилась вниз. Штанина над разбитым коленом была закатана: рана больше не выглядела как кусок мяса – обычная ссадина. Лариса хотела крикнуть Маше: «Принеси перекись и бинт!», но внутреннее чутье подсказало – отступись. Сходила сама.

Между делом девочка представилась: Софи. Спросила про всех, особенно восхитилась Лилой: у-ти, какая маленькая! У-ти, какая миленькая! Впрочем, не уделила никому больше секунды своего внимания. Девочка вскидывала на миг личико-сердечко; подсыхающие пряди откидывались назад, как две половинки шторы; она быстро выглядывала, тут же опускала голову и снова оказывалась надежно спрятана шатром ниспадающих волос. Никто не мог видеть ее, когда она этого не хотела. «Быть может, когда я не вижу вас, вы не видите меня?»

Дождь прекратился. Это было одно решительное действие, будто кто-то перекрыл кран и включил свет. Тут же засияло солнце, любуясь своим умытым отражением, проникая во все уголки, множась каждой каплей. Розовый, оранжевый, чуть пыльный от влаги, рассеянной в воздухе, свет пронзил гостиную и вспыхнул алым костром в подсохших волосах Софи. Красноголовая девочка.

– Софи, ты ведь наша соседка? Роберт – твой папа? – Лариса чудесным образом вложила очередную деталь в картинку пазла.

– Да, – тоненьким голосочком отозвалась девочка. – Только мне нельзя здесь бывать. Не говорите папе.

Ее нервозность читалась в морзянке, которую непрерывно отбивали стилеты разноцветных ногтей.

– Отчего же нельзя?!

– Папа не хочет, чтобы я навязывалась.

– Ну что за выдумки! Детонька, приходи когда хочешь! Кому чайку подлить?

Девочка выглянула из волос, долгим взглядом задержалась на Славе, заметила искры в Машиных глазах, нырнула обратно.

– Спасибо. Это очень мило с вашей стороны. Я приду. Только вы папе всё равно не говорите.

Вернулся Макар. Смыл грязь с велосипеда садовым шлангом. Поставил его на веранде. В доме шепнул Ларисе на ухо: посмотри на велик.

С седла велосипеда бахромой свисали небольшие мягкие игрушки: мишки, собачки, зайчики, куколки… На руле красовался старомодный алюминиевый звонок с дребезжащим устройством.

– Софи! На какой барахолке ты нашла этот раритет? – Макар искренне удивился, обнаружив на современном велосипеде элемент своего далекого детства.

– Крутой, да? Выменяла у нашего садовника. Люблю такие старые странные штуки.

– Наш человек! – одобрил Макар вкус Софи.

– О боже, – вздохнула Лариса. – Еще один старьевщик на мою голову!

Маша, честно говоря, не понимала, что происходит. Почему Мультику, а именно так она решила называть девочку, уделяют столько внимания? Даже Ян с Джуниором притихли, отложили все свои мальчишечьи дела и следили круглыми глазенками за новым действующим лицом. Нельзя не признать – посмотреть было на что.

Стиральная машинка завершила цикл сушки. Лариса прошла паром по костюмчику из белой плиссированной юбки, белых же шорт под нее и рубашечки с откидным воротником. Вещички, весь образ, который они были призваны создавать, дышали целомудрием. Импульс, производимый Софи, вызывал смутное беспокойство. Гольфы из толстой махровой ткани так и не просохли. Лариса искала, во что их завернуть, но девочка сказала: «А… я их всё равно выброшу, выкиньте вы». Села на велосипед, обернулась ко всем кукольным личиком. Что-то непостижимое отразилось в ее нарисованных глазах, будто зажгли голубой огонь.

– Никому не говорите, что я здесь была! – И уехала, сминая колесами напоенную траву, подпрыгивая на кочках, позвякивая звонком. – Скоро увидимся!

– У нее глаза цвета голубой пастели, – мечтательно произнес Макар.

Женщины посмотрели на него с пристальной неприязнью.

– Ну, ты у нас известный колорист, – фыркнула Лариса.

– Я бы съел что-нибудь основательное. Что у нас на ужин? – спросил Слава у матери, а посмотрел на жену.

Он чувствовал, как ему хочется избежать ее острого взгляда, но не мог позволить возникнуть чувству вины.

– А я бы поужинала в городе, – вдруг отозвалась Маша, отводя глаза от мужа. – Скоро всё будет забито приезжими. Может быть, у нас последняя возможность спокойно посидеть в ресторане.

– Отлично! Пусть Маша со Славой едут вдвоем! Не обсуждаем. Я так решила! Маша, наводи марафет!

Итак, по ощущениям, у Макаровой семьи закончился некий спокойный период. Может быть, даже застойный период. Вокруг что-то происходило, менялось, заставляло меняться в ответ, искать компромисс там, где раньше было ощущение стабильного благополучия и безопасности. Ничто не имеет более губительного эффекта для брака, да и для общества в целом, как привычка, уверенность в несокрушимости выстроенных идеалов. В основании конструкции постепенно появляются тонкие трещинки скуки, и они дробят стагнирующий миропорядок сомнительными идеями и желаниями. Благополучие скрывает под собой небытие. Стоит приложить толику усилия ради создания небольшого управляемого хаоса. Если момент упущен и хаос пришел сам, единственный способ не утратить контроль над ситуацией – возглавить процесс и взять его под свое управление.

Здравствуй, Карла!

Николь вернулась и привезла мне подарок.

Я тоже хочу ей что-нибудь подарить.

Скоро Рождество. Мама обещала приехать и увезти меня на каникулы.

Почему не ты?

Когда будет много снега, нас научат кататься на лыжах. Я боюсь, у меня не получится.

Я очень скучаю. ?

Счастливого Рождества!